Каталог утраченных вещей

Юдит Шалански

Judith Schalansky

Verzeichniss einiger Verluste

The translation of this work was supported by a grant from the Goethe-Institut

Copyright © Suhrkamp Verlag Berlin 2018 All rights reserved by and controlled through Suhrkamp Verlag Berlin.

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2023

Вступление

Пока шла работа над этой книгой, в атмосфере Сатурна сгорел космический аппарат «Кассини»; разбился о камни красно-бурого Марса зонд «Скиапарелли», которому назначалось исследовать планету; на маршруте Куала-Лумпур – Пекин бесследно исчез «Боинг 777», в Пальмире были взорваны Баала и Баалшамина – древние храмы, стоявшие две тысячи лет, повреждены фасад Римского театра, Триумфальная ярка, Тетрапилон и фрагменты Большой колоннады; в иракском Мосуле уничтожена Соборная мечеть ан-Нури, а также мечеть пророка Ионы; не осталось камня на камне от раннехристианского монастыря Святого Элиана в Сирии; в Катманду во время землетрясения обрушилась – уже во второй раз – башня Дхарахара; третья часть Китайской стены стала жертвой вандализма и эрозии; из фамильного склепа была похищена неизвестными голова Фридриха Вильгельма Мурнау; высохло озеро Атескатемпа в Гватемале; на Мальте осыпалось в Средиземное море «Лазурное окно», скала, похожая на арку; вымерла мозаичнохвостая крыса, исконно обитавшая на острове Брамбл-Кэй, в водах Большого Барьерного рифа; в возрасте 45 лет был усыплен самец северного белого носорога, последний представитель подвида, его пережили только дочь и внучка; из лаборатории Гарвардского университета пропал единственный в мире образец металлического водорода, полученный после восьмидесяти лет поисков, что сталось с микроскопически малыми частицами, никто не знает: то ли были украдены, то ли банально убиты, то ли вернулись в газообразное состояние.

Пока шла работа над этой книгой, сотрудник Нью-Йоркской библиотеки Шаффера, листавший альманах за 1793 год, обнаружил конверт с убеленными сединой прядями Джорджа Вашингтона; были найдены дотоле неизвестный роман Уолта Уитмена и «Both Directions at Once», считавшийся утерянным альбом Джона Колтрейна; девятнадцатилетним практикантом, работавшим в Гравюрном кабинете города Карлсруэ, найдены сотни рисунков Пиранези; удалось прочесть две страницы из дневника Анны Франк, которые были заклеены оберточной бумагой; расшифровать древнейший в мире алфавит, нацарапанный на каменных дощечках 3800 лет назад; получить графические данные с фотографий, сделанных лунными модулями в 1966–1967 годах; кроме того, наткнулись на фрагменты двух ранее неизвестных стихотворений Сапфо; на территории Бразилии, в древесной саванне, орнитологи несколько раз заметили синеухую земляную горлицу, с 1941 года якобы вымершую; биологи открыли новый вид дорожных ос, Deuteragenia ossarium, которые строят многоячейковые гнезда в дуплах сухих деревьев и подкладывают в каждое мертвого паука для питания личинок; в Арктике нашлись «Эребус» и «Террор» – корабли экспедиции Франклина, потерпевшей неудачу в 1848 году; на севере Греции раскопали гигантский могильный холм, место последнего пристанища если не Александра Великого, то, вероятно, его сподвижника Гефестиона; в Камбодже, недалеко от храмового комплекса Ангкор-Ват, археологи обнаружили первую столицу Кхмерского царства Махендрапарвата, крупнейшего в Средние века поселения; в некрополе древней Саккары наткнулись на мастерскую, где бальзамировали покойников; в созвездии Лебедь, на расстоянии 1400 световых лет от нашего Солнца, в так называемой зоне обитаемости ученые разглядели небесное тело, средняя температура которого сравнима с температурой Земли, существуют все основания полагать, что там есть вода или была когда-то, а значит, есть жизнь, отвечающая нашим о ней представлениям.

Предисловие

Как-то в августе, несколько лет тому назад, мне довелось посетить безвестный северный городок. Он лежал в одном из тех окраинных изломов бухты, которая с незапамятных ледниковых времен приметно врезается вглубь материка и в солоноватых водах которой по весне кишит селедка, летом угорь, осенью треска, а зимой шебуршат карпы, щуки и лещи, – немудрено, что рыбацкий промысел там и сегодня востребован. Вот уже много веков рыбаки со своими семьями населяли этот живописный – иначе и не назовешь – уголок, худо-бедно скроенный из двух мощенных булыжником улиц, площади, предназначенной для сушки сетей, и монастырского подворья, на котором анахоретствовали две дремучие старушки голубых кровей. Иными словами, место это было явно вне времени, и здесь, легко поддавшись искушению, ты начинал думать о туманном, но всё же манящем прошлом как о живом. Нет, не кусты цветущих роз и долговязые мальвы перед приземистыми белеными известью домишками, не пестрящие красками деревянные двери или узкие проходы между строениями, почти все без исключения ведшие к каменистому берегу, – не они запали мне в память, но то удивительное обстоятельство, что под сенью молодых, утопавших в летней зелени лип в центре поселения глазам моим явилась не рыночная площадь, а кладбище, заключенное в оправу чугунной ограды, – что там, где обыкновенно меняли товар на деньги, мертвые под землей тихо-мирно делали свое дело, или – как принято говорить в силу невесть какого неискоренимого суеверия – покоились. Изрядное изумление, отозвавшееся поначалу довольно неприятно, возросло еще больше, когда мне указали на дом одной женщины, которая всякий раз, занимаясь в кухне стряпней, смотрела на могилу безвременно ушедшего сына, – тогда я ясно поняла, что речь идет о традиции – вековой традиции гильдии, отвечавшей в здешних краях за погребальный обряд, что именно она способствовала особому сближению между родственниками – умершими и еще живыми, сближению, какое, насколько мне было известно, замечено только у обитателей некоторых островов Тихого океана. Разумеется, мне и прежде доводилось посещать разные достопримечательные места, приспособленные человеком для захоронений: я видела Сан-Микеле, Остров мертвых с его высокими стенами из красного кирпича, встающий из сине-зеленой глади Венецианской лагуны, – поистине неприступная крепость; видела ослепительную ярмарочную сутолоку на голливудском кладбище «Hollywood Forever» во время Дня мертвых, который отмечается мексиканцами, – когда могилы обряжают в оранжево-желтое, а на их стражу заступают цветистые черепа из сахара и папье-маше, обреченные вследствие неумолимого тления на вечную ухмылку. Но нигде не тронуло меня за живое так сильно, как на кладбище той рыбацкой деревушки: в его необычном плане – эдаком компромиссе между квадратом и кругом – я подметила символическое воплощение утопии, по замыслу совершенно возмутительной: жить бок о бок со смертью. «Маленький остров» или «земля, окруженная водой» – так назвали здешнее место датчане, и долгое время я пребывала в твердой уверенности, что на этом клочке земли ты гораздо ближе к жизни, чем где-либо; ведь его обитатели в буквальном смысле слова вводили покойников в свой круг, а не спроваживали из общины за городские ворота – что традиционно принято в наших широтах – на специально отведенные места, которые, правда, уже в обозримом будущем вновь становились частью неудержимо растущего урбанического пространства.

Теперь, когда почти завершена работа над книгой, в которой ключевая роль отводится самым различным феноменам разрушения и распада, только теперь я понимаю, что в неисчерпаемом калейдоскопе возможностей подобная форма обращения со смертью лишь одна из многих и, по правде сказать, ничуть не менее конфузная и ничуть не более гуманная, чем описанный Геродотом обычай андрофагов поедать умерших родителей, который никак не вязался с тем непомерным ужасом, в какой повергла их весть о том, что греки своих предков сжигают. Кто ближе к жизни: тот ли, кто ни на секунду не забывает о смерти, или же тот, кто ухитряется отогнать о ней всякую мысль, – мнения на этот счет сильно расходятся, как и в вопросе, что мучительнее: представление о конечности всего сущего или о том, что конца просто нет и быть не может.

Бесспорно одно: смерть и сопутствующая ей проблема – как после скоропостижного ухода человека поступить с тем, что осталось, – от бездыханного тела до нажитого и ставшего вдруг бесхозным добра – в ходе истории проблема эта требовала решений и побуждала к действиям, которые не только ее снимали, но и воодушевляли далеких наших предков ступить на путь развития от животного к человеку. Homo sapiens – и в этом, по общему мнению, его отличительная черта – не бросает почивших сородичей, предпочитая не вверять их останки естественному процессу разложения; хотя, по правде сказать, схожие нравы замечены и среди других высокоразвитых видов: так собираются слоны вокруг умирающего члена стаи, на протяжении многих часов поглаживают его своими хоботами и при этом гневно трубят, нередко даже пытаются поднять безжизненное тело и только потом накрывают его землей и ветками. В последующие годы они регулярно возвращаются к местам умирания, что возможно не иначе как при наличии крепкой памяти и, если угодно, даже определенных представлений о потустороннем, не менее фантастичных, чем наши, и проверке не поддающихся.