Радости моего детства

© Сибирская Благозвонница, оформление, 2021

«Самая чудесная способность души нашей»

Эта книга, составленная из рассказов, присланных на конкурс «Радости и горести моего детства» издательства «Сибирская Благозвонница», вместила в себя очень много разных впечатлений. И это не только чувства безусловной любви, вера и ожидание чуда. Это не только «летние родители» – бабушки и дедушки, беспричинная радость, «шиколадные» конфеты, сарафан в жёлтые ромашки, чай со вкусом лета и облаков, коровы и ёжики в друзьях, тёплые письма и праздники, но и первые опыты – если не мучительные, то всё равно неожиданно трудные: первые горестные потери, первая беззащитность перед болезнью, первые ошибки, первый страх и стыд, первая утрата иллюзий… И тот самый момент, когда понимаешь: детство кончилось. Мы вырастаем, становясь серьёзнее и сдержаннее, учимся быть эффективными, принимаем важные решения за себя и за других, выбираем бренды, следуем трендам, ведем нескончаемую борьбу за сомнительные блага и очень, очень устаём… И в этой маетной круговерти именно воспоминания – «самая чудесная способность души нашей», как писал Пушкин, – становятся спасением. Мы прячемся в них, как в убежище, это наш домик из подушек и одеял, наш хилый шалашик, что кажется крепостью. Там, в детстве, цвета – ярче, запахи – острее, радость – сильнее. «Всё выпукло!» И все ещё живы… С годами мы утрачиваем многое, что любили и умели тогда; память – такая цепкая и всё-таки такая ненадежная – упускает мелкие детали и черточки, и эти бесценные песчинки уносит течение времени. Но создаются и остаются тексты – как способ удержать, слова – как единицы хранения памяти. Перед вами – около сорока таких текстов. Сорок рассказов о детстве разных авторов из самых разных мест России, Украины и Белоруссии: из Калуги и Ногинска, Бердичева и Старой Руссы, Острогожска и Бобруйска, Чебаркуля и Клявлино, Волгодонска и Твери… Давайте вглядимся в себя тогдашних – отсюда, с «берега повзрослевших людей».

Алиса Улычёва

Татьяна Шипошина
Солнечная мозаика
или От нуля до семи, с небольшими отступлениями

О сарафанчиках

У меня был сарафанчик в жёлтые ромашки. Бабушка перешила его из старого халата моей тёти. Мне многое перешивала бабушка из одеяний моих тётушек, маминых сестёр. Тётушек имелось целых четыре, и ни у одной из них не было дочки. Только сыновья. Но я сейчас не об этом. А о том, что мой сарафанчик с жёлтыми ромашками постепенно исчезает из жизни. Потому, что из жизни исчезаю я сама. Я становлюсь старше, старше, старше, и…

Каждый знает, что там, за этим «и».

Я не совершила никаких государственных переворотов, никаких таких особенных дел, у меня нет никаких системных открытий, чтобы остаться в памяти поколений. Но даже если бы я и совершила что-либо, то мой сарафанчик с жёлтыми ромашками всё равно покинул бы этот мир вместе со мной. Кому какое дело до какого-то жёлтого сарафанчика? А у него была пышная юбочка. «Присборенная», как сказала бабушка. Я сразу стала кружиться, как в балете. Балет! Я видела его в кино (телевизоров в домах простых людей тогда не водилось).

Балет – это так здорово, так прекрасно! «Лебединое озеро»!

Как и сейчас, я была натурой увлекающейся и большой фантазёркой. Способной увлечь кого-то ещё.

И вот уже весь наш двор начинал танцевать «балет»! Мы, то есть дети двора от пяти до восьми лет, «красиво» тянули руки вверх, делали «ласточку» и прочие «балетные» движения.

А также пели «балетную музыку» (об этой музыке хотелось бы рассказать особо, но в данном рассказе – она только составная часть повествования).

Эти танцы казались нам самым прекрасным балетом. И никто не мешал нам фантазировать…

Дня три танцевал весь наш двор, даже мальчишки!

Вот что сотворил сарафанчик в жёлтые ромашки с пышной присборенной юбочкой.

И что?

К чему я рассказываю это?

К тому, что о нашем «балете», вероятно, помню сейчас только я одна. Почти все «тогдашние» дети или погибли, или умерли.

Когда умру я, со мной умрёт этот «балет».

К чему я это рассказываю?

К тому, что мой сарафанчик и мой «балет», а также «ботиночки», «машинки», «войнушки», «бирюльки», книжки, тетрадки, берестяные грамоты, папирусы, глиняные таблички, друзья детства и самые, казалось бы, незначительные, уходящие в небытие мелочи огромного количества людей, когда-либо проживавших на нашей планете, доказывают одну очень важную вещь.

Так же, как и все уходящие в небытие мелочи юного, взрослого и стареющего человеческого существования всех когда-либо живущих на Земле людей, они доказывают существование Бога.

Почему? (Вероятно, это спросит атеист или некто, сомневающийся во всём.)

Потому, что не может быть ухода в небытие такого огромного, не поддающегося воображению количества важных вещей.

Бог, как творящий любовью, не может не содержать в Себе и мелочей. Как и более крупных вещей, и важнейших вещей. Просто – всему своё место.

Но я очень рада, что о моём сарафанчике помнят как минимум двое – Бог и я сама. И даже если Бог решит закрыть от меня это воспоминание, Он Сам будет о нём помнить. Ровно столько, сколько надо.

Возможно – бесконечно.

Вы спросите: возможна ли бесконечная память?

Думаю, да. Поскольку Он – бесконечен.

И тогда песнопения панихиды «Вечная память…», в которые сложно поверить, на лету обретают смысл…

«Войнушка»

Я родилась через восемь лет после окончания войны. Память войны в народе оставалась ещё очень свежей. Ещё многие пережившие войну оставались живыми.

Так же, как и жёны тех, кто не вернулся.

Мы, дети, ещё слышали рассказы «из первых уст».

Ну и часто сами играли в «войнушку». Причём это были игры-спектакли, игры «в лицах».

В них находилось место не только мальчишкам, но и девчонкам, на традиционно «женских» ролях. Девчонки играли роли боевых санитарок, а также жён мужественных солдат.

В обязанности жены входило ожидание бойца с фронта, встреча бойца, приехавшего в отпуск, подготовка праздничного обеда и пр. Случались и поездки к бойцу в госпиталь, если он был ранен, а также получение похоронок и горькое, со слезами и воплями, оплакивание погибшего.

В тот раз мне досталась роль жены.

Мальчишки бегают, стреляют, а я и другие «жёны» готовим обеды в игрушечной посуде. В «посудке». Мало кто может похвастаться настоящей игрушечной «посудкой»! У меня, например, её нет. Поэтому в дело идут черепки, разбитое блюдце, поломанная мыльница и ещё кое-что, по необходимости. В тарелки крошатся листики и цветочные лепестки. Подсыпается песок, кладутся камешки.

И тут приходит «гонец» с фронта и объявляет, что мой «муж», Колька, пал смертью героя. Закрыл своей грудью вражескую амбразуру.

Я не очень хорошо понимаю, что такое «амбразура», но сразу начинаю «горевать» по полной программе.

Я во весь голос воплю:

– Ох, милый мой! На кого же ты покинул меня и трёх наших детей! Дочь Эльвиру, дочь Альбину и дочь Серебрину! Как же я буду без тебя жить!

Я падаю на землю и стучу по ней кулаками, продолжая вопить. Другие «жёны» поднимают меня с земли, успокаивают. Дают мне попить водички.

Я воплю так, что даже бойцы с уважением смотрят на меня, на минутку оторвавшись от «боёв».

Все эти слова, которые я кричу, детвора слышала не раз – похороны в нашем дворе случались нередко.

Тётя Варя высовывается из окна и кричит в нашу сторону:

– Эй, мелкота! Что случилось? А ну, перестаньте орать!

Я сбавляю обороты.

Одна из «жён», Людка, самая старшая, которой уже восемь лет, отводит меня на лавочку, усаживает и говорит:

– Ну, посиди немножко. Бабушка говорила, что время – лечит.

Нет, меня время не хотело лечить!

Прошла минута, потом – пять минут, потом – десять, и никакое время меня не вылечило!

Мне очень, очень жалко погибшего «мужа». Я не играю, я просто превращаюсь в бедную вдову.

У всех моих тётушек на войне погибли мужья. Мой дедушка пропал без вести. А это значит, что никого из них больше нет. На всём белом свете – их нет.

Не-е-е-ет!

Я представляю себе это так живо, что слёзы ручьями начинают литься из моих глаз.

Я сижу, причитаю и плачу – я, бедная вдова, осталась с тремя дочерьми на руках… с Эльвирой, Альбиной и Серебриной! Да как же я буду дальше жить?

Сколько таких рассказов и причитаний я слышала…

От тётушек, от соседок, от бабушки.

Я сижу и долго, очень долго для пяти лет, безутешно плачу. Наконец я сползаю со скамейки и иду к тому месту, где оставила «посудку».

Надо же кормить детей! Надо борщ варить! Надо ехать, искать могилку мужа…

Возле «посудки» никого нет. Только мои черепки стоят сиротливо.

Тогда я нахожу одного из бойцов и начинаю объяснять ему:

– Товарищ командир, я жена погибшего Кольки. Хочу найти могилку, где он похоронен. – Тут я снова начинаю плакать и вопить: – Он погиб, как герой! Он ам… ам… зуру закрыл! А я осталась одна с тремя детьми… У-у-у… С Эльвирой, Альбиной и Серебриной… У-у-у…

Тут «товарищ командир» и ещё несколько «бойцов» начинают хохотать как ненормальные и показывать на меня пальцами:

– Тю! Дура!

---