В 39-м году Смолл попал в разведку. Однако работа в Латинской Америке не прошла для молодого специалиста даром. Дело в том, что, помимо обозначенных в директиве Рузвельта ведомств, традиционно разведывательной деятельностью занимался еще и Государственный департамент. Более того, как внешнеполитическое ведомство США он претендовал на ведущую и координирующую роль в сфере внешней разведки. К сентябрю 1939 года противоречия между Госдепартаментом и ФБР достигли своего пика. Перед руководством Штатов встал вопрос о том, кто будет координировать разведывательную и контрразведывательную деятельность. Президент разрешил спор в пользу ФБР.

Так, менее чем через год, Смолл попал в центральный аппарат ФБР как один из ведущих специалистов по агентурной работе. Связи и несколько удачно проведенных операций вынудили руководство перенацелить Смолла на Азию. Тем более что после июльской трагедии 1942 года в Перл-Харборе возможности военной и военно-морской разведок расценивались правительством как недостаточные.

Вскоре в составе незадолго до этих событий учрежденного Комитета начальников штабов было создано новое разведывательное ведомство, получившее название Управление стратегических служб. Через месяц Юджин Смолл стал сотрудником этого ведомства. Вопрос о составе группы специалистов управления, направляемых в Иран накануне визита туда президента, много споров не вызвал. В нее вошел и майор Юджин Смолл.

– Что это, Картрайт? – спросил Смолл своего помощника, кивнув на яму, в которой морпехи уже откидывали брезент, раскрывая содержимое тайника.

– Это снаряды, – пожал плечами помощник. – Насколько я понимаю, от орудий очень большого калибра.

– Именно, – хмыкнул майор. – Здесь, в этой дыре, в ста милях от побережья и ближайшего эсминца. Калибр этих игрушек более двухсот миллиметров, Картрайт. Это морские орудия. Гранаты и пулеметные ленты тут тоже неслучайны. Единственное цивилизованное место, для которого такой склад уместен, – трасса от побережья на север в сторону советской границы.

– Вы думаете, что это склад для подготовки диверсии на трассе ленд-лиза? Кто-то хочет подорвать караван с военными грузами для русских парней?

– Нет, это для того, чтобы рыбу глушить! – недовольно буркнул Смолл. – В одном из несуществующих в этой местности озер глушить несуществующую рыбу. Есть такой способ добычи пропитания, если вы не знали. Вот что: выставьте охрану и прочешите местность вокруг. Если обнаружите какого-нибудь заблудившегося пастуха или крестьянина, который не туда заехал на своей арбе, задержите и доставляйте быстро ко мне на допрос. Я пришлю машину. Погрузку осуществлять очень осторожно и только в ночное время. Здесь все оставить в таком виде, как мы с вами и застали. Устроить засаду. Кто-то же должен явиться за этими игрушками…

– А если нас заметили? Если кто-нибудь за нами наблюдает? Тогда никто, конечно, не придет.

– Умное замечание. И самое умное слово – «если». Никаких «если»! Необходимо отработать все, что успеем. Я подключу агентуру и наведу справки у местных. Они могли видеть чужаков, а тем более – чужаков с вместительным транспортом. Это ниточка, Картрайт, и ее нужно размотать осторожно и быстро. Это наша с вами работа.

Берия открыл дверь и негромко приказал: «Заходите». Группа вошла в ту часть вагона, где располагался кабинет наркома.

Несмотря на то что все окна литерного поезда № 501 были затемнены специальными шторами, Шелестов смог определить, что поезд идет на юг, к Закавказью. Что это могло означать, он не знал. Не хватало информации для того, чтобы сделать хоть какие-то предположения. Впрочем, сейчас все станет ясно.

Группа выстроилась справа от своего командира. Все были в армейской форме, смотрели спокойно, выжидающе. Лаврентий Павлович прошелся по кабинету, чуть наклонив голову, будто прислушиваясь к перестуку вагонных колес, затем остановился и кивнул на ряд стульев у стены.

– Садитесь. Разговор не будет коротким.

Оперативники переглянулись и начали рассаживаться.

Обычно Берия был более многословен, блистал рассудительностью, был склонен к использованию метафор, сравнений, стремился продемонстрировать свою точку зрения и образ мыслей. Но сейчас он замолкал после коротких брошенных фраз, будто погружался в глубокие раздумья и искал слова, чтобы выразиться точнее. Может, он еще не принял окончательного решения? Бывало и такое. Редко, но бывало. И нельзя сказать, что в такие минуты Берия шел на поводу у ситуации. Нет, нарком всегда стремился подмять ситуацию под себя, под свое мышление, перехватить инициативу.

– Вот что, товарищи. – Стекла очков Берии тревожно блеснули в неярком свете бра. – Дело, которое нам с вами предстоит, важное, очень важное. Я бы даже сказал, мы с вами находимся в центре исторического момента. И от нашей работы, от выполнения нами задачи, зависит история. История не только нашей страны, история Европы, но и история всей цивилизации.

Шелестов вдруг с неудовольствием подумал, что Сосновский сейчас удивленно присвистнет. Но оперативники молчали, не понимая, куда клонит нарком. Что за притча?

Берия правильно понял напряженное молчание группы. На миг в его глазах мелькнуло удовлетворение. Он сумел вызвать тревогу, дать почувствовать оперативникам всю сложность и необычайность ситуации.

– Да, я не шучу, – резко бросил Берия и откинулся на спинку своего рабочего кресла. – Момент действительно исторический – и по важности предполагаемых результатов, и по важности последствий, если все сорвется. Скоро в Тегеране состоится встреча глав государств антигитлеровской коалиции. Да, да! В столице Ирана товарищ Сталин проведет встречу с президентом США Рузвельтом и премьер-министром Великобритании Черчиллем. Важность этих переговоров невозможно переоценить, как невозможно переоценить и горячее желание Гитлера сорвать переговоры и воспользоваться тем, что лидеры стран – его противников окажутся за пределами своих государств, выйдут из-под прикрытия орудий линкоров, авианосцев, армад истребителей и миллионов штыков армии. Попытки покушения неизбежны, надеюсь, вы это прекрасно понимаете.

– Да, мы понимаем это, Лаврентий Павлович, – ответил за всех Шелестов. – Это логично и предсказуемо. Немцы в лепешку расшибутся, чтобы или сорвать переговоры, или физически уничтожить глав государств. Антигитлеровская коалиция сильна, три страны в состоянии поднять и повести на борьбу с нацизмом всю Европу. Сейчас не конец тридцатых и не сорок первый год, когда все было непонятно и когда многие главы государств еще испытывали какие-то иллюзии по поводу нацистской Германии. Видимо, нам придется противостоять германской разведке?

– Да, вы правы, Шелестов, – странно усмехнулся Берия. – Наша задача, задача советской разведки вообще и задача вашей группы в частности, конечно же, сводится к противоборству с германской разведкой. Защита лидеров трех стран от покушения, предотвращение любых попыток нападения или срыва переговоров. Но это узкая задача, товарищ Шелестов.

– Узкая? – опешил Максим Андреевич. – Извините, товарищ нарком, я не совсем понимаю. Куда же шире?

– Шире в том смысле, что противостоять вам придется не только германской разведке, а любой, какая предпримет попытку срыва переговоров или нападения на глав государств-участников и лично товарища Сталина.

– Значит, не все друзья, – в тишине раздался голос Сосновского.

– Там, в Тегеране, во время подготовки конференции и во время ее проведения верить нельзя никому! – отрезал Берия.

– Даже союзникам? – удивился Коган.

– У нас нет союзников в прямом смысле этого слова, – зло бросил нарком. – У нас временные попутчики, которым сейчас удобно стоять на подножке нашего локомотива. И они могут соскочить с нее в любой момент, как только им будет это выгодно. Откройте глаза, вы же не дети, вы советские чекисты! Что за блажь и фантазии! Советский Союз для капиталистов по-прежнему враг, ненавистный враг. Гитлеровская Германия пока для них страшнее, с ней надо покончить, но по пути надо не упустить возможности максимально ослабить СССР, измотать его в этой войне. О том, что будет после войны, речь на Тегеранской конференции и пойдет.

– Но ведь товарищ Сталин осведомлен о тайных помыслах своих «союзников»? – спросил Шелестов. – Он понимает, насколько опасно приезжать туда?

– То, что может сделать товарищ Сталин, никто другой за него не сделает, – покачал головой Берия. – Такова участь главы государства. Свести риск к минимуму – наша задача. Я вам больше скажу – никто из «большой тройки» не испытывает особых иллюзий. Каждая сторона попытается выторговать как можно больше пользы для себя, а «союзникам» оставить поменьше. Не верьте улыбкам лидеров и дипломатов. «Союзники», была бы их воля, вцепились бы нам в глотку в прямом и переносном смысле прямо сейчас. Но им надо нашими руками уничтожить Гитлера, потому что с фашистской Германией, кроме Советского Союза, не справится никто. Любая война – это прежде всего война ресурсов. Неограниченные ресурсы есть только у нас. И нас хотят заставить эти ресурсы потратить на Германию и оставить на послевоенном европейском поле голыми и беззащитными. И навязать нам свою волю, растащить нас на куски, забрать наши ресурсы, на которые Запад давно точит зуб.

– Значит, мы одни в этой борьбе? – покачал головой Коган. – Один на один со всем миром?

---