Журнал «Рассказы». Светлые начала

Надежда Ожигина

А тело душу все не отпускает —
Все держит…
Все цепляется за крылья.
Репейная натура, знать, мирская —
В отличье от серебряно-полынной…
От полой (словно флейты костяные) —
Для легкости полета и звучанья
Высокого и чистого – «на срыве»…
От хрупкой, эфемерной, изначальной.
И в этом нет ни драмы, ни конфликта,
Ни парадокса нет, ни диссонанса.
Приучена зачитанная книга
Случайно на разломах открываться
И выдавать заветные желанья…
И предвещать намечтанные страсти…

Я бы тебя еще сильней держала,
Но…
Ни один из нас бы
Не был
Счастлив.

– Мария Бровкина-Косякова

Сергей Пономарев и Анна Бурденко
Озаритель

В Ладноречье в девятьсот шестом году произошло событие, которое удивило даже записных скептиков: сын из богатой фамилии Исбытковых, талантливый Озаритель, широкоплечий и златокудрый, лучший ученик самого космофизика Воспенникова, главная фигура на любом балу, которому все предсказывали брак чуть ли не с губернаторской дочкой и самые скорые карьерные повышения, за неделю до Темнейшей Ночи написал прощальное письмо и покинул свое родовое имение.

Того самого сына Исбытковых звали Степан Федорович. Его решение наделало столько шума в свете, что, ежели бы он остался в Ладноречье, у него бы от слухов случилась истерика, какая случалась, когда батюшка его, Федор Степанович, рассказывал поручиковские анекдоты, подслушанные в дальних гарнизонах.

Каких только предположений о пропаже Исбыткова не выдвигали сплетники, клеветники и прочие звонари: говорили, что Степан бежал с дочкой самого Государя, причем бежал почему-то на Филиппины и принял там отчего-то именно мусульманскую веру; судачили о том, что младший сын знатной семьи уехал, точно отец Сергий, в монастырь с намерением поступить в него монахом; кто-то даже всерьез пускал слух о том, что ученик самого Воспенникова отправился в Испанию и намерен использовать силу озарения для создания новой непобедимой армады, способной не только продвинуться вглубь морей, чтобы обнаружить до сих пор неосвещенные континенты, но еще и устрашать соперников.

Ни в одном из этих предположений не было ни капли правды.

На самом же деле то, что внешне казалось невероятным, так сильно взбудоражив свет, было для самого Степана Федоровича решением простым, ни капли не волевым, органично вытекающим из внутренних переживаний его.

За десять-двенадцать дней до долгожданной ночи в мастерскую Исбыткова пожаловали не кто-нибудь, а ищейки из сыска.

Их было двое.

Первый напоминал макаку с очками. Он прохаживался вдоль полок мастерской, вертел в руках детекторы напряжения, стучал пальцем по стеклу амперметра, зачем-то покрутил между пальцев, как нож-бабочку, индикаторную отвертку.

Второй показался Степану Федоровичу похожим на крысу.

Озаритель смотрел на сыскных так, как смотрят на нашкодивших детишек – без злобы или какого-то сочувствия, а скорее с любопытством: чего еще натворят ребятки с незнакомыми взрослыми игрушками? У Исбыткова не было страха перед сыском, не положено Озарителю чего-то бояться – разве что несчастливой любви.

Перед внутренним взором мелькнуло лицо Белопольской с упрямым лбом, умными глазами и мягкой линией рта.

– Столичные недовольны, – прохрипел крысоподобный, проводя пальцем по чистенькой полочке с измерительными приборами. – Недовольны всерьез и наповал, Степан Федорович, что вы планируете пропустить Ночь.

– Быть недовольными – их право. Я не буду их судить за это.

Обезьяноподобный сыскарь чуть не выронил из рук амперметр. Он шумно выдохнул, поражаясь заносчивости физика, но промолчал.

– А не боитесь ли вы, Степан Федорович, что ваши слова не понравятся ни губернатору, ни самому Государю? – улыбнулся, сверкнув острыми маленькими зубками, крысоподобный.

– Озарителей обычно быстро прощают, потому что негоже резать курицу, несущую золотые яйца. Так что вы за меня не переживайте.

Сыскарь откашлялся. Он ожидал гонора и всяческого сопротивления, но не ждал наглости. Кулаки его сжались. Он выпрямил спину и больше не выглядел безобидно.

– Губернатору важно, чтобы вы оказались подле него во время Ночи. Народ возлагает на вас надежды.

Исбытков понимал, что сейчас решается многое в его судьбе. Он мог дать согласие и пойти по проторенной дорожке – нужно просто быть под рукой. Только мог ли он согласиться быть слугой того, кто походя разрушил фундамент будущего?

– Отказано.

Оба сыскаря встали плечом к плечу. Всмотрелись в Исбыткова. Он почувствовал в этих взглядах как будто сожаление.

Степан Федорович держался до последнего достойно, но от этих сочувствующих взглядов у него вдруг участилось сердцебиение. Волна гнева всколыхнула грудь, обожгла ледяным.

– Возможно, на празднование Темнейшей Ночи в столицу прибудет Государь, – обезьяноподобный сыскарь озвучил последний аргумент. – Отказ невозможен. Губернатор велел вернуться без отказов. Любыми методами.

– Попробуете схватить меня в моей же мастерской? Среди оборудования, металла и накопителей, из которых я в любой момент могу достать пару молний? Удачи. Озарители, если вы не в курсе, в гневе способны на многое.

Степан Федорович коснулся стоящей на столе Лейденской банки. Бело-синий разряд зазмеился по пальцу, а потом обвил запястье потрескивающим браслетом.

Крысоподобный примиряюще поднял вверх руки. Начал отходить к двери, увлекая за собой напарника.

Напоследок он сказал голосом не официальным, а скорее дружески настроенным, почти эмпатически:

– Поверь, тебе придется согласиться. Это вопрос степени давления. Ты их не знаешь, что ли?

– Я их знаю, – остыл Степан Федорович, прощая переход на ты. – Только они будут бояться пользоваться электричеством в своих домах, если пойдут против меня.

Сыскари ушли, аккуратно прикрыв за собой дверь. Тем же вечером Исбытков начал сборы.

Степан Федорович не бежал. Он уходил по собственной воле.

У Воспенникова, своего наставника, Степан научился многому. В том числе и тому, что импровизация тоже может быть частью плана. Степан Федорович, в совершенстве играющий на фортепьяно, с легкостью отпускал пальцы в свободное плавание по клавишам из слоновой кости, пока могучий разум парил в эмпиреях.

Исбытков сделал то, чего от него никак не могли ожидать ни сыскари, ни сам губернатор, – он явился на празднование Темнейшей Ночи, чтобы посмотреть, кого из Озарителей пригласят вместо него. Решение было продиктовано не только любопытством, но и непременной профессиональной ревностью.

Маскировка его была нехитрой – монашеская ряса да накладная борода. Люди расступались перед ним, хотя и не так поспешно, будь он был в сюртуке с молнией Озарителя.

Иллюминация, как и полагается в Темнейшую Ночь, была слабой. Запасов электроэнергии оставалось только на то, чтобы на главной столичной площади горел один единственный электрический фонарь. Чтобы не оставлять собравшихся людей вообще без света, площадь дополнительно подсвечивалась газовыми фонарями.

Исбытков привычно поморщился при виде синеватого света. Газовое освещение – это прошлое, электричество – это настоящее и будущее.

Главный Городской Накопитель стоял тут же, на площади. На трибуне, возвышающейся над столпившимися горожанами, восседал губернатор, а слева от него сидела его дочь – весьма милая, но пустоватая девушка. Воспенников о таких говорил так: «Примат формы над содержанием».

Губернатор нервничал. Это было видно по тому, как натянуто он улыбался толпе, как теребил он тугой воротничок, обхватывающий жирную шею.

– До чего же красив! – восхищенно выдохнула стоявшая рядом девица. – Чисто херувим!

Исбытков, не удержавшись, хмыкнул.

Девица покраснела и принялась терзать платочек, вытянутый из кармана.

– Простите, батюшка, – сказала она, опустив очи долу, – надеюсь, это не богохульство. Просто эти щечки, этот чистый взгляд…

Впрочем, страх за свою бессмертную душу быстро ее покинул, потому что на трибуне появилось новое лицо.

Девица снова выдохнула и поднесла к увлажнившимся глазам измятый платок.

– Озарительница Велена!

Хороший выбор, подумал Исбытков. Велена стала первой ученицей Воспенникова, когда тот был совсем молод. Судачили о том, что их отношения выходили далеко за рамки учительско-ученических отношений, а уж тем более за рамки христианской морали, но первым Озарителям было плевать, что о них говорят и в каких выражениях.

Велена была в том возрасте, когда о ней сложно что-то сказать. Лицо ее, как и у всех Озарителей, казалось гладким и безмятежным – по контрасту с тем, что происходило у них внутри.

Велена не рисовалась, как более молодые Озарители. Она не поднимала руки к небу, не шептала что-то сухими губами. Да, ее работа из-за этого не выглядела сокровенным таинством, но все окупал результат.

Она сняла с левой руки перчатку и почти рассеянно потерла указательный палец о большой. Этот жест не имел ничего общего с вульгарным обозначением денег, возникшим у торгового сословия. Возможно, Исбытков был единственным человеком на площади, который знал, что она делает – проверяет сухость воздуха. Хороший Озаритель должен многое учесть.

Велена кивнула. Тучный губернатор не без труда, с помощью адъютанта, выбрался из глубокого кресла и встал на краю помоста.

---