Фрида остается одна в светло-зеленой комнате, она грызет заусенцы. Она помнит, как доставала Гарриет из кроватки, как меняла на ней подгузник. Она помнит, как давала дочке ее утреннюю бутылочку, накормила ее йогуртом и бананом, почитала «Мишки Беренстайн», про гостей с ночевкой.

Они проснулись в четыре и так и не уснули. Фрида должна была сдать статью на прошлой неделе. Все утро она носилась между детским уголком Гарриет и диваном в гостиной – там на кофейном столике были разложены ее материалы. Она несколько раз переписывала один абзац, пыталась объяснить байесовский вывод^[2] словами дилетанта. Гарриет все время плакала. Она хотела сесть на колени Фриде. Хотела на ручки. Хватала бумаги и бросала на пол. Все время трогала клавиатуру.

Ей следовало бы включить для Гарриет телевизор – пусть бы смотрела. Она помнит, что подумала: если не успеет закончить статью, то босс откажет ей в работе из дома, и тогда Гарриет придется отдать в детский сад, а Фрида очень хотела обойтись без этого. И она помнит, что посадила тогда Гарриет в ходунки, которые следовало отправить на помойку несколько месяцев назад, когда Гарриет начала ходить. Потом она дала Гарриет воду и крекеры в виде зверьков. Проверила подгузник. Поцеловала Гарриет в головку, от которой пахло маслом. Сжала ее пухлые ручки.

Она решила, что в ходунках Гарриет будет в безопасности. Из них она никуда не денется. И вообще – что может случиться за час?

Фрида под резким светом в комнате для допросов обкусывает заусенцы, местами захватывает кожу. Контактные линзы измучили ее до смерти. Она достает пудреницу из сумочки, рассматривает темные круги под глазами. Она считалась хорошенькой. Она миниатюрная и стройная, у нее округлое лицо и челка, фарфоровые кукольные черты, и люди обычно считали, что ей двадцать с небольшим. Но в тридцать девять у нее морщины между бровей и вокруг рта, морщины, появившиеся у нее после родов, – все это стало еще заметнее, когда Гаст бросил ее и ушел к Сюзанне. Гарриет тогда было три месяца.

Сегодня утром она не приняла душ, не вымыла лицо. Она боялась, что соседи пожалуются на плач. Ей нужно было бы закрыть заднюю дверь. Нужно было сразу же вернуться домой. Вообще не выходить из дома. И вообще она не должна была забывать на работе профессорские заметки. Или уж съездила бы за ними в выходные. Нужно было вообще успеть сдать работу в срок.

Ей нужно было бы рассказать полицейским о том, что она не может потерять эту работу. Что Гаст нанял посредника, чтобы договориться о том, как они будут распределять обязанности по воспитанию ребенка. Он не хотел тратить деньги на юристов. С учетом того, что у Гаста перспективная, но плохо оплачиваемая работа, кредит за обучение, с учетом ее заработка и того факта, что у них совместная опека, посредник предложил ей ежемесячные выплаты от Гаста в размере пятисот долларов – явно мало, чтобы им с Гарриет прокормиться, в особенности потому, что она отказалась от работы в Нью-Йорке. Она не могла заставить себя попросить у него больше. Не требовала выплаты алиментов. Если она попросит, родители ей помогут, но просить у них она не может, она бы себя возненавидела, если бы попросила. Они и так ее обеспечивали, после того как она от них уехала.

Четверть пятого. Она слышит голоса в коридоре, открывает дверь и видит Гаста и Сюзанну – они разговаривают с полицейскими. Сюзанна подходит и обнимает Фриду, не отпускает ее, а Фрида напрягается под зонтом роскошных рыжих волос Сюзанны, окутанная запахом парфюма с ароматом сандалового дерева.

Сюзанна трет спину Фриде, словно они друзья. У этой девицы миссия – замучить Фриду до смерти своим дружелюбием. Война на истирание. Сюзанне всего двадцать восемь, она в прошлом танцовщица, и до появления Сюзанны в ее жизни Фрида не понимала, что разница между двадцатью восемью и тридцатью девятью может быть такой сильнодействующей и губительной. У этой девицы точеное личико феи, громадные голубые глаза, которые придают ей какой-то хрупкий, сказочный вид. Даже в те дни, когда она не занята ничем, кроме ухода за ребенком, она делает черные стрелки и одевается как девчонка-подросток, держит себя уверенно, чего всегда не хватало Фриде.

Гаст обменивается рукопожатиями с другими мужчинами. Фрида смотрит в пол, ждет. Раньше Гаст закричал бы. Как он делал в те ночи, когда она пряталась в ванной и плакала, вместо того чтобы нянчить ребенка. Но теперь перед нею Новый Гаст. И этот человек нежно обнимает ее, несмотря на ее вину, – Сюзанна и образ жизни без токсинов изменили Гаста, он стал спокойным.

– Гаст, я так виновата.

Он просит Сюзанну подождать снаружи, берет Фриду под руку и ведет назад в светло-зеленую комнату, где садится рядом с ней, берет ее пальцы в свои. Они несколько месяцев не были наедине вдвоем. Она испытывает чувство стыда, потому что хочет его поцелуя. Он красивее, чем она когда-либо заслуживала, – высокий, стройный, мускулистый. В сорок два года его квадратное грубоватое лицо покрыто морщинами от избытка солнца, он, чтобы угодить Сюзанне, отпустил подлиннее свои песочного цвета с проседью волнистые волосы. Теперь он снова похож на того серфера, каким был в юности.

– Очевидно, что случившееся сегодня… – Гаст крепче сжимает ее руки, ей больно.

– Я совсем не спала. Я знаю, это не оправдание. Я думала, с ней ничего не случится за час. Я просто собиралась заскочить на работу и тут же обратно.

– Ну почему ты делаешь такие вещи? Это нехорошо. Ты же не одна ее воспитываешь. Могла бы позвонить мне. Кому-нибудь из нас. Сюзанна могла бы тебе помочь. – Гаст сжимает ее запястья. – Она поедет с нами домой. Посмотри на меня. Ты слушаешь, Фрида? Это серьезно. Копы сказали, что тебя могут лишить попечительства.

– Нет. – Она вырывает руки. Комната вращается.

– Временно, – говорит он. – Детка, ты не дышишь. – Он встряхивает ее за плечо, говорит, чтобы она дышала, но она не может. Если задышит, ее может вырвать.

Она слышит плач по другую сторону двери.

– Могу я? – спрашивает Фрида, и Гаст кивает.

Гарриет на руках Сюзанны. Она дала девочке несколько яблочных долек. Фриду всегда убивает, когда она видит, что Гарриет свободно себя чувствует на руках Сюзанны, даже сегодня, после дня болезни и страха, среди чужих людей. Утром Фрида надела на Гарриет фиолетовую футболку с динозавром, легинсы в полоску и мокасины, но теперь на ней поношенный розовый свитер и джинсики, слишком большие для нее, носки, а туфелек нет.

– Пожалуйста, – говорит Фрида и берет Гарриет у Сюзанны.

Гарриет обхватывает Фриду за шею. Теперь, когда они снова вместе, тело Фриды расслабляется.

– Ты голодненькая? Тебя кормили?

Малышка хлюпает носом. Глаза у нее красные и опухшие. От чужой одежды пахнет плесенью. Фрида представляет себе, как чиновники штата снимают одежду с Гарриет, подгузник, обследуют ее тело. Уж не прикасался ли к ней кто-нибудь ненадлежащим образом? Как она сможет когда-нибудь искупить вину перед своей крошкой? Сколько времени на это уйдет – месяцы, годы, вся жизнь?

– Мама. – Голос Гарриет звучит хрипловато.

Фрида прижимается виском к головке дочери.

– Мамочка так виновата. Тебе какое-то время придется побыть с папочкой и Сью-Сью, хорошо? Извини, детка, ух, как я оплошала. – Она целует Гарриет в ухо. – Тебе все еще больно?

Гарриет кивает.

– Папочка даст тебе лекарство. Обещай, что будешь хорошо себя вести. – Фрида начинает говорить, что они скоро увидятся, но прикусывает язык. Она берет мизинчик Гарриет. – Галактически, – шепчет она. Это их любимая игра, обещание, которое они дают перед сном. «Я обещаю тебе луну и звезды. Я люблю тебя галактически». Она произносит эти слова, когда укладывает Гарриет, эту девочку с таким же, как у ее матери, лунообразным лицом, с такими же двойными веками, печальными очертаниями рта.

Гарриет начинает засыпать на ее плече.

Гаст дергает Фриду за рукав.

– Пора везти ее домой, кормить.

– Подожди немного. – Она держит Гарриет и баюкает ее, целует соленую щеку. Нужно заменить эту ужасную одежду, искупать Гарриет. – Я буду тосковать без тебя ужасно. Люблю тебя, детка. Люблю, люблю, люблю.

Гарриет шевелится, но не отвечает. Фрида в последний раз смотрит на Гарриет, потом закрывает глаза, и Гаст берет ребенка.

Социальная работница застряла в пробке. Фрида ждет в светло-зеленой комнате. Проходит полчаса. Она звонит Гасту.

– Забыла тебе сказать. Я знаю, вы молочную диету сокращаете, но дай ей, пожалуйста, сегодня на ночь десерт. Я собиралась дать ей мороженое.

Гаст говорит, что они уже поели. Гарриет слишком устала, много есть не хочет. Сюзанна купает ее. Фрида снова извиняется, понимает, что у нее, возможно, начинается год извинений, что она выкопала себе яму, из которой, наверное, никогда не вылезет.

– Когда будешь говорить с ними, держи себя спокойно, – говорит Гаст. – Не сходи с ума. Я уверен, все это скоро кончится.

Она противится желанию сказать: «Я тебя люблю». Она противится желанию поблагодарить его. Она желает ему доброго вечера и начинает расхаживать по комнате. Ей нужно было бы спросить у полицейских, какие соседи их вызвали. Вызвала ли их пожилая пара, у которой на москитных дверях висят выцветшие открытки с изображением папы Иоанна Павла II. Или женщина, живущая по другую сторону забора, коты которой гадят во дворе Фриды. Или пара за стеной спальни, от чьих роскошных стонов она чувствует себя еще более одинокой, чем на самом деле.