Отравленная кровь

Лариса Соболева

© Соболева Л., 2023

© ООО «Издательство АСТ», 2023

Часть первая
Последняя минута

Запотевшая бутылочка шампанского, длинный бокальчик из тончайшего стекла, дольки апельсина в небольшой вазочке, поломанная плитка шоколада на блюдце – готово. Майя подхватила поднос и… бутылка пошатнулась, едва не упав! Удержалась, к счастью. Майя поставила поднос на стол и положила шампанское набок, теперь можно отправиться из кухни в гостиную, потом на второй уровень, но по лестнице удалось сделать всего пару шагов…

– Ай, черт! – вскрикнула она, неуклюже наступив на край подола кружевного халатика цвета пенки вишневого варенья.

Пеньюар – так называла свободный до пят халат одна старуха из породы артефактов. Она уверяла, будто ей девяносто, но безбожно врала, бабке сто пятьдесят, не меньше. Прозрачное одеяние предназначено восхищать и соблазнять конченых маразматиков, выживших из ума идиотов, считающих себя бесподобными самцами. Однако слово «пеньюар» вязло на языке, халат он и в Африке халат, да и звучит привычно, непритязательно, ведь Майя из простой среды. Да, она простушка. Была когда-то!

Ходить по ступенькам вверх в длинном балахоне неудобно: одной рукой держать поднос, другой приподнимать подол. Данное занятие для горничных, а Майя нынче далека от плебейства, она воспитала себя аристократкой. Видя свои усилия как бы со стороны, честно оценила их:

– Каракатица. Ха-ха-ха…

Но только Майя имеет право так сказать, к себе следует относиться максимально критически, не занижая самооценку и не зарастая комплексами, иначе успехов не видать. Да уж, пусть попробует отозваться о ней в негативном ключе кто-нибудь другой… пожалеет. Кстати, каракатицей Майя бывает лишь наедине с собой, посторонние знают ее другой – изящной, легкой, грациозной.

Поднос она поставила на пол у лестницы, распахнула пеньюар, а под ним – ничего, одно тело, собственно, ей не перед кем корчить из себя святошу, в доме Майя одна. Теперь можно подняться, не боясь свернуть шею.

Напевая, она вплыла в уютную ванную комнату в стиле классика: золото и белизна, а пол выложен бежевым кафелем. Ой, как же Майка любит все эти финтифлюшки-завитушки, беленькие полотенца с вышитыми золотой нитью гербами, вазочки и стаканчики, выдержанные в стиле… в стиле…

– Рококо! Или барокко? Не помню. Ну и фиг с ним.

Здесь миленькая и небольшая ванна на золотых ножках, рядом столик с вензелями, кругом зеркала… зеркала… Любуйся собой со всех сторон, что Майя и делала каждое утро после сна, раздеваясь донага.

– До чего же я себе нравлюсь! – коронная фраза по утрам и вечерам, когда Майя смотрится в зеркала.

Надо признать без ложной скромности, любоваться есть чем: холеная кожа, туго набитые формы, пропорции – все идеально, все в ней радует глаз, ее собственный тоже. А что тут такого? Любить себя на всех психологических семинарах учат, Майя прекрасно освоила данную технику.

Внизу тоже есть ванная комната в стиле модерн с большущим корытом, в котором невозможно расслабиться, потому что ерзаешь вперед-назад, никакого кайфа. Майя обожает маленькую ванну на ножках в виде лап льва… или тигра… короче, хищного зверя. Она погрузилась в теплую воду, откупорила бутылку – это же плевое дело, когда-то работала официанткой. Виртуозно носить на подносах бутылки так и не научилась, зато открывала за иной вечер штук по тридцать, еще и щедрые чаевые получала за трюки с пробками. Наконец Майя налила в бокал шампанского, хлынувшего через верх бокала прямо в воду.

– Я принимаю ванну с шампанским! Ха-ха-ха… Ну-с, за меня красивую и умную! – Выпила половину, закусила шоколадом и сморщилась. – Шампанское с шоколадом не катит, никогда не нравилось это сочетание, лучше апельсинка.

Кинув в рот крупную дольку апельсина, жуя, она сунула в уши наушники, прикрыла веки и в упоении подпевала страстному латиноамериканскому певцу. О, как прекрасна жизнь, черт возьми! К тридцати годам Майя имеет все из того, чего жаждут ненасытные человеческие души и тела, правда, нет детей, но это не тот пункт, над которым стоило бы обливаться слезами. У нее всегда были другие задачи – дерзкие, емкие, заоблачные, неосуществимые для посредственностей, коих переизбыток на грешной земле. Люди не умеют строить свою жизнь, а она блистательно справилась с этой нелегкой задачей.

Ну, еще пару глотков! По правде говоря, бокальчиком не обойдется, спокойно приговорит бутылочку за сегодняшний вечер, так ведь душа рвется праздновать, радоваться от счастья. К тому же сегодня день ее рождения – второе мая, в эту ночь она никогда не оставалась одна, но постоянный праздник тоже утомляет, а у нее победа за победой, настал миг передышки. Хочется немножко покоя, на какое-то время отойти от суеты и напряжения. Майя повернулась к столику, одновременно протягивая руку к бокалу, открыла глаза и… вздрогнула, а крик ужаса застрял в горле, которое перехватила удушливая петля.

Всего в метре от ванны стояло дряхлое, костлявое чудище с седыми космами, достающими до впалой груди, с малюсенькими глазками, спрятанными в мелких и глубоких морщинах, с едва заметной полоской рта и выступающим вперед острым подбородком. Канделябр на столике с пятью искусственными свечами локально высветил рожицу старой ведьмы, а сзади подсвечивала тусклая лампа над входом, из-за необычного освещения старуха в застиранном балахоне до пят выглядела загробной жительницей, вылезшей из самой преисподней, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Она жадно смотрела на молодую обнаженную женщину, а взгляд… людоедки, которая хочет сожрать прекрасную купальщицу.

– Господи-и-и… – шепотом, практически неслышно, выдавила Майя, держась за края ванны, и с облегчением выдохнула: – Как же ты меня напугала…

Постояв немного, ничего не сказав, старуха медленно развернулась и поплелась к выходу, легонько переваливаясь с ноги на ногу, словно пьяненькая. Глядя ей вслед и запивая испуг шампанским, прекрасная купальщица видела ее босые ступни, неслышно ступающие по кафельному полу. Когда же старая карга вышла из ванной, Майя, еще не в силах оторвать взгляда от дверного проема, с досадой выговорила:

– Так можно загнуться с перепугу. Совсем про тебя забыла, старая рухлядь, не слышала, как ты вошла. В этом доме надо закрываться на все задвижки, не удивлюсь, если и призраки появятся, здесь сама атмосфера… загробная. Продам к чертовой матери этот замок, с каргой в нагрузку продам.

Майя налила шампанского, залпом выпила и снова по шею погрузилась под воду, выставив над поверхностью коленки. В ушах звучала музыка, но уже не хотелось слушать латинос-мачос, наушники полетели на столик. Следовало бы подлить горячей водички, чтобы понежиться подольше, да настроение испорчено старой ведьмой, шастающей иногда по ночам, как привидение.

Она резко встала во весь рост, перешагнула через край ванны и, оставляя мокрые следы, подошла к шкафу, машинально взяла с полки банное полотенце, а не халат, завернулась в него. Высушив феном волосы, пришла в спальню, не забыв прихватить бутылку с бокалом, а в закуске она не нуждалась – антураж из апельсина и шоколада хорош к шампанскому, когда внутри блаженство, мир.

– Вот маразматичка чертова! – наливая в бокал шипучий напиток, ворчала Майя. – Притащилась, когда было так хорошо. Она как дурной знак.

Всякий сбой, пусть незначительный, приводит к дисбалансу всех органов чувств Майи, даже вкус теряется, наверно, это болезнь. Лечение есть: нужно тупо расслабиться, уснуть, завтра сегодняшнее состояние покажется глупостью, на которую не стоило обращать внимания, но это будет только завтра, а сегодня…

Майя выпила бокал до дна, выскользнула из полотенца, упавшего к ее ногам, и бухнулась плашмя поперек кровати, хотя без разницы, как лежать – вдоль или поперек, ширина равна длине. Машинально протянула руку за подушкой, потом уткнулась в нее лицом, чувствуя, как тело расслабляется, голова туманится, мысли ускользают. Вторая рука сжимала ножку бокала в кулаке… Еще пару глотков и – завтра наступит сразу, как только закроются глаза, то есть ночь промчится незаметно.

Майя перевернулась на спину, приподнялась на локтях и… застыла, глядя прямо на противоположную стену, одновременно ощущая, как истерично, до колющих болей, затрепыхалось сердце.

Показалось или нет? Будто шевельнулось там… рядом со шкафом… шевельнулось и притаилось нечто неопределенное, какой-то большой сгусток…

– Что за черт? – почти беззвучно произнесла она, напрягая зрение.

Источник света в спальне от фонаря во дворе, но этот свет рассеянный и далековато от окна, он как бы маревом вторгается в спальню, толку от него мало. И второй – практически бесполезный, это крошечная лампа на прикроватной тумбочке, выполняющая функцию ночника. Она слишком тусклая, чтобы рассмотреть на достаточно большом расстоянии, что за сгусток прижался к боковой стенке шкафа. Для кого-то это не причина – тусклый свет, рассмотреть природу сгустка даже в темноте кому-то несложно, у Майи все со знаком качества, а вот зрение немножко подкачало. Она оставляет гореть лампу на всю ночь, чтобы, проснувшись, не очутиться в кромешной черноте без очертаний, без ориентиров, словно в пространстве вечной тьмы, где нет жизни. А Майка, бывшая простушка, очень любит жизнь и все ее краски.

---