Пороки и наваждения

Викрам Паралкар

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Original title The Afflictions

First published in 2014 by HarperCollins Publishers India

© Vikram Paralkar, 2014

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

На некоей полке в некоем шестиграннике (полагали люди) стоит книга, содержащая суть и краткое изложение всех остальных: некий библиотекарь прочел ее и стал подобен Богу^[1].

Хорхе Луис Борхес. Вавилонская библиотека

Говорят, что в этих городах-двойняшках невозможно уже отличить живых от мертвых^[2].

Итало Кальвино. Невидимые города

I

Я удивился, Максимо, узнав, что ты аптекарь. Я здесь уже семьдесят лет, за эти годы в Центральной библиотеке бывало столько аптекарей, что и не сосчитать, но ни один из них не выказал желания стать библиотекарем. Ты еще и старше – дай угадаю: тебе около сорока, остальные же тут с тех пор, как начали пробиваться усы. Осторожнее с теми шкафами: не очень-то они устойчивые. Лучше иди вдоль этой стены.

Как я говорил, это место сродни монастырю. Родители отдают сюда детей, и те поначалу метут полы и моют стены. Большинство из них никогда не добьются большего. Те немногие, кто выучиваются читать и писать, становятся писцами: переплетают книги, копируют трактаты, записывают за приезжими учеными. Лишь самые одаренные дорастают до библиотекарей. Впрочем, ни к чему утруждать тебя черной работой. Я читал твой трактат о болезнях эпифиза. Исчерпывающее, кропотливое исследование.

Обычно новичкам показывает Библиотеку кто-нибудь из молодых библиотекарей, но в твоем случае я решил, что сделаю это сам. Не мешает размять ноги. Врачи запретили мне выходить из комнаты: они уверены, что постельный режим отсрочит мою смерть. Я живу уже дольше, чем заслуживает человек, и чахотка стремится поскорее меня прикончить. Не беспокойся, я не обременяю тебя тайной. Об этом знают все – и обращаются со мной точно с хрустальной вазой. Как бы то ни было, чем не причина нарушить запреты врачей?

Идем сюда, и смотри под ноги, тут поворот.

Как видишь, мы постоянно пристраиваем к Библиотеке новые флигели и сегменты. Знал бы ты – а впрочем, скоро узнаешь, – сколько нам каждый день привозят ведомостей! Подробные описания боевых ранений, сообщения об эпидемиях, патентные формулы новых снадобий, эскизы целебных амулетов, рецепты растительных экстрактов со всех уголков света, а нам, библиотекарям, приходится думать, как включить все это в каталог. Библиотека – лишь зеркало медицины за ее стенами. Ты лучше меня знаешь, что и диагноз, и лечение день ото дня становятся эзотеричнее. Теперь недостаточно быть врачом: нужно знать алхимию и картографию. Даже движение звезд. Как прикажешь за всем этим уследить? Растет ведь не только хранящееся в Библиотеке знание, но и царящий в ней беспорядок. Но это мало кто понимает.

В свое время ты узнаешь и о наружных коридорах, и об их содержимом. Ты об этом не упоминал, Максимо, но тебе наверняка не терпится увидеть главный зал, верно? Да, я так и думал. Вряд ли тебе случалось бывать там – если, конечно, у тебя не нашлось веской на то причины. Раньше мы были намного более открытыми, но после того безумца – я расскажу о нем позже – пришлось устрожить правила. Мы пускаем лишь тех, у кого есть письма от покровителей, подтверждающие их ученость. И душевное здоровье. В конце концов, Encyclopaedia Medicinae^[3] всего одна и слишком ценна, чтобы ею рисковать.

Да, Максимо со мной. Пропустите его. Обыскивать нет нужды.

Не обращай внимания на охранника. Дурак, что с него взять. Сам понимаешь, нанимают их не за ум. Думаю, тебе не привыкать к тому, что на тебя смотрят, и все же. Я поговорил с библиотекарями, они не станут относиться к тебе иначе из-за твоего роста.

Энциклопедия состоит из трехсот двадцати семи томов, для каждого устроены свои тиковая полка и скамья для чтения. Если ты избрал провести жизнь среди свитков и книг, аромат пергамента и велени станет для тебя желаннее запаха пищи. Знаешь ли ты, как изготавливают пергамент? Этому ремеслу учится каждый библиотекарь. Мы все бывали на бойнях, отбирали шкуры без дыр и полос от кнута, без шрамов, укусов клещей, пятен, следов болезней. Омерзительное занятие.

Посмотри на эту книгу, на ее безупречный корешок, на чистые прекрасные слова. Ничто не напоминает о том, что некогда ее страницы висели на мясницких крюках в окружении потрохов. Сперва сырую шкуру моют и вымачивают в извести, чтобы сошла шерсть, – воняет ужасно, поверь. Трижды в день ее нужно переворачивать, да не передержать. Оставь ее в извести на день дольше – и шкура порвется. Потом шкуру растягивают и день ото дня зажимы, которые ее держат, отодвигают чуть дальше, пока она не станет тонкой, сухой и тугой как барабан. Кто знает, сколько скота ушло на создание Энциклопедии? Энциклопедии лечения. Написанной на основе смерти.

Но довольно об этом. Посмотри, какая изящная книга. Обложка, поля, очертания каждой буквы. Как я говорил, на свете одна-единственная Encyclopaedia Medicinae.

Amnesia inversa

Больной Amnesia inversa^[4] объясняет первые провалы в памяти тем, что от них страдают его шапочные знакомые: цирюльники, уличные торговцы, хозяева гостиниц, продавцы папирос. Но со временем подобные случаи учащаются. Привратники, прежде здоровавшиеся с больным, спрашивают, к кому он пришел. Бакалейщики, у которых он каждую неделю покупал соль и муку, уверяют, что видят его впервые. Соседи смотрят на него, не узнавая, друзья, открыв дверь, улыбаются вежливо-настороженно, как чужаку. Несчастный прибегает к настойкам и амулетам, молитвам и мольбам, но болезнь прогрессирует, поглощая всех, кто был ему дорог; наконец, он просыпается на смятых простынях подле озадаченной и оскорбленной возлюбленной и понимает, что вычеркнут из памяти людской.

По полкам Центральной библиотеки рассеяны отчеты, составленные врачами, которые, поняв природу недуга, записали слова больных, пока те еще говорили, и спешно разослали рукописи, пока собственные их воспоминания не потускнели. Когда этих врачей расспрашивали об отчетах, они отвечали, что почерк их, однако они не помнят, чтобы писали такое. Пожалуй, это свидетельство убедительно подтверждает существование болезни.

Судьба больных Amnesia inversa по-прежнему неизвестна, поскольку сама природа недуга не позволяет его изучать. Однако можно предположить минимум три варианта. Возможно, больные живут у себя дома в полной безвестности и их не узнают даже соседи, которые видят их каждый день. Быть может, больные от отчаяния сводят счеты с жизнью, надеясь, что это положит конец амнезии и друзья смогут их оплакать. Или же пускаются в странствия, наполняют жизнь мимолетными увлечениями и приятельством в городках, которые покидают под покровом ночи, избавляя себя от необходимости запоминаться.

Болезнь Агриколы

Болезнь Агриколы лишает своих жертв слуха: через два года после ее начала они глохнут окончательно. Поначалу болезнь Агриколы практически не отличается от прочих недугов, притупляющих слух, но, по мере того как она прогрессирует, ее возможно определить с помощью простой проверки. Добросовестные врачи проверяют таким образом только состоятельных пациентов, поскольку лечение болезни Агриколы поистине разорительно.

Проверка проста. Единственный эликсир, исцеляющий от болезни Агриколы, делают восточные алхимики, которые клянутся под страхом смерти беречь древний рецепт. Многие отологи хранят чуточку эликсира в сейфах – в растворе один к шестидесяти тысячам. Чтобы выявить болезнь, пациенту капают на язык одну каплю эликсира. Большинство ничего не услышит; страдающие же от болезни Агриколы услышат шелест, легкий ветерок, который почти сразу стихает. Диагноз очевиден.

Эликсир стоит дороже любого вещества на свете. Раз в год флакончики с зеленой жидкостью из Имперской аптеки отправляют на боевых кораблях во все уголки земли. Когда корабль приходит в порт, весть о его прибытии облетает страну. Торговцы разбивают палатки на берегу, к морю съезжаются высокородные больные с мешочками золота и ждут начала торгов.

Имперский аукционист показывает товар, больные выкладывают на столики предлагаемую сумму. Торги завершаются за считаные минуты: флакончики достаются тем, кто предложит больше золота. Они вливают содержимое флакончиков в рот, и мир взрывается звуками. Ворчание оставшихся ни с чем торговцев, звон монет за столом аукциониста, крики шагающих по песку чаек, вопли торговок рыбой, продающих улов, шум пенящегося прибоя впитываются в их кости. Больные в слезах падают на колени.

А потом лекарство теряет силу. Они молят о пощаде, но болезнь Агриколы вновь ввергает их в ублиет^[5].