Демонология Сангомара. Удав и гадюка

Д.Дж. Штольц

Меж удавом и гадюкой битва страшна –
Бьются они за розу терна.
И вот из норы грустно смотрит гадюка,
Без зубьев она – не опаснее пичуги.
Зубья остались в шкуре удава,
Тот – жив, но зол и снедаем отравой!

Глава VII. Золотой город

Спустя 2 недели, Элегиар.

Очертания дворца Элегиара, еще неясные и зыбкие, неторопливо вырастали из лиловой утренней пелены. И чем отчетливее становились контуры, тем чаще билось сердце Юлиана. Наконец, солнце прорезало предрассветную мглу и из груди графа невольно вырвался вздох восхищения.

Дворец простирался в высоту на добрую сотню васо и состоял из трех громадных прямоугольных башен. Только в одной, левой и самой крупной, Юлиан насчитал двадцать окошек на этаже. Своей широкой частью башни смотрели на город под ними, как птица рух глядит сквозь небеса на снующих внизу людей. Дворец стоял наверху пологого холма, у реки Химей, где и родился Элегиар в 263 году. В былые времена этот город звался Гагатовым, за черную и рыхлую землю, дающую дивные урожаи. И уже потом, став негласной столицей магии, торговли и рабства, получил звучное и лиричное имя “Элегиар”, что в переводе означало “Дитя Элейгии”.

С вывешенными на шатровых шпилях дворца угольными флагами играл ветер, приносящий прохладу с севера. Массивные и крепкие стены из темно-серого камня украшали барельефы с изображением богов. И казалось, будто бы был этот дворец возведен этими же богами еще на заре мира. Любуясь могучей цитаделью в рассветных лучах солнца, Юлиан отметил про себя, что сравнение Вицеллием Элегиарского дворца с короной тут пришлось как нельзя кстати. Словно зубцы в монаршей тиаре, вверх, к небу, устремлялись три башни, украшенные, словно гагатовыми камнями, черными знаменами, а несколько уровней высоких стен вокруг города казались ободом.

По мере того, как город вырастал вокруг Королевского дворца, графа все больше охватывало чувство безмерного восхищения, и всё, что он видел, более напоминало прекрасный сон, чем реальность. Вот город раскинулся справа до самого края горизонта; и влево он устремился в бесконечную даль, где не было ему конца.

– О Ямес… – произнес Юлиан, и из его груди вырвался очередной восторженный вздох. – Я помню, как увидел Брасо-Дэнто в первый раз из спальни, и он показался мне бесконечным. А Молчаливый замок… – сам себе шептал граф. – Он тянулся к небу. Но…

– Вернись из прошлого и не смей произносить здесь имени Ямеса, Юлиан. – заметил серьезно Вицеллий.

– Но по сравнению с Элегиаром все, что я видел ранее – это просто каменные сараи, – с упоением договорил Юлиан.

Сзади послышались недовольные окрики – возничий повозки с фруктами негодующе смотрел на вставших посреди дороги путников, и те направили коней к невысокой ограде, отделявшей поля от широкого тракта, дабы не мешать движению.

Рабочий люд и торговцы разных мастей стекались в город полноводной рекой, и такой же поток направлялся в обратную сторону. Воздух дрожал от непрерывного рева мулов и ослов, щелчков кнутов и воплей погонщиков.

– Как же можно накормить такой город…

– Полкоролевства кормит Элегиар, а сам Элегиар – это королевство в королевстве, – ответил Вицеллий.

– На бумаге он представлялся не таким величественным.

Юлиан с улыбкой вспомнил обучение вместе с магистром Люмиком, старым летописцем Ноэля. Учитель Люмик всегда подпирал небо пальцем и деловито утверждал, что Элегиар – божественный город. И приводил в подтверждение сухие цифры: его размер, население, высоту башен, урожайность полей. А потом тыкал молодого графа носом в книгу и требовал все заучить. Заучить-то заучивалось, но великолепие города предстало перед глазами только сейчас, вживую.

– Юлиан… – в задумчивости произнес Вицеллий, вырвав того из воспоминаний.

– Да, учитель?

– Я хочу с тобой поговорить.

– О чем же? – Юлиан отметил, что сегодня Вицеллий был на удивление смирен и не ядовит.

– О том, под чьим именем кто будет.

– Здравое предложение, – согласился граф. – Я представлюсь сыном пления из Лорнейских врат. Например, – Юлиан достал из памяти одно из припасенных имен, ненароком вспомнив пожилого управителя порта в Ноэле, – какой-нибудь Кавиан Корнесий. Кавиан Корнесий, сын пления, а вы мой учитель.

– Учитель? Это не подойдет, – нахмурился веномансер. – Нактидий очень быстро заинтересуется, кто же этот Кавиан Корнесий. Что ты ответишь? Кто ты?

– Погодите. Причем здесь Нактидий? Речь шла не о нем. Раз уж Нактидий прислал письмо в особняк, то он прекрасно знает, кому вы служили все эти годы. Конечно, я не буду ему представляться учеником, а назовусь… товарищем…

– Нактидий болезненно любопытен. – Вицеллий выждал, пока мимо них проедет груженная мешками с мукой повозка, и продолжил: – Он станет выпытывать у тебя детали прошлого, потому что будет предполагать, что ты тот самый Юлиан де Лилле Адан, учителем которого я пробыл три десятилетия. Его не провести фальшивым именем.

– Хм… И что вы предлагаете?

– Представься моим сыном. Это будет выглядеть очень правдоподобно.

– Вашим сыном? У вас есть сын?

– Да, был.

– Но зачем?

– Я же тебе все объяснил, чего ты не понимаешь, Юлиан?

– Ваше объяснение смехотворно. На кой черт мне зваться сыном того, чье имя в книгах истории записано, как имя главного злодея Гнилого суда? Я планирую пожить в Элегиаре спокойно и проблемы мне не нужны.

– Верить историям в рукописях и книгах – это показатель недалекого ума, Юлиан. У меня остались друзья в Элегиаре, и Нактидий – самый верный.

– Вы никогда ранее не упоминали свою семью, а теперь вдруг обнаружили в городе, из которого бежали, и “верных друзей”?

– По приезде в Ноэль я поведал твоей матери всю историю, и она согласилась дать мне приют. Или я должен был отчитаться еще и перед мальчишкой, который только отсчитал второе десятилетие? – Вицеллий высокомерно огляделся по сторонам, рассматривая проезжающих мимо людей и нелюдей, а также разбросанные вокруг города поля. – Когда я покинул Элегиар, моя жена Филиссия вместе с младенцем бежала к отцу. Нактидий должен думать, что я с ней встретился и воспитал наследника. Поэтому скажи, что ты мой сын.

– Да я на вас даже не похож, Вицеллий.

Упоминание Мариэльд де Лилле Адан слегка остудило графа, но червь сомнения всё ещё точил его разум.

– Моя жена была известной красавицей – синеглазой и черноволосой северянкой.

– Была? Так что произошло с вашей семьей?

– Тридцать лет назад Филиссия добралась на Север, в Вертель, до отца, барона Фораджи, выходца из Крелиоса. Но он разорился, когда весь его товар в Глеофии забрали под предлогом плохих отношений с Великой Флоасией.

Затем старик прекратил говорить, снова дождался, пока роскошно одетый гонец проедет мимо на своей тонкокостной и стройной кобыле. Вицеллий словно боялся, что сказанное им достигнет лишних ушей.

– Когда я устроился в Ноэле, то послал в Вертель гонца, передав с ним золото и предполагая, что Филиссия там. Однако посланник вернулся и сообщил, что ее отец повесился из-за долгов. Имение забрали в счет уплаты, а Филиссию выгнали с полугодовалым сыном на мороз. Мою жену считали южанкой и распутной женщиной, поэтому не любили, и помощи в городе она ни от кого не получила.

Ответом на рассказ старика Вицеллия стало лишь молчание – граф терпеливо ждал продолжения.

– Гонец искал Филиссию, но никто не знал, куда она пропала. Однако по возвращении назад, проезжая небольшую деревню у реки рядом с Вертелем, посланец заночевал на постоялом дворе. И случайно выяснил, что некая худая и ослабшая черноволосая женщина с ребенком на руках явилась из сильной вьюги со стороны Вертеля чуть больше года назад. Ее приютил один вдовец, а когда она распотрошила его от голода, то на Филиссию обрушился народный гнев.

Фийя, которая тихонечко восседала на лошади позади двух вампиров, испуганно сглотнула слюну, слушая рассказ, а Юлиан лишь кивнул.

– Младенца тоже убили? – спросил граф.

– Да, люд зарубил их на месте, – закончил историю веномансер. – Филиссия никогда не умела терпеть голод, и, изнеженная и капризная, была совсем не приспособлена добывать кровь на Севере, лишенном рабов.

Лицо старика напоминало маску, и ни единой эмоции сожаления или печали на его лице Юлиан не заметил. Граф знал, что Вицеллий Гор’Ахаг безразличен к страданиям всех вокруг, но, как оказалось, его не трогали даже горести собственных жены и ребенка.

– Теперь ты знаешь – никто не в курсе, где мой сын, потому что он мертв. Как и мать. Поэтому, если начнут спрашивать про прошлое, расскажи, что ты Юлиан Гор’Ахаг и твоя мать добралась до Ноэля, ко мне, а потом скончалась от кровянки, когда тебе было три года. И ты вырос при доме Харинфа.

– Что за Харинф?

– Харинф Повелитель Бурь.

– Что? Сильнейший маг Юга?

– Да. Это старый друг Пацеля. Он умер, но не оставил наследников, поэтому его родовое имение перешло по завещанию Пацелю. Особняк около Лорнейских врат.

– Интересные, однако, вы вещи утаили от меня, Вицеллий, – подозрительно покосился на веномансера Юлиан. – Почему же вы после побега не направились к Харинфу сами?

---