Насколько мы сами превратились в машины, в которых сидим, видно по лицам. Отряд расположился передохнуть, уйдя левым флангом в подгнившие листья. Ко мне прицепился терновник, не буквально, а в виде слова: «терновник». Вместо него на земле лежит брошенный обод от велосипеда, без резиновой шины, разукрашенный по всей длине красными сердечками. На этом повороте я вижу по следам от колес, что машины сюда заворачивали по ошибке. Мимо проплывает лесная гостиница, огромная как казарма. Там – собака, монстр, теленок. Я понимаю, что сейчас он набросится на меня, но, к счастью, распахивается дверь и теленок заходит внутрь. В поле зрения попадает щебенка, потом она уже под ногами, до того глаз уловил движение земли. Несовершеннолетние девочки в мини-юбках собираются рассесться по мопедам других несовершеннолетних. Я пропускаю вперед какое-то семейство, дочь зовут Эстер. Кукурузное поле, неубранное, пепельно-серое, оно шуршит, хотя ветра нет. Это поле, то есть смерть. Я нашел обрывок плотной белой бумаги ручной выделки, напитанный влагой, лежавший на мокром поле лицевой стороной, и, подняв его, перевернул – в надежде, что смогу хоть что-нибудь прочитать. Да, там могло бы быть написано ЭТО. Но теперь я вижу: лист пуст, – и никакого разочарования.

Под Дёртельбауером все всё позапирали. Ящик с пустыми бутылками из-под пива стоит на обочине и ждет, чтобы его забрали. Если бы овчарка, да что я говорю – волк! – не жаждала так очевидно моей крови, я бы вполне мог удовлетвориться собачьей будкой, чтобы провести в ней ночь: по крайней мере, она выстлана соломой. Показался велосипед, при каждом полном повороте колеса педаль ударяется о щиток, закрывающий цепь. Рядом со мной и надо мной проволока под током. Вокруг меня потрескивание от напряжения. Этот холм никого никуда не манит. Прямо передо мной, внизу, деревня, озаренная собственным светом. Где-то далеко справа, почти бесшумная, должна проходить оживленная трасса. Снопы света и никакого звука.

Как я испугался, когда, не доходя Аллинга, завернул в часовню, думая там заночевать, и обнаружил там женщину с бернардинцем, которая молилась. Два кипариса перед часовней смягчили мой ужас, который через ноги ушел под землю и растворился в бездонном пространстве. В Аллинге ни одного открытого заведения, я побрел мимо темного кладбища, потом мимо футбольного поля, дальше мимо какой-то новостройки, окна которой были наглухо зачехлены пленкой. Кто-то заметил меня. За Аллингом – болото, подозреваю, что тут будут сараи торфодобытчиков. Проходя возле живой изгороди, я вспугнул дроздов, огромная переполошенная стая улетела куда-то в темноту передо мной. Любопытство привело меня к правильному месту: летний домик, сад закрыт, мостик через пруд перегорожен. Не церемонясь, я действую так, как меня научил Йоши. Сначала взломать ставни, потом разбить окно, и вот ты уже внутри. Там обнаруживается лавка у стены, идущая углом, толстые декоративные свечи, горящие при этом; кровати нет, зато есть ковер, две подушки и непочатая бутылка пива. Красная восковая печать в углу. Скатерть с современным узором начала 1950-х. На ней кроссворд, с трудом разгаданный максимум на одну десятую. Каракули на полях свидетельствуют о том, что имеющийся запас слов был исчерпан. Разгадано: головной убор – шляпа, пенящийся напиток – шампанское, устройство для связи – телефон. Я заполняю кроссворд до конца и оставляю на память на столе. Чудесное местечко, вдали от всего. Ах да, там еще было «заостренная палка»? – по вертикали, три буквы, заканчивается на «л» от телефона, идущего по горизонтали; само слово не найдено, но первая клеточка многократно обведена шариковой ручкой. Я все вспоминаю женщину с кувшином молока, которая повстречалась мне на ночной деревенской дороге. Ноги в порядке. А может быть, там в пруду водится форель?

Воскресенье, 24.11

На улице туман, такой пронзительно холодный, что у меня нет слов. Пруд подернулся ледяной коркой. Проснулись птицы, звуки. Мои шаги по тропинке отдают пустотой. Лицо я вытер полотенцем, которое висело в домике; от него так жутко несло потом, что этот запах будет преследовать меня, наверное, целый день. Все та же проблема с башмаками, главное, чтобы они не жали, они совсем еще новенькие. Я подкладываю немного поролона и при каждом движении соблюдаю осторожность, как какой-нибудь зверь, у меня и мысли теперь, как мне кажется, звериные. Возле дверей, внутри, висит связка колокольчиков с язычком посередине, к которому прилажена кисточка, чтобы тянуть. Из еды только две горошины; может быть, сегодня я доберусь до Леха. Множество ворон сопровождают меня в тумане. Следы от трактора глубоко врезались в землю. Посередине одного двора гигантская плоская куча сырой и грязной сахарной свеклы. Ангерхоф: я заплутал. Из нескольких деревень одновременно доносятся воскресные колокола, похоже, начинается служба. Вороны всё еще тут, 9 утра.

Конец ознакомительного фрагмента ЧИТАТЬ ПОЛНОСТЬЮ