Мои руки так уверенно покоятся на его обнаженной, и надо сказать весьма такой внушительной, груди, что становится немного неловко. Хотя чего там руки. Технически я на полкорпуса улеглась на бедолагу.

Неужто зашибла? Иначе чего он не шевелится?

Или он тут такой и лежал?

Ой, мамочки-Верочки…

Подскакиваю на ноги не в силах оторвать глаз от распластавшегося передо мной мужика. Косматая башка вместе с темной длиннющей бородой, и растрепанная одежда, подсказывают, что передо мной обычный Ростовский бомж. За всем этим безобразием совершенно не разглядеть лица. Однако форма тела покоя не дает. Будто этот бомж только что из спортзала вышел.

Щурюсь, когда мерещится, что на натруженной коже, будто какой-то иней сверкает. Пытаюсь проморгаться, но ничего не помогает, перед глазами какие-то навязчивые искорки.

Холодновато конечно, но не настолько, чтобы этот бедолага заиндевел прямо.

И чего ему на территории детдома понадобилось? Может он в будке спал?

А чего он не шевелится-то? Надеюсь живой хоть?

Как-то не по себе становится. Может, замерз напрочь? Блин-блин, наверно маму Веру лучше позвать!

– Эй, бедолажный? – срывающимся на писк голосом выдавливаю я, осторожно подпихивая бродягу носком своего ботинка.

Мои слова почему-то отбиваются эхом. А до меня наконец доходит, что я как-то подозрительно хорошо могу разглядеть мужика, хотя до этого с трудом угадала в темноте Маршала. Будто кто-то зажег рядом мириады свечей…

Отшатываюсь от предположительного трупа и в шоке раскрываю рот, обнаружив над головой своды не пойми откуда взявшегося темного мраморного зала, по углам которого словно звезды светятся небольшие огоньки.

Черт возьми, похоже, позитивное мышление не сработало. И я все-таки умерла…

Вот блин! Походу статьи из интернета-таки обманули!

Ну, допустим!

Тогда че это за мужик? Нам с каким-то бомжом досталась одна комната на двоих в чистилище что ли?

– Эй, уважаемый почивший? – предпринимаю я попытку, снова нависая над мужчиной.

Ну а чего уж бояться, раз мы, так сказать, оба не слишком-то живы.

Ноль реакции.

А может это жнец смерти на отдыхе?

– Товарищ жнец? – не теряю я надежды найти, как эта штуковина включается.

Все-таки в компании всяко поприятнее будет, нежели одной тут теперь вечность куковать. В конце концов, возможно бродяга-то этот как раз уже в курсе каких-то здешних правил и устоев.

Признаться, я уже не раз представляла себе, как оно будет, с тех самых пор, как врачи мне дали понять, что я безнадежна.

Нет, конечно, изначально я была в отчаянии! Плакала и убивалась, не хотела этого признавать «как же так, я такая молодая, жизни не видела, не справедливо» и бла-бла, а затем пришли привычные для любого конфликта стадии торга и наконец, принятия.

Так что теперь я несказанно рада, что все произошло вот так безболезненно и быстро. Главное, что успела одежду для мелких маме Вере отдать.

Ну вот, сожалеть получается не о чем, значит злым духом мне точно не бывать. А вот этот мужик определенно сошел бы за какую-нибудь нечисть.

– Екробанихчек… – слышится неразборчивое мычание.

И я автоматически включаюсь обратно к загробной жизни, и падаю на колени, только теперь обнаружив, что пол-то в этом склепе тоже весьма холодный и весьма мраморный.

Блин, вообще-то больно! Это что еще за дела такие? Как насчет бестелесной формы? Эфемерности души? И отсутствия боли?

Походу, и тут статьи из интернета обманули.

Мой сосед по склепу лежит все так же неподвижно, будто и не он вовсе мычал. Осматриваю его с ног до головы, на наличие видимых повреждений. При таком освещении не особо-то углядишь, но так скажем, зияющей дыры в его груди не обнаруживается. Вернее обнаруживается, но только в пострадавшей рубахе, что словно от времени разваливаться начала, обнажая могучую грудь.

Ох уж эта грудь… Прекрасен загробный мир, раз уж у меня либидо восстанавливаться начало. Да так начало, что какой-то бродяга полуживой кажется весьма сносным.

Эх, нелегко умирать девственницей. Тфу ты, Васька!

Глава 2. Ты и мертвого своим пением разбудишь!

Не придумав ничего лучше, чтобы привести в чувства своего соседа по склепу, зажимаю ему нос, и жду, пока он захочет вздохнуть.

Секунды вырастают до минут, а он все не сдается. Вот черт, неужели показалось?

Хотя наверно это было заведомо идиотской идеей, ждать, пока нечто загробное пожелает дышать. Ладно, зайдем с другой стороны.

Набираю полные легкие воздуха и во всю мощь своего не самого звучного голоса, пропеваю:

– Вставай страна огромная!

Ну а что? Раз уж обычные приемы на него не действуют, прибегаем к… необычным. Мама Вера мне всегда говорила, что я своим пением и мертвого поднять сумею.

Походу тоже обманула. Мой сосед по склепу все еще лежит – не шелохнётся.

Так, и чего мне с ним прикажете делать?

Как там в моем любимом сериале про врачей? Первым делом пульс проверить?

Тянусь к обездвиженному телу, подсовывая руку под длинную бороду, и не успеваю дотянуться до шеи, как моя рука натыкается на какой-то упругий предмет, торчащий ориентировочно из-под ключицы бедолажного. Одергиваю руку от неожиданности.

– Тичан… – наконец замечаю слабое шевеление губ своего товарища по несчастью. – Чой…

Последнее звучит, как предсмертный вздох, нежели как что-то членораздельное.

– Хоть чой, хоть ни чой, а пора просыпаться уже!

Снова мерещится, будто у него под кожей синие всполохи сияют. Вся грудь, – я не то, чтобы его разглядываю, – едва заметно покрывается рваным узором, какой я видала в интернете у людей, которых молнией шибануло. Может это наказание какое? От самого… Ой, мамочки-Верочки.

– Вот это налакаются и помирают от белой горячки, – ворчу я, пытаясь рассмотреть под густой черной бородой, что за фигня торчит из этого горе-электроника. – Может тебя и спасать-то не положено. Но что уж поделаешь. Если что, скажем, что я новенькая, и правил не знала.

Пульс щупать уже все равно смысла нет. Да и опять-таки: ну кто таким в загробном мире занимается, Вась?!

Спокойно, к этому просто нужно привыкнуть.

– Тичан! – сквозь зубы рычит бродяга, будто из последних сил, однако даже не пытаясь шевельнуться.

Блин, нерусский что ли?

Это было бы не очень хорошо, если учесть, что нам тут вдвоем куковать бесчисленное количество вечностей. Было бы приятно иметь возможность с кем-то пообщаться. Хотя, думаю, у меня будет достаточно времени, чтобы научить бедолажного русскому языку.

Начнем по порядку. Надо бы ему дееспособного состояния придать. А то лежит, пыхтит и светится, как морозный узор на свету. О, точно! А я все понять не могла, чего мне эти завихрения на его груди напоминаю. Может он действительно замерз насмерть?

Ладно, с этим потом разберемся. Думаю, стоит для начала эту штуковину из его груди-таки вынуть, может тогда и удастся перейти к изучению языков.

Но руководствуясь моим любимым сериалом: все, что воткнуто в живое тело, не стоит так бездумно высовывать. Однако, технически – он уже не живое тело, значит убить его еще раз я вряд ли смогу. Ведь так?

Пока не передумала, запускаю руку под бороду, и одним рывком выдергиваю сомнительный предмет из груди товарища. Да так легко этот предмет пошел, что я аж на задницу осаживаюсь, с удивлением взирая на извлеченное инородное тело.

Блин. Это ручка. Старенькая такая. Потертый красный пластик даже немного потрескался. Зато с переключающимися стержнями.

И на кой черт она ему понадобилась, да еще и в таком положении относительно его тела?

В голове сразу обрисовалась картинка, как в тот самый момент, когда я намеревалась, – сама того не подозревая, – перенестись из собачей будки в царство небесное, ну или подземное, где-то на другом конце планеты пара забулдыг перепили и устроили драку, да не на жизнь, а… Ну в общем и так понятно. В итоге, по моей теории, моего нового друга этой самой ручкой собутыльник и заколол. А потом оставил доходить на морозе. Вот и дошел, Морозко.

Ну вот, а я-то из-за болезни слегла, и даже никакого сувенира не прихватила.

– Ммм, – раздается мучительный стон.

Переключаю внимание с ручки на ее владельца, что уже пытается сесть, очевидно, еще больше подмерзнув на натуралистично ледяном мраморном полу.

Значит, не добила? Ну, слава тебе господи!

Бездумно подаюсь вперед и обнимаю столь бесценного, в сложившихся обстоятельствах, бродягу за шею, попутно едва не заваливая его обратно:

– Миленький мой, живой, – не совсем уместное в данном случае замечание должно быть, но оно сейчас достаточно емко отражает разницу между хладным мычащим телом посреди этой не слишком-то уютной гробницы, и уже куда более подвижным созданием. – Ты не волнуйся, я тебя языку научу, будем с тобой в города играть…

В мои плечи довольно жестко, и на удивление уверенно, – для без пяти минут мертвеца, – вцепляются огромные ладони. Бродяга отстраняет меня от себя, и заглядывает в глаза, своими льдисто-голубыми. Потрясающе…

А он красавчик. Хотя это еще слабо сказано, относительно идеальных черт его грозного лица. Побрей, да помой, и хоть на подиум выпускай, еще и с такой мощной фигурой, которая мне все покоя не дает.

Красивый бродяга наконец размыкает свои чувственные губы:

– Ты еще… – начинает он охрипшим голосом, – что за черт?

---