Великий Ван

Николай Байков

© ИП Воробьёв В.А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

Николай Аполлонович Байков (29 ноября (11 декабря) 1872, Киев – 6 мая 1958, Брисбен, Австралия) – военный, писатель и натуралист.

Перу Н. Байкова принадлежит свыше 300 работ, его имя получило международную известность. Он считается крупнейшим специалистом по маньчжурским тиграм, произведения Николая Байкова переведены на многие европейские и восточные языки.

I. Пролог

Была ранняя весна. Тайга ожила и буровато-серый фон ее зеленел молодою листвой и изумрудом юных побегов. По речным долинам и на склонах гор зацвели черемуха и яблоня.

Белые колокольчики ландышей показались уже в темной чаще лесов.

Чистый, как кристалл, горный воздух был напоен ароматом цветов и дыханием земли.

Солнце склонялось к западу и длинные вечерние тени протянулись по склонам сопок.

Гранитная вершина Татудинзы озолотилась яркими лучами заката и горела в глубине темно-синего неба.

Дневная жизнь тайги постепенно замирала, уступая свое место ночи. Где-то в отдалении раздавался мелодичный, подобно звукам флейты, крик неизвестной птицы.

На опушке темного кедровника, у самой земли, плавно и бесшумно мелькнула тень и взмыла кверху, к одинокому кедру, подымавшему свою гордую вершину над порослью болотной низины.

Это мрачный обитатель горных лесов, отшельник филин, покинув свое убежище в расселинах скал, вылетел на охоту. Огромные круглые глаза его светились в темноте и заунывный крик «Кто такой!» – раздавался в тишине наступающей ночи.

Как далекое эхо отзывался ему другой из глубины кедровника. «Я тут! Я тут!», и звуки эти, то приближаясь, то удаляясь, замирали вдали.

Засыпающая тайга чуть слышно напевала свою колыбельную песню. Красноватый диск луны выглянул из-за зубчатого гребня ближайшего горного хребта и бросил свои бледно-желтые лучи в лесную чащу. Тени стали гуще и глубокие недра тайги, потеряв очертание, ушли в непроницаемую темноту ночи.

Ночная жизнь вступила в свои права. Разнообразные звуки неслись изо всех уголков леса: то кричала неведомая птица, то трубил козел, то трещал кузнечик и пела цикада, то посвистывал бурундук, то шелестела листва под легким дуновением ветра.

Но вот филин перестал кричать свое «пу-гу», замолк козел и притаился в зарослях актинидий вертлявый бурундук: на поляну, освещенную луной, вышел могучий, стройный зверь. Длинное упругое тело его, застыло, как изваяние, только самый кончик хвоста едва шевелился и слегка подрагивал. Морда зверя была обращена на лесную опушку и большие глаза пронизывали темноту, светясь зеленоватым фосфорическим светом.

Судя по маленькой изящной голове и округлому животу – это была тигрица.

Красновато-бурая шерсть на ее спине и боках отливала червонным золотом, а подгрудок и нижняя часть туловища блестели, как посеребренные.

Постояв минуту в совершенной неподвижности, зверь поднял свою голову и взглянул на филина. Взгляды их встретились. Щелкнув клювом, пернатый хищник взмахнул своими широкими крыльями и, описав дугу, скрылся в глубине леса. Тигрица провожала его взглядом и, когда птица исчезла из виду, медленно двинулась вслед за ней через поляну. Все движения ее демонстрировали скрытую силу и мощь. Неслышно ступая своими бархатными лапами, зверь быстро и бесшумно двигался вперед, скользя среди сухого валежника и зарослей травы.

Идя по тайге, тигрица прислушивалась к биению в ней новой жизни. Инстинкт материнства и сохранения рода побуждал ее искать скрытое и удобное логово, где можно спокойно вывести и уберечь будущее потомство от различных напастей, в виде дождя, холода, четвероногого или пернатого хищника и самого страшного врага всего живущего на земле – человека.

В течение нескольких дней будущая мать осмотрела почти все известные ей места обширной горы Татудинзы и не смогла остановиться ни на одном: то ей казалось, что логово слишком открыто, то не защищено от ветра и дождя, то слишком сыро, то удалено от любимых охотничьих угодий. Долго пришлось ей ломать себе голову и решать самый важный вопрос, от которого зависела судьба ее потомства и, отчасти ее собственная жизнь.

Наконец, поиски, тигрицы увенчались успехом. На одном из южных склонов Татудинзы, среди непроходимых зарослей аралий и виноградника, где гранитные скалы и утесы образовывали лабиринт из узких ущелий и проходов, под нависшей каменной глыбой располагалась неглубокая пещера. Солнце светило здесь целый день, а растения и каменные дебри обеспечивали безопасность от врагов. Горный ключ, бьющий внизу из камня, невдалеке от логова, мог утолить жажду. В ближайших отрогах горы, в дубняках, постоянно держались стада кабанов, давая обильную пищу. Двуногий хищник-человек никогда не заходил в эти горные трущобы.

Так рассуждала наша тигрица, найдя себе удобное логово, где она проводила теперь целые дни, в ожидании появления на свет потомства.

Каждую ночь отправлялась она на охоту в ближайшие дубняки, где легко добывала себе молодого кабана или свинку, и вволю насыщалась вкусным сочным мясом. По мере приближения времени появления на свет малышей, тигрица все реже и реже покидала свою пещеру. Движения ее стали более осторожными; при ходьбе она широко расставляла задние ноги и избегала прыжков даже во время охоты, зная, что это может повредить ее детенышам, которых она бережно носила и питала в своем теле.

II. Рождение Вана

За два дня до рождения маленьких, тигрица не выходила из своего логова и лежала на подстилке из сухой травы и листьев. Только рано утром рано и вечером она спускалась к ключу, весело журчавшему в расселине скалы, и утоляла жажду.

На третью ночь появились на свет тигрята. Их было двое, самец и самочка. Они были малы, неуклюжи и крайне беспомощны. Величина их не превосходила небольшую домашнюю кошку. Самец отличался от самки ростом, величиной головы и более массивным сложением. Мордочки у них были приплюснуты, глаза закрыты и ушки плотно прижаты к голове.

Мать в течение пяти дней находилась при них безотлучно и, почти не переставая, облизывала их, согревая своим телом. Первые дни после рождения тигрята были чрезвычайно слабы и еле-еле шевелились, матери самой приходилось подталкивать их мордой к своим сосцам. Наевшись до отвала, они моментально засыпали и не просыпались вплоть до следующей кормежки. Только на шестой день, на рассвете тигрица оставила свою пещеру и торопливо сбегала на водопой. Возвратившись, она внимательно оглядела своих спящих детенышей и все логово, стараясь заметить что-либо подозрительное; и, не найдя никаких перемен, успокоилась и снова легла рядом с тигрятами.

Солнце пряталось уже за гребнями сопок и из глубоких падей повеяло вечерней прохладой. Тигрица только что окончила туалет своих малышей, собираясь отдохнуть и понежиться в теплых лучах заката, как до чуткого уха ее долетели сперва неясные, а затем более четкие звуки, нарушившие невозмутимую тишину тайги. В тихом шелесте листьев, в шуршании сухой травы, в звуке сломанного сучка и сорвавшегося камешка, она сразу определила шаги какого-то зверя. Несколько секунд тигрица постояла у входа в логово неподвижно, а затем скользнула в заросли и, припав на лапы, буквально поползла сквозь чащу, как змея, извиваясь между стволами деревьев и торчащими камнями. Отдаленные крики сорок и соек убедили ее, что к пещере приближается зверь одного с ней вида, т. к. по собственному опыту она знала, что эти назойливые птицы преследуют своим беспокойным криком только тигров и тем выдают иногда их присутствие. Спустившись к ручью у места водопоя, тигрица остановилась в ожидании, притаившись за выступом гранитного утеса. Звуки шагов слышались все яснее и, по мере приближение зверя, все мускулы тела ее напряглись, играя под гладким бархатистым мехом. Как только фигура зверя показалась на фоне зарослей, тигрица ринулась к нему с угрожающим ревом и, замахиваясь грозными лапами, наседала на него настойчиво и упорно, не давая опомниться.

Это был огромный старый тигр, забредший в эти места случайно, в поисках добычи и новых охотничьих угодий. По величине он превосходил тигрицу раза в полтора и мог бы легко дать ей отпор, но, тем не менее, могучий зверь не выказал ни малейшей злобы и без сопротивления попятился назад, поспешив поскорее удалиться, уступая слабейшему.

Тигр-самец понял причину, вынудившую тигрицу броситься на него. Великий закон природы руководил обоими: в ней говорило материнство, в нем инстинкт самца-продолжателя рода.

Когда удаляющиеся шаги тигра замерли в чаще, тигрица подошла к ручью и с жадностью начала лакать холодную, как лед, воду.

Сороки и сойки, эти лесные сплетницы, по-прежнему не унимались, крича на весь лес, суетясь и летая над тигрицей, что ей очевидно не понравилось, так как она быстро юркнула в кусты и меняя направление, под защитой густых зарослей, вышла с противоположной стороны логова.

Назойливые птицы бросились было за ней, но, потеряв ее из вида, постепенно отстали, рассаживаясь на ветвях старого дуба на ночлег.

Пернатые пользуются остатками пищи после трапезы зверя; опыт показал им, что настойчивость их в преследовании почти всегда венчается успехом.

Возвратившись в пещеру, тигрица нашла своих детенышей безмятежно спящими.

---