Светорада Янтарная

Симона Вилар

Глава 1

906 год от Рождества Христова, июль месяц. Византийское побережье Черного моря

На юге светлеет рано. Особенно у моря. В час, когда солнце еще не взошло, но мир уже начал просыпаться, по извивающейся над кручей дороге скоро неслась запряженная парой мулов крытая двуколка. Правила ею молодая женщина в развевающихся светлых одеждах; погоняла мулов, даже покрикивала, раззадоривая животных, в то время как в самом возке сидели двое: пожилая почтенная женщина в надвинутой до бровей плоской шапочке поверх покрывала и сильный, крепкий мужчина с ровно подрезанной бородой.

Вот молодая возница натянула вожжи, сдерживая бег животных, и ее «тпрру» громко и резко прозвучало в предутренней тиши. Едва мулы остановились, она с улыбкой оглянулась на своих спутников. Пожилая матрона только таращила глаза да переводила дыхание, а мужчина скупо улыбался, кривя рот в сдержанном смешке.

– Все в порядке? – спросила, отбрасывая вожжи, женщина.

И, не дожидаясь ответа, легко соскочила с козел на землю, кинулась прочь, на ходу скидывая белое, увитое вкруг лба покрывало, побежала по откосу, потряхивая головой и высвобождая этим движением схваченные узлом волосы – они так и заструились пышным светло-золотым каскадом по ее плечам и спине.

Пожилая матрона только и молвила ворчливо:

– Носится, как девчонка, право. Ни степенности тебе, ни достоинства.

– Позже все будет, матушка Дорофея, – отозвался ее спутник, тоже выходя из двуколки и беря под уздцы пофыркивающих после пробега мулов.

В его греческом слышался заметный иноземный выговор. Отведя двуколку от дороги к зарослям можжевельника, он вернулся к коляске и, помогая своей спутнице сойти на землю, сказал:

– Будет вам и степенность, и достоинство, и приказы, коими вы так восхищаетесь. Сейчас же она просто сама по себе – Светорада, радость светлая!

Последние слова он произнес по-славянски. И хотя его спутница знала это непривычное для слуха византийцев иноземное имя госпожи, она тут же начала настаивать, чтобы он звал молодую женщину именем, данным ей при крещении: Ксантия, что значит рыжая, золотистая, светловолосая.

Мужчина никак не отреагировал. Он привязал мулов у можжевелового куста, а сам отошел в сторону и растянулся на земле, закинув сильные руки за голову – всем видом демонстрируя, что собирается поспать.

Дорофея тоже устроилась в сторонке, предварительно постелив на землю войлочный коврик. Сидела какое-то время со спицами и вязанием, все время ворча, что вон, дескать, госпожа Светорада (сама не заметила, как назвала хозяйку все тем же варварским имечком) бегает, как легкомысленная девица, да и ее охранник, что куль с мукой, свалился под куст, не заботясь об охране госпожи. Но уже через пару минут ее голос стал монотонным, заработавшие было спицы опустились и матрона стала похрапывать в этой сонной ранней тиши под шелест колышимых ветром ветвей можжевельника и кипариса.

Охранник на миг приподнял тяжелые веки, покосился на нее, хмыкнул и, повернувшись на бок, вновь задремал. Он знал, что Светорада долго будет плескаться в море – эта ее прихоть уже стала для охранника привычной, – и понимал, что мешать ей не следует. И пусть Дорофея ворчит, что он, дескать, плохо следит за госпожой Ксантией, но не Дорофее, самой взятой в услужение, ставить ему свои условия. Эта матрона могла бы и не ездить с ними по утрам к морю, но уж больно добросовестна, знает, что по здешним благонравным правилам наставница обязана сопровождать хозяйку. Ну а ее славянский раб Сила – или Силантий, как его окрестили в Царьграде^[1], – обязан везде охранять госпожу, владелицу богатого поместья Оливий и подругу знатного патрикия Ипатия Малеила. Но не стоять же ему над ней, когда она купается? Недаром ведь она выбирает для своих заплывов это тихое время, когда колокола в нагорном монастыре Святого Пантелеймона еще не ударили, простые селяне только поднимают головы с ложа, и никто не ведает, какое диво можно углядеть на морском берегу в этот предрассветный час.

Это действительно было диво – стоявшая на камне красавица с распущенными по плечам золотисто-солнечными волосами. Прямо перед ней ласково переливались воды Понта Эвксинского^[2]. Вокруг стояла благостная тишина…

Светорада опустила на камень головное покрывало, отстегнула на плече заколку надетой наискосок накидки, стала расстегивать широки ремни сандалий. Присев на камень, она опустила одну ногу в воду. Сейчас вода была тихая, как в озере, и теплая, словно подогретая, ласковая. Сквозь ее прозрачные всплески были видны волнующиеся внизу водоросли, а далее, где дно устилали мелкие камешки, море светлело.

Светорада давно облюбовала это место для купания. Две скалы по бокам маленькой бухточки защищали ее от любопытных взоров, и молодая женщина стала снимать остальную одежду: длинное платье с вышитой каймой внизу, тонкую рубаху. Стояла на камне – нагая и прекрасная, как сама праматерь Ева; точеное тело с тонкой талией и округлой грудью нежно белело в сероватом свете нарождавшегося дня, маленькие ступни ног переступали по гладкому камню. Светорада попробовала было вновь связать свои светлые волнистые волосы в узел, но потом передумала, позволив легкому ветерку играть рассыпавшимися локонами. Положив руки на гладкие округлые бедра, она какое-то время медлила, глядя туда, где необъятное море еще не отделилось от небосвода.

Там, в той стороне, за водами и далекими берегами находилась ее родная земля – любимая и незабываемая Русь, варварская Скифия, как называли ее тут, в Византии. Некогда Светорада родилась в граде Смоленске на Днепре, там ее просватали за молодого князя Игоря Киевского, но так вышло, что она не стала его княгиней. Зато успела побывать и супругой воеводы в далеком Ростове, и женой хазарского царевича, и подругой печенежского хана^[3]. А затем смоленская княжна попала в Византию и вот уже пять лет живет тут в богатстве и покое, по сути довольная своей долей.

Но вот только… Только наедине с собой она могла признаться, как скучает по Руси. И в ее устремленных на горизонт ясных светло-карих глазах – янтарных, как говорили о них ромеи^[4], – светилась эта потаенная тоска. Русь… Как же давно она не получала вестей оттуда! Как грустила по тем далеким, столь отличным от этих краев землям, по дубравам и могучим рекам, по деревянным крепостям и хороводам на ромашковых полянах. Русь!..

Светорада тряхнула головой, отгоняя нахлынувшее уныние. Глубже вздохнула, потянулась всем телом и, сложив руки над головой, легко и сильно прыгнула в воды ласкового моря.

…Легкий всплеск. Однако достаточно различимый, чтобы стоявший за выступом скалы раздетый молодой мужчина перестал вытирать мускулистое тело и оглянулся.

Сперва он ничего не видел, кроме чуть отливавшего металлом моря, а потом его темные брови удивленно поднялись вверх, к мокрым завиткам волос. Там на блестящей поверхности моря показалась небольшая аккуратная головка и тут же начала удаляться, оставляя на воде след своими распущенными, похожими на водоросли волосами. Затем она опять нырнула и всплыла уже много дальше. Молодой человек даже перекрестился, словно увидел неведомое мифическое существо. Но уже через миг его сложенные для крестного знамения пальцы застыли у плеча, ибо пловчиха вдруг сделала резкий, по-мальчишески размашистый гребок и, разбрызгивая воду, поплыла вперед сильными и уверенными движениями.

Наблюдавший за ней улыбнулся. Довольно и радостно, словно в предвкушении чего-то приятного. Потом медленно вошел в воду и поплыл.

Светорада его не заметила. Она наслаждалась морем и той силой, какую ощущала в себе, двигаясь скоро и мощно, словно в ее легком, нежном теле таились неведомые силы. Они и впрямь таились, проявляясь сейчас в движении, в ощущении единения с водной стихией, когда она позволяла себе отбросить все условности, быть самой собой, резвой и полной жизни молодой женщиной, чья неуемная энергия требовала выхода. Светораде хотелось устать той телесной радостью, какая даст ей потом смиренно нести свой крест… как учат христиане. Русскую княжну, выросшую на берегах Днепра, и по сей день продолжала удивлять та легкость, с какой морская вода держала и несла ее умелое тело. Порой она гибко уходила под воду, видя на дне темные пятна покрытых водорослями камней, потом вновь выныривала, втягивала в себя душистый морской воздух и плыла навстречу постепенно светлевшему небу.

Вон уже ярче вспыхнул горизонт, показался слепящий диск солнца, от которого, золотя море, к плывущей женщине протянулась искрящаяся дорожка. Светорада перестала грести, закачалась на волнах, щурясь на встающее светило. Где-то в вышине с протяжным криком пролетела чайка. Светорада проводила ее взглядом, потом откинулась на спину, и ласковая морская вода поддержала ее, подняла, покачивая в золотящихся, переливающихся светом волнах.

В воде ощущались некие невидимые потоки, были слышны бульканье и хлюпанье, а вверху ясно голубело небо без единой отметины облаков. Днем небо станет почти белесым от жары, а сейчас оно нежное, прохладное, спокойное. И плещется тихо вода, умиротворяя, давая отдохнуть перед тем, как Светорада поплывет к берегу, чтобы вновь стать госпожой Ксантией из богатого поместья Оливий…