– Ой, я тебя умоляю, – со злостью перебила Кэт. – Оставь себе свои деньги. И я надеюсь, ты не настолько тупа, чтобы думать, будто ты лучше меня при всей той помощи, которую тебе оказывают муж и целый гарем нянь и воспитателей. Сэм – дьявольское отродье. Мне одной не справиться.

– Ты и не одна, – процедил Трой. – Мы разделили опеку над ним, идиотка.

В груди вспыхнуло пламя. Я не знал, что Спэрроу и Трой имели законную опеку надо мной. Я не понимал, что это значило, но все же это показалось мне важным.

– Или забирайте, или я сдам его в приют. – Кэт зевнула.

Отчасти я даже испытал облегчение. Всегда знал, что Каталина избавится от меня, как только бабушка умрет. Последние несколько дней меня съедало беспокойство, что она подожжет дом вместе со мной, чтобы получить выплату по страховке, или сделает нечто подобное. По крайней мере, я все еще жив.

Я знал, что мать не любила меня. Даже не удостаивала взглядом. А когда все же делала это, то говорила, что я напоминаю ей его.

«Те же волосы, как у Эдварда Каллена. Такие же тусклые серые глаза».

Под «ним» имелся в виду мой покойный отец, Брок Грейстоун. При жизни он работал на Троя Бреннана. Брок Грейстоун был слабым, жалким пронырой. Крысой. Все так говорили. Бабуля, Кэт, Трой.

Моим самым страшным кошмаром было стать таким, как он, именно поэтому Каталина все время говорила мне, как сильно я на него похож.

Дядя Трой тоже не подарок. Я знал, что он был плохим человеком, но в то же время благородным.

Бандиты в моем квартале говорили, что его руки в крови.

Что он запугивал, пытал и убивал людей.

Никто не связывался с Троем. Никто не выставлял его из дома, не орал на него и не говорил, что он худшая ошибка в чьей-то жизни. А еще было в нем что-то такое, отчего казалось, будто… будто он высечен из мрамора. Порой я смотрел на его грудную клетку и удивлялся, увидев, что она вздымается.

Я так сильно хотел быть им, что, стоило мне задуматься об этом, у меня начинало ломить кости.

Само его присутствие казалось более ощутимым, чем присутствие всех остальных.

Всякий раз, когда дядя Трой исчезал посреди ночи, то всегда возвращался весь в синяках и в потрепанном виде. Приносил пончики и не обращал внимания на то, что от него пахло порохом и кровью. Пока мы ели, он рассказывал неудачные шутки за столом, а еще успокаивал Сейлор рассказами о том, что видел, как съехала обитавшая в ее шкафу семейка монстров.

Однажды дядя Трой залил пончик своей кровью, а Сейлор съела его, подумав, что это рождественская глазурь. Тетя Спэрроу чуть не взорвалась от ярости. Она гонялась за ним с метлой по всей кухне под наш с Сейлор заливистый смех, размахивая ей и даже дважды попав ему по уху. Когда тетя, наконец, поймала его (только потому, что он поддался), дядя Трой повалил ее на пол, перехватил оба ее запястья и страстно поцеловал в губы. Кажется, даже с языком, но потом она ударила его по груди и захихикала.

Все были так счастливы и так много смеялись, что Сейлор даже обмочилась, что произошло с ней в первый и последний раз.

Но потом я почувствовал, как защемило в груди, потому как знал, что позже вечером они отправят меня обратно к Кэт. Это напомнило мне о том, что на самом деле я не был частью их семьи.

Это был единственный хороший момент в моей жизни. Я снова и снова прокручивал его в голове каждый раз, когда лежал в постели и слышал, как пружины кровати Кэт скрипят под тяжестью незнакомца.

– Мы заберем его, – холодно объявила Спэрроу. – А теперь вон отсюда. Мы пришлем документы, как только наш адвокат их подготовит.

В ту же минуту мою грудь наполнило неизвестное теплое чувство, которое я не испытывал никогда прежде. Я не мог его остановить. Оно было приятным. Это надежда? Предчувствие возможностей? Я не мог дать ему название.

– Рыжая. – Трой тихо произнес прозвище своей жены.

И вот в один миг все внутри меня вновь похолодело. Он не хотел меня усыновлять. Да и с чего бы? У них уже есть идеальная дочь. Сейлор милая, забавная и нормальная. Она не ввязывалась в драки, не вылетала трижды из школы и уж точно не ломала себе шесть костей, вытворяя опасную ерунду, потому что боль напоминала ей, что она все еще жива.

Я не дурак. Я понимал, куда отправлюсь – на улицу. Такие дети, как я, не попадали в семьи. Только в беду.

– Нет, – огрызнулась Спэрроу. – Я все решила.

На миг все замолчали. Я очень испугался. Мне хотелось встряхнуть Кэт и сказать ей, как сильно ее ненавижу. Сказать, что это она должна была умереть вместо бабушки Марии. Что она заслуживала умереть после всех ее наркотиков, мужиков и поездок в центры реабилитации.

Я никогда никому не говорил о том, что она спаивала мне стопку рома, чтобы я заснул. А всякий раз, когда Трой и Спэрроу заглядывали к нам без предупреждения – втирала белый порошок мне в десны, чтобы разбудить. Она чертыхалась себе под нос и грозилась, что сожжет меня, если не проснусь.

Мне было семь, когда я понял, что у меня зависимость.

Если я не употреблял белый порошок каждый день, то весь дрожал, обливался потом и кричал в подушку, пока не отключался, выбившись из сил.

К восьми годам я избавился от этой привычки.

Попросту не позволял ей дать мне ром или порошок. Слетал с катушек каждый раз, когда она приближалась ко мне с этой дрянью. Однажды я так сильно укусил Кэт за руку, что у меня во рту даже остался кусочек ее кожи, жесткий, солоноватый и с металлическим привкусом.

После этого она больше не предпринимала попыток.

– Тебе чертовски повезло, что моя жена ужасно упрямая, – процедил Трой. – Мы возьмем Сэма, но с условиями – и их будет немало.

– Кто бы мог подумать, – огрызнулась Кэт. – А ну расскажи-ка.

– Ты передашь его нам, подпишешь правовые документы безо всякого торга и не потребуешь ни пенни.

– По рукам, – невесело усмехнулась Кэт.

– Ты свалишь из Бостона. Уедешь куда-нибудь далеко. И под «далеко», Каталина, я подразумеваю место, где он тебя никогда не увидит, а воспоминания о непутевой матери перестанут его терзать. Предпочтительно на другую планету, но, поскольку мы не можем рисковать тем, что инопланетяне встретят тебя и придут к выводу, будто мы все сволочи, то мое требование таково: место по меньшей мере в двух штатах отсюда. А если ты когда-нибудь вернешься (чего я искренне не советую делать) и захочешь его увидеть, тебе придется иметь дело со мной. Оставляя его сейчас, ты лишаешься всех материнских прав. Если я узнаю, что ты лезешь к этому ребенку… к моему ребенку, – он сделал паузу для выразительности, – то я устрою тебе медленную, мучительную смерть, на которую ты напрашиваешься уже почти десять лет. И заставлю в зеркале наблюдать за собственной кончиной, бесполезное ты создание.

Я верил ему.

И знал, что она тоже поверила.

– Вы больше никогда меня не увидите. – Голос Кэт зазвенел, будто ее горло было наполнено монетами. – Он прогнил до самого нутра, Трой. Потому ты его и любишь. Ты видишь в нем самого себя. Его тьма взывает к тебе.

Тогда-то я и превратился в соляной столб. По крайней мере, так мне показалось. Я боялся, что рассыплюсь в пыль, стоит кому-то ко мне прикоснуться.

Я могу быть таким, как Трой.

Во мне жила тьма. И жестокость. И все то, из чего складывалось его величие.

Во мне были те же голод и презрение к миру, а еще сердце – просто сердце, орган, внутри которого не происходило ничего особенного.

Я мог оставить прошлое.

Стать кем-то другим.

Стать кем-то. Точка.

Я никогда прежде не рассматривал такую возможность.

Вскоре Кэт ушла. А Трой и Спэрроу заговорили. Я слышал, как Трой налили себе выпить. Они говорили об адвокатах и о том, что сказать Сейлор. Спэрроу предложила отправить меня в школу Монтессори^[3], что бы это ни было. Я на цыпочках подошел к кровати, слишком уставший, чтобы беспокоиться о собственном будущем. Колени подкосились, и я почувствовал, как вяленая говядина подступает к горлу. Метнулся в туалет и опустошил желудок.

Сирота. Ошибка. Монстр.

Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем они зашли в мою комнату.

Я притворился, будто сплю. Не хотел говорить. Мне хотелось лишь лежать с закрытыми глазами из страха, что они все же решат, что не хотят оставлять меня себе, или скажут что-то такое, чего я не хочу слышать.

Я почувствовал, как прогнулась кровать, когда Спэрроу присела на край. Здесь у меня было постельное белье белого и зеленого цветов баскетбольного клуба «Бостон Селтикс», игровая приставка, телевизор и футболка Билла Рассела^[4] на стене. Стены комнаты выкрашены в зеленый цвет и увешаны фотографиями в рамках, на которых я был запечатлен с Троем, Спэрроу и Сейлор в Disney, в киностудии Univesal и на Гавайях.

А в моей комнате в доме Кэт была только кровать, комод и мусорное ведро.

Ни краски на стенах. Ни фотографий. Ничего.

Я никогда не задавался вопросом, почему Бреннаны брали меня к себе.

Почему я был частью этой ненормальной договоренности.

– Мы знаем, что ты не спишь. – Дыхание Троя, пахшее виски, коснулось моих волос, упавших на глаза, и мой нос дернулся. – Надо быть идиотом, чтобы заснуть в такую ночь, а мой сын не идиот.

Я открыл глаза. Его силуэт занимал большую часть комнаты.

Спэрроу опустила руку мне на спину и принялась выводить круги ладонью.

Я не рассыпался в пыль.

Выдохнул.

И все же я не соляной столб.