Филипп остался один – с ребенком, горем и позором. Ему было всего двадцать пять. Он и сам не понял, как женился на предприимчивой Луизе, няне Оливии. Новое раздолье для желтой прессы! Беднягу Филиппа годами полоскали в газетах. Он тогда так настрадался, что теперь ни за что не соглашался заводить личные аккаунты в соцсетях. Типичный интроверт, больше всего он хотел, чтобы на него вообще никто не обращал внимания. Неисполнимая мечта для императора! И постоянная тема для споров с Луизой, жаждавшей общения с народом.

– Ну что ты так поздно? – раздраженно спросила Луиза у Оливии. – Позоришь нас перед фанатами.

– Не фанатами, а подданными, – холодно отозвалась Оливия. – Есть разница.

– Оленька, ты плакала? – вмешался отец.

Цесаревна покосилась на нервного церемониймейстера и, сойдя с гироскутера, направилась к балкону.

– Потом, папа, потом.

Церемониймейстер шумно вздохнул и одним широким движением распахнул энергосберегающие стеклянные двери.

На императорскую семью обрушился водопад голосов.

Нужно было нырять в морозный воздух, переполненный приветственными криками.

Филипп сделал первый шаг навстречу обращенным к нему лицам. Толпа восторженно взорвалась.

Император старался не смотреть вниз. Идти было тяжело, словно он продирался сквозь вату. Публичные мероприятия всегда давались ему с трудом.

Луиза же чувствовала себя как рыба в воде: улыбалась направо и налево, помахивала всем ручкой и, кажется, раздавала «фанатам» воздушные поцелуйчики, что было категорически запрещено протоколом. Но не затевать же с ней ссору на виду у всей империи! Брала бы пример с Оливии, сердито подумал император. Девочка – прирожденная государыня. Вы только посмотрите на этот элегантный полунаклон головы!

Государь поднял руку. Толпа затихла, словно повернули выключатель. Чайные квадрокоптеры зависли в воздухе, развернув камеры на императора – изображение в режиме реального времени передавалось в трактиры, где вокруг больших телевизоров тоже собрались подданные. Жужжание пропеллеров отражалось от старинных стен Главного штаба и Зимнего дворца.

– Сограждане!

Мягкий баритон Филиппа, многократно усиленный динамиками, окутал весь центр Санкт‑Петербурга. Прямая трансляция выступления императора шла в эфире телеканала «Всемогущий». Если учесть, что канал был исключительно коммерческим, от воли властей никак не зависел и пятисекундная реклама на нем стоила как пятидесятиметровая квартира в спальном районе столицы, то становилось ясно: День Гнева – поистине любимый народный праздник. Ради него даже отменили один выпуск суперпопулярного ток‑шоу Ангела Головастикова.

Нелегко говорить, если тебя слушают сотни миллионов. Филипп, подспудно жалея, что не обладает развязностью Головастикова, порхающего по студии наподобие усыпанной стразами бабочке, отрывисто произнес знакомые каждому россиянину слова, впервые прозвучавшие полтора века назад из уст его прадеда Николая Второго:

– Сограждане! Я здесь, чтобы напомнить вам: любовь к своей стране не означает одобрения всех действий властей. Я здесь, чтобы напомнить вам слова Карамзина: «Патриотизм не должен ослеплять нас; любовь к отечеству есть действие ясного рассудка, а не слепая страсть». Я прошу вас: обратитесь к своему рассудку! И со всей страстью скажите, что вас беспокоит. Скажите, что мы делаем неправильно? Скажите, в чем мы ошибаемся?

Боковым зрением Филипп заметил, как по щекам дочери побежали слезинки, поблескивая в лучах тусклого зимнего солнца. Лицо цесаревны оставалось невозмутимым. Она с достоинством улыбалась своим подданным, размахивающим рукописными плакатами «Мы любим вас!», «Ее Императорское Высочество Оливия – лучшая!» и «Покажите меня по ТВ!».

Император продолжил:

– Сограждане. Я здесь, чтобы поблагодарить вас. Поблагодарить за вашу честность. За вашу открытость. За ваш патриотизм. Сегодня вы можете изменить свою страну. Вы можете изменить нашу жизнь. Говорите, сограждане! Говорите! Говорите!

И государь взмахнул правой рукой:

– Да начнется День Гнева!

Страна зааплодировала, заорала, заулюлюкала, засвистела.

Зазвенели пивные кружки в трактирах.

Дворцовая площадь пришла в движение. Взмыли вверх огненные свечи, одобренные дворцовым комендантом. Квадрокоптеры, ловко обходя пышущие искрами столбы, метнулись за новыми порциями кофе, чая, морса и сбитня. Из‑под арки Главного штаба, неторопливо раздвигая толпу, со страшным скрипом выплыла старинная угольно‑черная почтовая карета, украшенная фамильным гербом рода Романовых. Наверху кареты красовалась белая надпись: «Для жалобъ на Государя Императора Всероссійскаго».

Люди наперебой кинулись бросать в карету заранее заготовленные записочки и подарочки для монаршей семьи. Разумеется, девяносто девять процентов жалоб принималось сегодня в электронном виде, но наследие есть наследие, и отправить древний дилижанс на свалку, где ему было самое место, государь не мог – при всей своей императорской власти и при всей своей любви к техническому прогрессу. Автору знаменитой пневморессоры в виде подвижного рукава было больно смотреть на страдающего от дряхлости почтового динозавра.

Но сейчас Филипп думал не о промышленной эволюции. Его беспокоила плачущая двадцатипятилетняя дочь.

– Оля, и все же что случилось? – тихо спросил он, незаметно отступив от микрофонов и помахивая ревущей толпе рукой.

Оливия, сохраняя на лице царственную улыбку и благожелательно кивая россиянам, так же тихо ответила, не поворачивая головы:

– Посмотри на колонну.

Филипп пригляделся – и гневно сжал кулаки.

У подножия Александровской колонны его потенциальный зять Макс исступленно целовал какую-то блондинку, нимало не смущаясь присутствием всей императорской семьи на балконе Зимнего дворца.

– А теперь – общее селфи на фоне толпы наших подданных! – радостно воскликнула Луиза, направляя на мужа и падчерицу свой перстень. – И давайте-ка пободрее! Чего это вы оба такие кислые? Фанатики мои будут вами недовольны!

Глава 3

– Каков наглец! Не постыдился явиться на императорский праздник со своей кикиморой! Нет, ребята, это никуда не годится! Я лично выступлю на телевидении и опозорю Макса на весь мир. Давай, детка, расскажи мне все его грязные тайны, попадем в прайм‑тайм на «Всемогущем»!

Луиза с энтузиазмом шлёпнула себе на тарелку еще один ажурный блин, щедро полив его малиновым вареньем. Метаболизм Луизы был таким же неутомимым и активным, как и она сама.

– Ну же, Филипп, поддержи меня!

Император нахмурился:

– Милая, «Всемогущий» – это очень плохая идея. Не стоит прибегать к помощи низкопробных телевизионных шоу, выкладываться на потеху толпе…

– Ладно, хотя бы в «Монаршке» сделаю постик, – пробурчала Луиза, отпивая малиновый морс из антикварного бокала.

– Не вздумай, – предупредил Филипп, откладывая серебряную вилку в сторону.

– Что-о-о? – возмутилась Луиза, позабыв про блины. – Ты не можешь отнять у меня этот сладкий кусочек! Какая возмутительная жестокость! Мои фанаты ждут от меня дворцовых сплетен!

– Это не сплетни, а моя жизнь, – вставила Оливия. Есть ей совершенно не хотелось, несмотря на то, что блины пахли изумительно.

– Но фанатики будут страшно разочарованы, если узнают о Максе не от меня! – вскричала Луиза.

– Мы ничего никому не расскажем, и никто ничего не узнает, – отрезал Филипп.

– Наивный! Боже, какой наивный человек! – Луиза театрально схватилась за голову. – Да ваш Макс, наверное, прямо сейчас публикует в соцсетях свеженькие фотки своей новой кикиморы!

Оливия торопливо активировала перстень и зашла на страничку Макса в «Монархисте».

– Вот мерзавец! – Она вывела голограмму его аккаунта на всеобщее обозрение. – Выложил свое селфи у колонны и подписал: «Интересные новости. Скоро!»… Поверить не могу!

– Сама виновата, – вредным голосом заметила Луиза. – Не надо было встречаться с моделью.

– Но он был так хорош на всех этих плакатах с рекламой новых «руссо-балтов»! – застонала Оливия. – И мы с ним каждый день сталкивались в офисе… Он казался таким симпатягой! Берёзовым соком меня угощал! А теперь полюбуйтесь – «интересные новости» он приготовил подписчикам, подумать только!

– На снимке он один, – попытался успокоить дочь Филипп. – Фото его новой пассии пока нет.

– Будет, как пить дать, будет! – напророчила Луиза еще более гадким голосом. – Я его насквозь вижу. Родственная душа. Любит популярность. Нагнетает напряжение.

Император нажал кнопку автоматического заваривания чая на бронзовом самоваре. После сокращения штатов государь обслуживал себя и своих близких сам, за исключением особо торжественных обедов. Самовар издал булькающий звук, в нижней части устройства открылась потайная дверца, откуда на особой подставке‑непроливайке выехала наполненная горячим напитком чашка, сделанная мастерами Императорского фарфорового завода лет двести тому назад. Филипп посмотрел на нее и отставил в сторону. Кажется, он тоже потерял аппетит.

– Но что же теперь делать, что делать? – Оливия совсем расклеилась. Давненько она не была в таком отчаянии, лет эдак с пяти, когда она узнала, что папа женится на ее няньке, которую она всегда терпеть не могла.

– Мстить, – уверенно сказала Луиза. – Только представь: я сижу в студии Ангела Головастикова в темно-синем брючном костюме, а позади меня – огромное расколотое сердце с вашими фотографиями…

Двойные двери внезапно распахнулись. В столовую из темной анфилады ворвался Сильвио Строцци на черном гироскутере с красной подсветкой.

– Вашвеличество! Первые результаты Дня Гнева!

---