Бунино солнце

Ольга Карпович

Бунино солнце

Стоял ясный морозный день – из тех, что так редко встречаются в Москве, где зима обычно представляет собой длящееся с ноября по апрель насморочное недоразумение. Но в тот день все было, как положено – и хрусткий стылый воздух, и пар, поднимавшийся от губ кружевными облачками, и розоватое, будто подрумяненное в русской печи, небо, и солнце, щедро рассыпавшее бриллиантовые брызги по скрипевшему под ногами снегу. Словно сама природа хотела выделить этот день, подчеркнуть, сделать так, чтобы я его запомнила.

Мне в ту пору было двадцать пять лет, я уже три года, как окончила факультет журналистики, работала на телеканале армейской тематики и в будущем видела себя лихим военным корреспондентом со специализацией по арабским странам. Журналистика, а конкретно военная журналистика, была мечтой моего детства. Черт знает, как эта идея забрезжила в моей девчоночьей голове, но в то время, как сверстницы мои грезили о театральных подмостках или сверкающих холлах огромных корпораций, я мечтала «с лейкой и с блокнотом» врываться в только что отвоеванные города, утирая со лба разводы пороха и машинного масла. И, едва окончив школу, решительно отправилась в путь к своей заветной фантазии. Пока что мне все же приходилось довольствоваться лишь недолгими командировками в военные части, и все же вскоре я ждала назначения в группу, отправляющуюся с журналистским заданием в охваченный конфликтом регион на ближнем востоке.

С моими планами, правда, не очень сочетался тот факт, что я в те дни состояла в браке с молодым театральным актером, юношей балованным и изнеженным, у которого, кажется, от одного упоминания названий Сирия, Ливия, Ирак начиналась мигрень. Гоша – так его звали, тогдашнего моего мужа – был красив, как античный бог, и по-настоящему талантлив, но при этом взбалмошен, капризен, расточителен и в быту совершенно невыносим. Я же тоже характер имела взрывной и нисколько не отличалась той пресловутой женской мудростью, которую старшее поколение считало необходимым качеством для счастливого брака. В общем, к моменту описываемых событий мы с Гошей существовали в одном доме скорее по инерции и старались лишний раз друг друга не задевать, как уставшие от склок коммунальные соседи. Однако же с его матерью – Тамарой Андреевной – которой и принадлежал тот подмосковный дом, где мы обретались с драгоценным супругом, отношения у меня сложились довольно теплые.

Тамара Андреевна, в отличие от трепетного сына, была женщиной жесткой, волевой и решительной. Что, в общем-то было неудивительно – ведь работала эта железная баба кинологом МВД. Мне за годы замужества доводилось видеть, как эта с виду не особенно внушительная, невысокая, но кряжистая тетка, в ватном камуфляжном костюме и тяжелых армейских ботинках, дрессирует здоровенных собак служебных пород. И надо сказать, зрелище выходило впечатляющее. Она обладала какой-то невероятной внутренней силой, волей, твердостью характера, заставляющих пасовать перед ней даже бывалых матерых псов.

Итак, в тот день мы с Тамарой Андреевной вдвоем отправились на Московский Птичий Рынок, располагавшийся в районе Выхино, за МКАДом. Свекрови нужна была какая-то особая подкормка для ее питомцев, я же увязалась за ней просто так, за компанию. День был выходной, вечером у Гошика намечалась премьера, а значит, останься я дома, мне пришлось бы часами сносить его капризы, приступы мандража, нервные заламывания рук и прочие актерские эскапады.

И вот мы с Тамарой Андреевной, загрузившись в ее подержанный, но добротный Джип Гранд Чероке, и рванули из Подмосковного поселка, где располагалась вотчина святого семейства, на Садовод, и через час уже толкались в кипевшей между рядов сутолоке, месили ботинками затоптанный снег, дышали на руки, чтобы согреться, и глазели по сторонам. Публика вокруг крутилась самая разношерстная. Были и бабки в тулупах, с укутанных рукавицами рук которых гроздьями свисали совсем мелкие котята. Свекровь шепнула мне на ухо, что такие нераскупленных зверьков потом выбрасывают и затаптывают валенками. Чинно стояли у сколоченных из дерева рядов продавцы щенков – непременно породистых, от чемпиона России. Мне сразу вспомнился старый анекдот про мужика, который тащит по Птичке за веревку медведя, а на вопрос, кому же он собирается продать зверя, отвечает: «Да я ищу ту сволочь, которая год назад мне его как хомячка загнала». Сама я на Садоводе была в первый раз и совершенно не знала, как тут все устроено. Однако слышать забавные истории о том, как тут любят облапошить доверчивого покупателя – особенно если тот, недотепа, притащился на рынок с ребенком, восторженно вожделеющим домашнего питомца – втюхать ему под видом породистого щенка или котенка не мышонка, не лягушку, а неведому зверюшку, мне доводилось. Но Тамару Андреевну многие здешние продавцы знали в лицо, а потому за руки нас никто не хватал, подозрительными отпрысками «чемпионов России» не заманивал, народ разве что уважительно здоровался с моей свекровью и расступался в стороны.

Тамара Андреевна, наконец, отыскала нужного ей продавца собачьего корма и вступила с ним в какой-то долгий мудреный диалог. Я же, скучая, глазела по сторонам и вдруг увидела неподалеку зрелище, которое сразу привлекло мое внимание.

На прилавке одного из рядов стояла большая клетка, в которой сидели шесть щенков немецкой овчарки. Совсем маленькие еще, пухлые, неповоротливые, коротколапые, черные с рыжими подпалинами. Глаза – как темные виноградины, еще только начинающие заостряться морды, огромные, как у летучих мышей, треугольные уши. Все они, щенята, походили на забавных плюшевых игрушек. Трое щенков пушистой кучкой лежали в углу клетки – должно быть, грелись, еще один терся у решетки, уныло поглядывая на улицу. Но внимание мое привлекли не они, а те двое, что находились в другом углу. Там шла ожесточенная борьба. Один из щенков, поверженный, лежал на деревянном полу, второй же сидел на нем, придавив лапами, и вцепившись всеми зубами брату в ухо, залихватски тянул его в сторону. Побежденный овчаренок истошно верещал, противник же его не желал останавливаться. Видно было, что бой, конечно, идет не насмерть, что щенки просто играют, развлекаются, чтобы не заскучать в тесноте. Меня однако же совершенно поразил щенок, который, по всему выходило, должен был одержать в этой схватке победу. В отличие от вялых, апатичных братьев и сестер, этот овчареныш явно был весел, активен, лих и любопытен. Даже сейчас, в запале боя, не выпуская из зубов братнино ухо, он с интересом вертел лобастой головой и поглядывал на все вокруг умными, пытливыми блестящими глазами. И я, очарованная такой жаждой жизни, подошла поближе, склонилась к клетке и, должно быть, разулыбалась. Потому что продавец, сухощавый мужичонка в старомодной меховой шапке, вдруг быстро открыл дверцу, просунул в клетку руку, подцепил под живот немедленно принявшегося отчаянно извиваться и отбиваться щенка и через секунду уже вложил теплое тельце мне в руки. Я и сказать ничего не успела, как ощутила вдруг, как быстро стучит у меня под пальцами маленькое горячее сердце. Инстинктивно, я подняла детеныша повыше, поближе к груди, чтобы не уронить. И щенок – я теперь видела уже, что это девочка – глянул прямо мне в лицо своими удивительно умными цепкими глазами и вдруг прижался всем своим крошечным тельцем, привалился к борту моего шерстяного пальто, будто бы я была единственным надежным человеком, единственным убежищем, которое существовало у него в этом мире.

Честно сказать, я немного растерялась. В мои планы никак не входило заводить собаку. Меня ведь ждала карьера военного журналиста – а, значит, частые переезды, командировки, притом в такие места, куда не повезешь беспомощного детеныша. Да и вообще мне в жизни вполне достаточно было цеплявшегося за мою юбку Гоши, и брать на себя ответственность за еще каких-то живых существ я совершенно не хотела. Но это невозможное создание так прижималось ко мне, смотрело так доверчиво и вместе с тем с каким-то веселым нахальством. Что, мол, неужели не возьмешь? Неужели оставишь здесь меня, такую очаровательную и боевую? И я вынуждена была признать, что она права. Конечно же, я не могла оставить ее здесь, выпустить из рук и вручить обратно продавцу. Меня с первого же взгляда заворожил ее азарт, лихой нрав, веселая неутомимость, с которой она кусала за ухо давно уже уступившего ей первенство брата. Я как-то сразу поняла, что это – моя собака. С какой-нибудь флегматичной аристократкой мы не нашли бы общего языка. Эта же боевитая оторва явно была моей.

– Берете, девушка? – спросил меня продавец. – Возьмите, не пожалеете. Это первый помет наших милицейских чемпионов из Тульского питомника. Сильные должны быть собаки.

– А сколько просите? – начала я.

Но тут, откуда ни возьмись, появилась моя свекровь, видимо, уже закончившая вести переговоры насчет прикормки, и тащившая теперь в руках два объемистых пакета. Она молниеносно оценила ситуацию, увидела у меня в руках щенка, смерила взглядом продавца и тут же оттеснила меня в сторону.

– Из Тульского, говоришь? – атаковала она продавца. – А кто родители? бабка? Ага, эту знаю, дельная сука. А заводчик кто?