Свенельд. Оружие Вёльвы

Елизавета Дворецкая

Часть первая

Глава 1

Восточное побережье Свеаланда, осень 914 года

Снефрид зажгла три глиняных светильника на крышке большого ларя – по одному для каждой из трех норн. Между ними положила веретено – для самой госпожи Фригг. Веретено – из верхушки молодой ели, длиной чуть менее локтя – принадлежало еще Виглинд, матери Снефрид. Пряслень, сидевший ближе к острому концу, был еще старше и достался Виглинд от ее матери – он был выточен из куска густо-рыжего янтаря, из слезы Фрейи, упавшей в море.

– Фридлейв хочет получить ответ, – сказал Снефрид отец. – Ты что-то решила?

Что время пришло, Снефрид поняла, когда увидела, как они въезжают во двор – отец и Оттар, один из хускарлов Фридлейва.

– Хёвдинг послал меня узнать, может, ты уже что-то надумала? – поздоровавшись с хозяйкой, объявил Оттар: мужчина средних лет, среднего роста, довольно коренастый. Черты простого лица с крупноватым носом, рыжеватыми бровями и такой же бородкой красотой не блистали, но добрый взгляд небольших серых глаз придавал ему неяркое обаяние. – Не то чтобы хёвдинг тебя торопил, но у тебя было на раздумье больше трех месяцев.

– Конечно, великодушие Фридлейва всем известно. Сейчас я дам ответ, – пообещала Снефрид. – Выпьете пока пива?

– О нет! – Посланец закатил глаза. – Только не это. Пиво уже льется у меня из ушей. Может, есть сыворотка?

– Как ты необычен в твоих желаниях! – сказала Снефрид, и все трое засмеялись.

Асбранд Эриль ездил к хёвдингу на пир Зимнего Полнолуния – уж конечно, недостатка в пиве там не ощущалось. Фридлейв – богатейший человек в округе, и уж если он устраивает жертвенные пиры, сто человек не смогут протрезветь ни разу за три дня.

Снефрид налила им сыворотки и ушла в спальный чулан; его занимали родители, пока мать была жива. Ей требовались тишина и уединение. Она поднесла сухую веточку чабреца к огоньку светильника и зашептала, глядя, как она обгорает, порождая мелкие струйки дыма:

Правду мне поведай, норна,
Что спрошу я, отвечай.
Пламя волн^[1] взамен дарю я,
Лед ладони принимай.
Сына конунга получишь,
Что отважней в мире нет,
Земли все его в придачу,
Если верный дашь ответ.
Приоткрой мне правду, Дева,
И ни словом не солги,
Иль в огонь тебя я брошу,
В жарком пламени гори!^[2]

Этому заклинанию ее научила мать – а ту ее мать, старая Лауга. Повторяя его, Снефрид видела все это перед собой как наяву: стройную деву в синих одеждах, стоящую на воздухе прямо над чашей Источника Мимира, серебро и золото целыми грудами и даже прекрасного сына конунга. Прекрасный сын конунга присутствует в воображении всякой девочки; пусть ей всего восемь или девять лет, он уже седлает коня или поднимает парус, чтобы ехать за нею – дорога-то не близкая. Суля награды норне, Снефрид чувствовала себя богатой, как сама Фригг: мол, у нее столько этих конунговых сыновей, один лучше другого, что она может щедро раздавать их. А с прорицающими духами, как учила мать, нужно обращаться строго, даже можно припугнуть, иначе они не станут слушаться.

– Подай мне знак, как поступить, – добавила Снефрид, – что продать ради этого долга: хутор или ларец? Пусть правый светильник будет хутором, а левый – ларцом.

Она взяла веретено за середину, примерилась и крутанула. Мать научила Снефрид гадать с веретеном, еще когда той было лет семь или восемь. Ничего хитрого, ребенок справится. Сейчас Снефрид было двадцать три года, и никто, кроме богинь, не мог дать ей верного совета. Хутор Южный Склон, где она жила, принадлежал ее мужу, и было примерно понятно, сколько за него дадут; загадочный ларец принадлежал неизвестно кому, его содержимое было неведомо, и Снефрид не могла даже представить, сколько за него следует запросить.

Более толстый, верхний конец веретена при вращении почти не двинулся с места, более тонкий конец с прясленем описал широкий круг, качнулся назад, снова вперед и наконец замер.

Некоторое время Снефрид смотрела на тонкий конец, пытаясь понять, нравится ей ответ или нет. Этот выход обещал больше хлопот, чем другой, но зато, пожалуй, был честнее.

Она вышла в теплый покой, где у очага сидели отец и Оттар, неспешно толкуя о приемах, как обеспечить хозяйство козьим молоком на зиму.

– Я решила! – объявила Снефрид, когда двое мужчин повернули головы к ней. – Оттар, передай Фридлейву, что я продаю хутор моего мужа. Пусть Фридлейв приедет, чтобы оценить его, или пришлет своих людей.

– Я могу это сделать сам, – кивнул Оттар. – Фридлейв поручил мне осмотреть хутор, если вы решитесь на продажу. Он был уверен, что так и случится.

– Нетрудно было догадаться, – Снефрид улыбнулась, будто речь шла о безделице. – У нас ведь нет больше ничего ценного, что потянуло бы на сотню серебра.

Снефрид решила, что пора выходить замуж, когда ей исполнилось шестнадцать. Ульвару, ее жениху, было на пять лет больше, и тем летом Гуннар впервые отправил его одного на Готланд на корабле конунговых людей и с грузом плавленого железа. Ульвар с делом справился хорошо, и, когда Гуннар явился к своему приятелю, Асбранду Эрилю, отметить это событие, то намекнул:

– Может, Асбранд, уже и пришло время, – и подмигнул на Снефрид, которая стояла возле стола, приглядывая, не подать ли еще чего. – Пусть парень чувствует себя полным хозяином.

– Что думаешь, Снеф? – Асбранд повернулся к дочери.

Он с детства называл ее смешным именем Снеф, вместо Фридо, как обычно делают.

– Почему бы и нет? – Снефрид улыбнулась и двинула плечом. – Кажется, этот парень уже может прокормить семью!

Ульвар ухмыльнулся, и видно было, что он не возражает.

О том, что этим двоим неплохо бы справить свадьбу, Асбранд и Гуннар полушутя договорились лет пять или шесть назад. Пятнадцатилетние парни не обращают внимания на десятилетних девчонок, но Ульвар однажды, приехав с каким-то поручение от отца к Асбранду, не застал его дома, решил подождать и от скуки предложил Снефрид сыграть в кости. Больше играть было не с кем, даже работники на хуторе все разошлись по делам, а Снефрид как раз закончила делать козий сыр и отдыхала. В ту пору она, чтобы дотянуться до котлов над очагом, подставляла скамеечку. Жена Асбранда умерла год назад, и хозяйкой усадьбы числилась Снефрид.

В ответ на это предложение она окинула Ульвара надменным взглядом:

– Только мне и дела, что играть со всякими бездельниками!

– Да уж я вижу – вся усадьба на твоих плечах! – хмыкнул Ульвар, меряя глазами белобрысую хозяйку, у которой старый материнский передник был подвязан под самые подмышки.

– У кого довольно удачи, тому не мешает недостаток роста.

– Удачи? Считаешь, у тебя ее много?

– Я обыграю тебя.

– Да ну! – Ульвар любил бросать кости и привык считать себя любимцем норн. – Ну, и что ты можешь поставить? Лепешку разве?

– Вот что… – Снефрид ненадолго задумалась. – Если я проиграю, то пришью тебе заплатку на локоть.

Ульвар схватился за локоть – так и есть, дыра! Вчера же не было, когда успела появиться?

– А если я выиграю, то ты… провезешь меня на спине до Асбрандова камня и обратно.

– Идет! – согласился Ульвар, желая получить заплатку.

Какая из этой козявки швея – норны знают, но все лучше, чем опять просить мачеху или кого-то из скотниц.

Присев на теплую траву у ограды, где лежали три сонные овцы, они стали бросать кости на выступающий из земли гладкий плоский камень. Первым же броском Снефрид обставила Ульвара на четыре очка – ей выпало две шестерки.

– Тебя подкинули альвы! – возмутился он, не веря, что какой-то девчонке может так везти. – Так не честно!

– Альвы меня не подкинули. У всех потомков Асбранда Снежного серебряные глаза и большая удача. Тебе следовало бы об этом знать, прежде чем играть со мной.

Пришлось Ульвару поработать лошадью. Это зрелище застал вернувшийся Асбранд; он рассказал Гуннару, и они, смеясь, решили: вот валькирия растет, в десять лет уже оседлала парня! Так легко Ульвару эту ношу теперь с плеч не скинуть…