– Это вы пехота, а я моряк! – скорбно затягивался папиросой Дыбенко. – Видал я ваши сапоги…
– А в тундре на лыжах рассекал и не жаловался, – утёр я пот со лба.
– Так там снег! Снег – та же вода, смекаешь? Вода моя стихия! – Его чуб спадал на лицо слипшимися прядями, но глаза глядели всё так же задорно.
– А вы по этой самой воде ходите, да-да-да…
Так мы балагурили, коротая вёрсты.
Сигнал от разведчиков поступил внезапно – заполошно засверкали зеркальца сразу с двух холмов по левую руку от движущейся колонны. Опасность! Кафры загалдели, принялись оглядываться один на другого. И куда делась муштра и подготовка? Ни один из них так и не сообразил хотя бы сдёрнуть с плеча винтовку!
– Отря-а-ад! В шеренгу стройсь! – заорал я, надрывая связки.
Дыбенко уже бежал вдоль рядов, матерясь и тормоша низкорослых коричневокожих рекрутов. Ударил барабан, обычный кафрский тамтам, ритм на котором выбивал мой давний знакомец Кэй с подворья архиепископа Стааля.
– Р-р-рыба-колбаса-а, р-рыба-колбаса! – твердили, словно заклинание, себе под нос юноши-кафры, стараясь не сбиться с шага, выполняя сложный манёвр перестроения из походной колонны в боевые шеренги.
– Шибче, шибче, молодцы! Какой бы враг там ни скрывался, дадим ему свинца! – бодрили вчерашних огородников и пастухов ветераны-легионеры.
– Р-рыба-колбаса, рыба-колбаса…
Сначала показался столб пыли. Я даже подумал, что абиссинцы что-то напутали, и началась песчаная буря, но Тесу я доверял – он не стал бы сигнализировать подобным образом о погодном явлении. А потому…
– Гото-о-овсь!
Всё-таки муштра и склонность подчиняться вышестоящему начальству преодолели робость кафров. Замелькали в их руках винтовки, заклацали затворы. Я вгляделся в пыльную пелену и понял, что нам грозит через какие-то секунды.
Витые рога, раздутые ноздри, налитые кровью глаза, грохот десятков копыт – природная, всесокрушающая мощь! Львицы гнали стадо буйволов прямо на нас!
Разглядели это и кафры. Один, второй, начали оглядываться, кто-то бросил винтовку и побежал, и вдруг – бах! Грохнул одинокий выстрел.
Фишер, подслеповато щурясь из-под очков, опускал винтовку, покинувший строй солдат замертво лежал навзничь, прямо в кустах чапарраля. Вот тебе и Фишер!
Солдаты качнулись назад.
– А-а-а-агонь! – выдохнул Перец, и грохнул залп. – Огонь, огонь, огонь!
Я и сам стрелял вместе со всеми, прекрасно осознавая, что от кровавого месива на рогах и копытах огромных животных нас отделяют только свинец и порох. Пять патронов в обойме – залпы грохотали один за другим, буйволы спотыкались, львицы корчились в пыли. На расстоянии ста, семидесяти, пятидесяти, двадцати шагов они закончились.
– Будем с мясом, – кивнул Дыбенко. – Видал Фишера? Он всех нас спас.
Чёрт его знает, спас или не спас. Побежал бы один – побежали бы все? Не знаю. Знаю другое – Фишера придётся переводить в другой отряд или отправлять в империю.
На кострах жарили цельные окорока буйволов, жир капал на угли, шипел. Искры улетали в ночное небо. Мы дошли до ущелья Ланге гуут и остановились. Здесь нам нужно было выбрать рубеж для обороны и закрепиться.
Солнечные горы вздымались до самых звёзд, ярко светила луна. Фишер подошёл ко мне, шаркая ногами.
– Господин поручик…
– Да какой, к матери, поручик? И тем более господин. Садись, Фишер.
Мой старый соратник сел, снял очки и протёр их полой гимнастёрки, на которой застыли причудливым кружевом солевые разводы от пота.
– Осуждаете? – спросил он.
– Размышляю, какого чёрта мне с тобой теперь делать.
– Хотите – застрелюсь?
Он, кажется, не шутил. Доконала подносчика Фишера мирная жизнь.
– Не хочу. Поедешь к Вишневецкому, ладно? Я обещал ему три ящика патронов и пуд динамита. Разгрузимся, поведёшь фургон.
– Поеду! – кивнул он. – Знаете, что самое страшное? Мне не стыдно. Я бы ещё раз так сделал. И сделаю, если будет такая необходимость.
Я пожал плечами. Ну а что я мог ему сказать?
Каннибалы пришли через три дня. Мы как раз закончили первую линию окопов и выровняли бруствер, копали ходы сообщения для скрытного отхода за каменные осыпи в пятидесяти метрах за нами. Перегородили Кишку плотно – триста метров между двумя отвесными склонами, каждый высотой в четыре-пять человеческих ростов. Наверх взбирались только абиссинцы и Перец с Кэем, которого вахмистр взял в подносчики патронов вместо покинувшего нас Фишера. В тамтам барабанил теперь какой-то незнакомый парнишка. Справлялся, и ладно.
Тес рано утром притащил голову каннибала.
– Я убил его, когда он мочился рядом с термитником, – сказал абиссинец. – У нас говорят, мочиться рядом с термитником – плохая примета. Гляди, масса, это племя Тарантула – видишь, паутина на виске? Они рисуют такие перед походом. Дрянные люди.
Постепенно к моему костру подтянулись Дыбенко, Перец, остальные легионеры и хоофы – шефы, старшие из кафров. Их было человек двенадцать, остальные находились при своих десятках.
– Сюда движется передовой отряд, сотня воинов с ассегаями, не больше. Я спрятал тело в термитнике – они его не найдут, поэтому не насторожатся. Будут здесь к обеду. Надо сделать так, чтобы никто не ушёл.
– Сотня Тарантулов. – Кэй вздохнул, выражая опасения всех кафров. – Большая сила! Сотня каннибалов съедала две или три деревни, если приходила в Наталь внезапно!
– Вот и давайте сделаем так, чтобы в Наталь не пробрался ни один урод! – тряхнул чубом Дыбенко. И вопросительно глянул на хоофов: – Чем Тарантулы отличаются от буйволов? А?
– Чем? – спросил один из них, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
– На них можно тратить меньше патронов! Давай! По подразделениям, кругом марш! Рыба-колбаса, рыба-колбаса!
Кафры приободрились. Всё-таки инцидент со стадом копытных пошёл всем на пользу. Наши стрелки должны были сдюжить. А вот выстоят ли ребята Стеценки и Вишневецкого – это был большой вопрос. С другой стороны, сволочь Стеценко застрелит не одного, а двадцать одного, если увидит, что бегство подчинённых угрожает его драгоценной шкуре. А к Вишневецкому ехал Фишер. Попахивало всё это скверно. Любая война пахнет скверно, с этим не поспоришь, но…
– Все по местам! Раздать патроны! Вахмистр, возьмите с собой десяток хоофа Пататы, занимайте позицию во-о-он там, и не смейте открывать огонь, пока Тарантулы не обратят тыл!
Я оглянулся на Дыбенку – он был формальным командиром всего этого бардака. Старшина благодушно смотрел на мои усилия и довольно ухмылялся, затягиваясь самокруткой. Его черёд придёт в бою – там, в огне, он в своей стихии. А вот планирование – это, по мнению чубатого вояки, лучше получается у меня. По крайней мере, именно это Дыбенко, слегка окосев, внушал мне после бутылки мадеры ещё в предгорьях.
– Накомандовался? – спросил он. – Хватит суетиться. Пошли, промочим горло. У меня на дне ещё что-то булькает.
Старшина достал из нагрудного кармана гимнастёрки плоскую фляжечку и пошевелил ею из стороны в сторону. И правда, забулькало. Я ненароком сглотнул – становлюсь латентным пьяницей?
Дыбенко понимающе ухмыльнулся. Белые зубы на его сером от пыли лице, заросшем густой чёрной бородой, смотрелись особенно ярко.
Глава 2. Давид и Голиаф
Воины племени Тарантула устроили свистопляску у входа в ущелье. Они носились туда-сюда меж камнями, потрясали своими исполинскими ассегаями, били древками о щиты, высоко подпрыгивали и истошно вопили, желая сбить с толку защитников Наталя. Стоит сказать, у них получалось. Кафры заметно нервничали, легионеры злились.
Да и выглядели каннибалы грозно – эдакие шоколадные молодчики под два метра ростом, мускулистые, раскрашенные как тысяча чертей. Один из них, с огромным плюмажем из страусиных перьев на голове, выбежал вперёд и бесстрашно устремился к нашим позициям. Нельзя было дать ему разглядеть, как тут всё устроено, и вернуться обратно!
На полпути каннибал остановился и принялся кричать что-то оскорбительное, размахивая ассегаем, а потом развернулся к нам спиной, наклонился и продемонстрировал свой афедрон, да ещё и повилял им туда-суда, чтобы оскорбить нас пуще. В ответ ему неслась отборная ругань имперцев и свист кафров, но своих мест никто не покидал.
– На бой зовёт! – услышал я голос Кэя. Юноша задумчиво глядел на кровожадного исполина, который продолжал потешаться над нами, а потом протянул руку: – Можно?
Я не сразу понял, что он просит мой револьвер. Зачем это он ему?
– Наши боятся, – сказал Кэй. – Надо показать им, что каннибалы ничем не отличаются от буйволов.
– А ты не боишься?
– Не боюсь! Я – человек Джа!
Наверное, у Тесфайе нахватался. Они здорово сдружились за время похода. С другой стороны, юный кафр служил в доме архиепископа, и там тоже, наверное, набрался всей этой ветхозаветной риторики…
Я пожал плечами:
– Держи. Только вот что: как только услышишь крик «Ложись», падай на землю и прижимайся к ней, как к родной матери! Понял?
– Так точно! – вытянулся в струнку рядовой Кэй, продолжая двумя пальцами держать револьвер в вытянутой руке.
Балбес!
– Что «так точно», кафрскую твою душу ети?
– Так точно – после крика «Ложись» упасть на землю и прижаться к ней как к родной матери! Разрешите доложить, командир!