Корабль дураков

Алексей Егоров

Пролог

В древней стене города пролом заживал долго. Чтобы его восстановить, потребны усилия всего населения. Достаточно согнать весь черный люд, обязав их принести с собой воду, еду, инструменты. Непокорные вольны принести только веревки. Волей и старанием людским пролом мог зарасти камнем в течение седмицы.

Путник, бредущий мимо, воззрится на восстановленную стену. Он увидит серые, выцветшие стены, в которых белеет свежая кладка.

В сам город он не пойдет. Одинокому путнику там делать нечего.

Восстановить прошлое невозможно. Всегда получится что-то кривое, ненастоящее. Попытки осуществляются постоянно. Всяк человек пытается повернуть реку вспять, обратить время себе на пользу. В итоге получается симулякр, едва ли способный удовлетворить желание. Самообман вызывает диссонанс в том месте, что человек зовет душою. Другой называет разумом.

Мимо города с обветшалой стеной не ходили путники, чьи одежды дорожная пыль избавила от кичливой яркости, подчеркивая темные места выступившего пота. И крестьянин, и торговец не приближались к проклятым землям.

Весть о чуме распространилась по всему региону. И даже самые любопытные обходили зараженный район стороной. Не нашлось такого мародера, что рискнет отправиться на запретный промысел. Боялись они не людского гнева, и тем более не существующего вовне закона владетеля.

Страх заразиться отпугивал от запретных земель, от этого города.

Зараза существовала на самом деле. Только проявлялась она в ином виде.

Лучшим доказательством существования этого невидимого врага – являлся заросший проем.

Не людская воля стянула разрушенные стены. Не камнями на извести лечили рану в городском покрове. Проем скрывался за переплетением коричневых, белых, зеленых нитей. На паутину не похоже. В этом потоке нет упорядоченности. Нити росли бессистемно, словно игнорируя законы природы.

Все живое стремится к упрощению, бережливому распределению ресурсов. Лишь в редкой ситуации жизнь, воплощенная в смертной оболочке, способна на изыски. Для этого необходим доступ к неограниченным запасам пищи.

У вросшей в плоть города грибницы таких ресурсов много. Их не требовалось консервировать, обрабатывать перед употреблением. Ресурс не имел ограничений, оказался самоподдерживающейся системой.

Отсутствуй необходимость выкармливать грибницу, оставляя себе часть мяса, этот ресурс заполонил бы весь мир. Неисчислимое множество мешков с мясом и костями бродило бы вокруг, занимая каждый свободный клочок земли.

Им не требуется комфорт, плодородие. Ни холод, ни жара не остановят их продвижение. Взаимное недоверие, даже ненависть позволит немного задержать этот рост. К сожалению, для всего мира – ненамного.

Грибница избрала своих вестников, готовых жертвовать собой ради нее. И это оказался идеальный выбор. Хотя к подобному нельзя относиться с рациональной точки зрения. Ведь избранники жертвовали собой, не согласуясь с понятиями разума.

В нитях, сковывающих пролом в стене чернели кости тех, кто пытался сбежать. Нити остановили тех, кто пытался выползти прочь из города. Их остановила не кислота, а сладкий яд жизни.

Запутавшиеся в переплетениях, проползающие наружу несчастные останавливались на полпути. Вязкая жидкость, покрывающая нити грибницы, проникала через кожу, попадала в кровоток и отравляла душу.

Яд не лишал воли, не останавливал передачу сигналов от мозга к конечностям. Этот невиданный яд разлагал душу человека, превращая его в раба желаний. Люди отказались от возможности укрепиться в новом культе, лишали тем самым себя оборонительных стен.

Старые, ветхие стены не могли защитить от хлынувшего из глубин тела ощущений. Самоконтроль сдавал, молитвы заглушались пьяным хихиканьем, а руки стремились опуститься на запретные части тела.

Враг проникал в крепость сознания, покорял его и поглощал.

Налипшие на нити тела истлевали, лишенные пищи, воды. Усыхали на жарком солнце, а затем их обглоданные останки промерзали на холоде. Мягкие ткани чернели, облазили с размякших костей.

Снег не в состоянии укрыть оставшиеся в плену тела. Снежинки таяли, достигая поверхности земли. Камень прогрелся изнутри, осунувшиеся дома в городе светились от тепла.

Внутри не горел ни один источник света, но жар заразы лихорадил окрестности.

Глава 1

И тогда, и гораздо ранее, а быть может, позднее люди не ведают, что могут пострадать от мицелия. Некоторые племена почитают это существо, другие боятся. Ведь все, исходящее из земли – враждебно. Как порождение природы, в ее хтоническом виде. Другое дело – порождения небес.

Потому глупые птицы уважаемы людьми. Зато ящерицы – презренные твари.

Сектантам гнезда невдомек, что все они больны. Свое состояние они не способны оценить. Лишь сторонний путник мог бы ужаснуться при виде странных существ. Гротескных, неспособных к жизни в мире.

Все же, эти чудные создания продолжали существовать. Они отказывались расставаться с подобием жизни и уходить в бесконечную тьму и небытие. Болезнь исказила тела, как делает всякая хворь.

Невозможные организмы, сплетенные нитями бродили по вспученной мостовой. Казалось, что корни приподняли булыжники. Но в границах города не росло ни одно дерево. Существа о четырех конечностях бродили по улицам, задевая массивными плечами покосившиеся домишки.

Побелка облетела со стен. Несмотря на пропитку многие древесные конструкции стали пористыми, мягкими на ощупь. При нажатии на изъеденную тоннелями доску раздавался влажный звук. На поверхности появлялось темное пятно. Порой с доски на проходящих взирали спиралевидные отростки, увенчанные подобием глаза без зрачка.

Всего лишь подобие, а не священное творение Хранителя.

Этот отросток реагировал на изменение освещенности, внешние раздражители. Ему не нравилось, когда его касались. Если прикосновение было резким, как удар. Если же проходящее мимо существо задерживалось, протягивало беспалую, лопатообразную кисть, гладило отросток, то жгутик отвечал на ласку, выделяя из пор на стебельке белесую жидкость.

Она не служила едой, напитком, ведь не несла никаких полезных веществ. Это всего лишь вязкая, тянущаяся жидкость, служащая для защиты нежного отростка. А так же она могла использоваться как смазка, для облегчения скольжения меж двух совмещаемых поверхностей.

Под вспученной мостовой, на расстоянии двух, трех шагов от поверхности копошились слепые существа. Больше похожие на увеличенных в сотню раз медведок. Внизу их много. Ни один член гнезда не ведал, сколько на самом деле.

Существ этих видели редко. Ведь даже ночной свет вызывал у них ужас. Больше они ориентировались на звук, приспособившись к слепоте. Пустые глазницы не воспринимали сигналы, вытекшие глаза заменили отростки, аналогичные тем, что видели жители поверхности.

Они воспринимали вибрации, выделяли ту же слизь, что защищала пустующие отверстия. Подобные метаморфозы кажутся невозможными, но, как и все созданное без умысла, служило лишь способами приспособиться к окружению.

Из рассеченных ртов вылетали щелкающие звуки, отражающиеся от стен. Вибрация звуковых волн воспринималась отростками, помогая ориентироваться в темных тоннелях. Не забывали существа о нюхе, втягивая воздух огромными ноздрями. Комплекс средств позволял составить полную картину. В чем-то даже совершеннее той, что строили в своей душе низшие служители культа. А быть может – их владетели.

Все трое высших спускались под землю. Все трое проводили здесь больше времени, чем на поверхности. Их священнодействие наблюдали только обрубленные существа, притянутые нитями к поверхности, что не мешало их передвижению. Сама грибница не знала о существовании тех, кто называл себя ее избранниками.

В темных и влажных подземельях, растянувшихся в животе города, происходили все события. На поверхности лишь бродили гротескные существа, боящиеся заглянуть в собственную душу.

Темнота и бледно-фиолетовые плодовые тела становились свидетелями рождения и смерти. Слышали как скрипит костяная игла по выдубленной человеческой коже, как бормочет тощий скелет чудные фразы. Вибрации от поступи массивного, но не огромного существа достигали плодовых тел. От удара шагов из шляпок выпадали пылинки семян. Они не могли повредить бывшему человеку, что следовал по тоннелю.

Назгал почти не изменился за прошедшее время. Возможности человеческого тела ограничены. Заложенное с рождения, в детстве отразилось на его возможностях в зрелости.

Ведь переводя его возраст на человеческий, Назгал мог быть зрелым парнем. В десять лет пройти войну, заработать уважение товарищей. Он мог выдергивать корневища на родном болоте.

Вместо этого он стал лидером культа, Вестником. Хотя не акцентировал вестником чего. Сам он этого не понимал. Это звание придумал не он. В небольшой головушке не могло родиться подобной мысли.

Назгал мог бы назвать себя пророком. Он мог употребить более возвышенное звание. Хватило бы смелости.

---