Марья Михайловна очередной раз проковыляла в комнату, неся в руках початую шоколадку в хрустящей серебристой фольге. Перестав, наконец, хлопотать, она заняла свое место за столом, усевшись на хлипкий стул с затертым бархатным сидением. Спинка стула тут же отвалилась. Присутствующие тут же вжали головы в плечи, с ужасом ожидая появления домового. Но Хвостикова только строго взглянула на них.

– Что вы так смотрите? Мебель старая, практически антиквариат. Сейчас уже такую не делают. С этими словами Хвостикова, кряхтя, подняла спинку стула и приладила ее на место. – Ну что, начнем? Зиночка, задерни, пожалуйста, шторы. Все готовы?

Лицо старухи в полумраке приняло серьезное и суровое выражение. Она деловито развернула фольгу, и, отломив несколько квадратиков шоколада, положила их на блюдце.

– Закройте глаза! – обратилась она к собравшимся. – Предупреждаю, нельзя открывать глаза до тех пор, пока я произношу заклинание, иначе он не придет. И еще – нельзя свистеть, только в случае прямой угрозы жизни. Строго-настрого запрещено. Поняли меня? – все закивали.

– Батюшка, дедушка, добрый наш соседушка, приходи на угощение, вот медок и есть варенье, дом храни от всяких бед, расскажи, в чем правды нет…

Она бормотала эти слова снова и снова, но они, видимо, не имели никакого эффекта. Присутствующие уже отчаялись и желали открыть глаза, когда по стулу вдруг со всей мочи стукнул орехокол-крокодил.

– Ты здесь? – уточнила Хвостикова. Дырокол снова грохнул об стол в знак согласия.

– Так ты говоришь «да». А как ты говоришь «нет»? – уточнила Марья Михайловна.

Дырокол снова подскочил и ударил по столу два раза. Удары стали чуть слабее.

– Ты явился, потому что зол?

Бах!

– Ты хочешь кого-то наказать?

Бах-бах!

– Защитить?

Бах!

– Мы должны его найти, и помочь?

Бах!

– Он живет в нашем доме?

Бах!

И тут же следом: бах-бах-бах!

Дырокол лег на стол, и больше не поднимался. Подождав минут пятнадцать, собравшиеся принялись обсуждать услышанное.

– Что скажете? – поинтересовалась Хвостикова.

– Моя версия: и да, и нет. Скорее да. Может быть, это человек, который жил тут недавно. Но переехал. Или жил недавно, но умер… – понизив голос, предположил Петрович.

– Это не один человек, а три, троица… – выдвинула свою версию Семеновна.

– Можно я скажу? Раз уж я его как-то по-особому чувствую? – попросила Зиночка.

– Я думаю, что три – это число, которое мы должны где-то найти. На него должен начинаться номер телефона, машины, квартиры…Что угодно.

Внезапную активность проявила защитница лилий.

– Я предлагаю зайти с другой стороны! – сказала она. – Вы ведь говорите, что дворовой – это человек, который умер здесь не своей смертью. При этом тут остались его родственники либо любимый человек. Так?

– Верно! – подтвердила Хвостикова.

– Итак, по некоторым признакам мы понимаем, что дворовой – мужчина. Не просто же так он ухаживает за этой прости… меня Зиночка. Может, я плохо думаю о мужчинах, но я бы скорее поставила на любовь, чем на родственные связи. Наш дворовой скорее ухажористый, чем семейный. Дом был сдан в эксплуатацию около 35 лет назад. Значит, мы ищем пенсионерку, живущую в квартире, которая заканчивается или начинается на три. И у которой муж погиб не своей смертью.

– Да вроде не было таких. Не было молодых вдов. Я тут ведь в доме с самой сдачи и живу! – пожала плечами Хвостикова.

– И я не слышала! Не своей смертью умирали, конечно, но чтобы любовная трагедия… – вставила свое веское слово Семеновна. – Вот дворник у нас замерз в прошлом году в сугробе. Но что у него за любовь была? Разве что к водке. Она, родимая, его и погубила.

– А я когда была еще школьницей, как-то видела, что Авдотья Пантелеевна Котова букетик к дереву привязала ленточкой. Я ее спросила тогда, зачем она это делает, а она ответила, мол, своей единственной любви цветы несет. Глебу, Глебушке. И я тогда удивилась очень, ведь мужа у нее по-другому звали. Он, кстати, умер недавно. Но своей смертью, болел.

Вдруг защитница лилий ударила себя ладонью по лбу.

– Точно! Дуня и Глеб! Как я могла забыть… Глеб был местной звездой – видный, спортивный. А еще он умел каким-то образом примагничивать к себе металлические предметы, фокусы показывал с ними разные. Ну и Дуня баба видная, только в браке несчастная. Такая любовь была…Только поговаривали, что ее муж обо всем узнал, избил любовника, да и сбросил в открытый люк… Тот попытался выбраться, и снова сорвался… и умер… слухи ходили, конечно. А как там на самом деле было, кто расскажет…

– А эта Дуня из какой квартиры?

– Из третьей…

Вдруг вся компания снова вздрогнула. Орехокол в последний раз из последних сил слегка подпрыгнул на столе.

– Ну что, в третью квартиру! Бегом! – не в меру энергично заверещал Хвостикова.

Покинув тесное жилище Марьи Михайловны, группа забежала в нужный подъезд и позвонила в дверь. Никто не открывал.

– И что будем делать? – практически хором спросили общественницы. – Может, подписи собрать, чтобы ее выселили? Ну, на всякий случай.

– Нет, я предлагаю взломать дверь! – сказал Петрович, яростно потирая плечо, и как бы готовя себя к атаке.

– Тише, тише! – остановила их Зиночка. – Я, кажется, что-то слышу.

Из-за двери раздавались еле слышные стоны.

– Ломай! – приказала Хвостикова. Петрович пнул дверь, но она не поддалась. Разбежался и со всей силы ударил плечом, но лишь ушиб руку.

– Момент! – произнесла защитница лилий. Вынула из пучка начесанных волос заколку и осторожно вставила ее в замок, медленно поворачивая. – Всему вас надо учить, молодежь!

– Ну и таланты! – восхитилась Зиночка.

– Я свое отсидела еще в 60-х… – между делом сообщила бабка, открывая дверь.

Там, на полу, лежала Авдотья Пантелеевна и что-то мычала. Семеновна бросилась звонить в скорую…

– Вовремя позвонили, откачаем! – сказал суровый врач. – Тут каждая минута на счету.

Авдотью Пантелеевну спасли. Из деревни к ней приехала племянница, чтобы помочь с реабилитацией. Да и сама она была не против перебраться в город. Старушка сидела иногда на лавке, разглядывая двор, или ходила немного туда-сюда, прихрамывая на одну ногу. Иногда она подолгу беседовала с кем-то невидимым, смеялась и ласково ему улыбалась. Племянница подумывала о том, чтобы оформить недееспособность подопечной, но во всем остальном женщина казалась абсолютно адекватной.

Дух больше никак не проявлял себя. Только иногда замечали жильцы, как кто-то перенес по воздуху на газон чуть не угодившую под автомобиль собаку. Спрятал от хулиганов в подвале испуганную кошку. Закрыл люк и уберег тем самым пьяного Петровича от падения в бездну. А Зиночка, когда летом оставляла окно открытым, иногда видела на подоконнике свежие цветы… И только защитница лилий негодовала и требовала собрать внеочередной сход жильцов по этому поводу. Но ее, как всегда, никто не слушал.

---