Записки почтальона

Филипп Горбунов

© Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

«…Взять, к примеру, почтовую контору: ведь это прямо заколдованное место какое-то! Всякие тут тебе надписи: „курить воспрещается”, и „собак вводить воспрещается”, и пропасть разных грозных предупреждений… Говорю вам: ни у одного волшебника или злодея в конторе столько угроз и запретов не найдешь. По одному этому уже видно, что почта – место таинственное и опасное.»

Карел Чапек, «Почтарская сказка»

Предисловие

Нет, по образованию я вообще-то юрист. Но по специальности не работал. Хотя и пробовал… Летом 2003-го я, ребятушки, торжественно укатил на дачу праздновать окончание юрфака техникума. Разомкнув тяжёлые свои вежды в начале промозглого сентября и отметив тот факт, что под лежачий камень мартини, к сожалению, не течёт, а деньги имеют обыкновение заканчиваться, я вдруг понял: пора искать работу. Решил пойти в милицию, где проходил практику. Но проблемы со здоровьем и отсутствие высшего образования сделали своё чёрное дело. Меня забраковали. Двери Адмиралтейского РУВД сочувственно проскрипели вслед, выгоняя меня под мелкий дождик тоски и одиночества. И вот озадаченный, как маркиз Де-Кюстин под Тверью и растерянный, как Веничка Ерофеев на Курском вокзале, я вышел в жизнь. И мои похождения начались…

Будучи профессиональным разгильдяем, я и подумать не мог, что найти в наши дни работу сложнее, чем работать, скажем, на сталелитейном! Причём не только людям старшего возраста, но и «молодым, длинноногим и политически грамотным». Но я не терял надежды… Каждый божий день соскребая себя со стен, срывался я в дождь и зной на покорение цитадели очередных «трёх нолей», дабы обрести наконец твёрдую почву под ногами и покончить с безденежьем! Но всякий раз натыкался на прилизанного менеджера в белоснежной сорочке, и беседа с ним заканчивалась классическим «Мы свяжемся с вами», что в переводе на русский означало: «Отвали!»

Тараня лбом бастионы различных фирм, я поражался одинаковостью вопросов их анкет и глупостью сотрудников. Все менеджеры были на одно лицо, как близнецы из пробирки; вопросы были предсказуемы, как зной на экваторе, а смысла во всём этом не было ни на йоту. Помню, как в одной конторе тётка из кадров попросила нарисовать домик, дерево и солнышко (Это был своего рода хитрый тест на профпригодность)… На миг показалось, что я ошибся дверью и попал не на кондитерскую фабрику, куда устраивался по объявлению, а в дурдом на Пряжке! «Ладно, – думаю, – будет вам домик!» И нарисовал. Ещё и дым из трубы пустил. И окошечко влындел, и занавесочку пришпандорил! Не дом, а сказка! «Хиллтон» рыдает, Версаль нервно курит в сторонке. Живи, сволочь, и радуйся! А не хочешь жить – на стенку повесь, гостям будешь показывать: вот, дескать, какие на нашей убогой фабрике таланты работают! Домики рисуют… Но тётка мои художества не оценила. Я вот думаю: может, надо было антенну впендюрить? Может, она телевизор любит смотреть – сериалы там про любовь или программы о животных?.. Чёрт её знает! В общем, поиски продолжались…

Подобно норвежцу Гамсуну, скитавшемуся по Христиании в надежде найти пропитание, шлялся я по городу в тщетных поисках работы.

Если вы подойдёте к карте Петербурга и не глядя ткнёте куда-нибудь пальцем, уверяю вас, вы наверняка попадёте туда, где я или работал, или оставил информацию о себе. Анкеты мои щедро рассыпаны по многим фирмам города – частным и государственным, «липовым» и «дубовым». Думаю, если собрать их в кучу, то можно запросто топить этой макулатурой печку целый месяц или, например, оклеить в два слоя трёхкомнатную квартиру вместе с потолком!.. За два года бесполезной беготни много кем пришлось потрудиться: и оператором конвейера, где я разливал сок, которым можно было смело травить клопов и соседей, и сторожем на одном смешном косметическом производстве, где постоянно текла крыша, и главный инженер – плюгавенький мужичок с потными ладошками – бегал со шлангом и учил меня, как сделать так, чтобы ржавая влага с дырявого потолка уходила аккурат в сортир, куда мы эту кишку и тянули.

Ещё работал мойщиком машин на «непыльной», как шутили мастера, работе. Правда, всего один день – этого вполне хватило, чтобы навсегда отбить у меня желание приходить домой, капитально провоняв тосолом и прочей дрянью. Так я крутился два года, постепенно опускаясь на самое дно жизни, где царят отчаяние и самоубийство – в компанию спивающихся раздатчиков листовок (Я, например, рекламировал маленький ювелирный магазинчик на Невском)!.. О, это была дивная братия! Нежно выражаясь, специфическая компания, грубо говоря, отбросы общества, человеческий шлак. Как, например, один угрюмый «интеллектуал», чьим любимым аргументом был мордобой, а физия от бесконечных пьянок и драк давно уже слилась с ярко синей вывеской сэкондхэнда, где он подрабатывал. Имя его давно уже утрачено, но за глаза я так и называл этого парня – Синим.

Синий был взрывным, социально-опасным типом, дебоширом, закалённым в боях у ларька. Лексикон его не дотягивал и до словарного запаса Эллочки-людоедки. Но в словах он и не нуждался: его гранитные кулаки с ободранными костяшками ярче любых метафор давали собеседнику понять, что к чему, суля оному членовредительство и реанимацию. И если некий туповатый гражданин всё же пытался гнуть свою линию, Синий грозно нависал над ним, испепелял перегаром и глухо тянул: «Слы-ы-ышь», что было равносильно приговору… Мне рассказывали, как однажды Синий и его дружки загуляли и опоздали на метро. То есть, как у Высоцкого: метро закрыто, в такси не содят… Как быть? Предводитель не растерялся – собрал местных алкашей и повёл всю эту отчаянную шоблу на… метро! Как какой-нибудь Вальтер Готье, отправившийся вместе с крестоносцами покорять Иерусалим, Синий повёл армаду алкоголиков и шпаны на штурм станции метро Площадь Восстания, что, кстати, было очень символично!.. Но «воины полбанки» ломились туда не долго – мимо проезжал наряд милиции (тот, что ещё пару часов назад снимал мзду с проституток у Московского вокзала). Заметив ментов, «полководец» дал «бунтовщикам» приказ отступать, и его маленькая армия «героически» ретировалась дворами.

В те дни на площади мелькал ещё один персонаж – сорокалетний дядька довольно интеллигентного, на первый взгляд, вида. Гопником он, в отличие от Синего, не был. Он ходил в нелепом «петушке», был не глуп, опрятен и вежлив. Со всеми здоровался. Ценил бардов. Носил густую бороду, за что и был прозван Геологом.

Он был классическим питерским неудачником, чья жизнь пролетела, как фанера над сортиром. Геолог вкалывал в каком-то убогом НИИ, но в 98-ом всё накрылось весёлым местом. С тех пор он сменил массу профессий и вот прибился к нам… Денег у Геолога не было хронически, и все его жалели: дескать, мужик-то нормальный, учёный даже, не хрен с горы, просто не повезло человеку, с кем не бывает… Геолог шатался по площади потерянный. Как лунатик, шлёпал он по лужам в дырявых ботинках и ничего не видел. Наши решили дать ему в долг, скинулись и хором (кроме меня, сволочи) вывернули карманы в знак братской помощи и любви: это, мол, тебе на боты новые. Геолог онемел, затрясся. Рыдая, сгрёб деньги в грязный пакет и моментально удалился. Больше мы его не видели… А Синий перед лицом своих товарищей торжественно поклялся найти афериста. Он где-то узнал, что его жена работает в гастрономе на Лиговском. Выяснив это, Синий немедля отправился туда с единственным намерением – выбить долг из ничего не подозревающей женщины. Но наводка оказалась ложной – никаких жён геологов в лабазе не было и в помине. Синий психанул, кокнул в порыве отчаяния витрину и сбежал…

Ещё на Площади Отбросов мелькал кадр лет сорока с причёской «ёжиком» и усами аʼля Максим Горький. Звали его Пётр. Он приехал из Мурманска, где, по слухам, не то кого-то ограбил, не то помял по пьяни в кабаке, получил несколько лет колонии, освободился, но ни бывшей жене, ни дочке об этом радостном событии не сообщил, а удрал в Питер, твёрдо решив начать новую жизнь. И все кивали на Петра и говорили: «Видишь, это Пётр. Пётр приехал хрен знает откуда, чтобы стать человеком. Пётр завязал бухать, устроился на работу и купил себе чёрную шляпу. Пётр копит деньги. А ты что сделал для родины?» И становилось совестно, потому что я ни черта для родины не сделал – в армии не служил, в тюрьме не сидел. А Пётр был окрылён петровскими замыслами. Наш лимитчик отправился на заработки, позабыв в порыве энтузиазма про анкету… Информацию о судимости Пётр застенчиво опускал, но кадровики не зря ели свой хлеб и как-то раскапывали все самые тёмные закоулки биографии незадачливого соискателя, всюду указывая ему на дверь. Так было три раза. А на четвёртый Пётр оказался в шарашке, бодро клепавшей регистрацию для азиатов и прочей рабсилы из стран ближнего зарубежья. Фирмачи сидели в заплёванной подворотне на 3-ей Советской, не имели вывески и, естественно, бодро клали на всякого рода анкеты. Пётру это подходило. Скиталец воспрянул духом. Он радостно восклицал: «В Мурманске я за двести „рэ” полдня рыл траншею по пояс в дерьме, а здесь за те же бабки просто листовки у метро раздаю! Да тут деньги под ногами валяются! Это ж просто клондайк какой-то!»