Сидя на скамье, Кадзу наслаждалась сигаретой, которую достала из кармана в рукаве кимоно. Дымок, плывущий в утреннем воздухе, в безветренный день стелился глянцевыми шелковистыми струями. Вкус подкреплял уверенность в спокойной жизни, совершенно незнакомую женщинам, обремененным семьями. Сколько бы лишнего ни было выпито накануне, здоровый организм Кадзу никогда не воспринимал сигарету как невкусную.

Отсюда сад было не охватить взглядом целиком, но он весь жил в душе Кадзу, каждый его уголок был как на ладони. Центр сада – огромный, в темной зелени каменный дуб, скопление его облитых светом плотных небольших листьев, амурский виноград, обвивший деревья на северном склоне горы. Из кабинетов открывался вид на широкую полосу газона и скромные каменные фонари у фасада, на заросли низкорослого бамбука на островке Наканосима со старой пятиярусной башней. Самое крошечное растение, самый крошечный цветочек в саду жили не случайно.

Пока Кадзу курила, сад со всеми его деталями, казалось, полностью завладел ее воспоминаниями. Сейчас она воспринимала людей и общество как этот сад. И не просто воспринимала. Кадзу ими владела.

Глава вторая
Встреча членов общества «Кагэн»

Сообщение о том, что очередную встречу членов общества «Кагэн»^[4] с этого года он хотел бы проводить здесь, Кадзу получила от одного из министров. Общество объединяло тех, кто некогда плюс-минус одновременно служил послами. Встреча проходила раз в год седьмого ноября, но до сих пор не удавалось найти подходящего места, поэтому министр, будучи не в состоянии мириться с этим, изложил свою точку зрения.

– Все участники утонченные, удалившиеся на покой господа, – сказал министр. – Только один все никак не отойдет от дел. Ты, верно, знаешь: старина Ногути прославился тем, что несколько раз занимал пост министра. Он недавно входил в число членов палаты представителей в парламенте почему-то от Партии новаторов, но на следующих выборах не прошел.

Этот разговор с Кадзу состоялся в саду, в разгар приема, который и устраивал министр, поэтому она не могла спокойно уточнить подробности. Сад в «Сэцугоан» заполнила толпа иностранцев, которые, в отличие от всегдашних стаек пичужек, слетелись сюда стаей крупных галдящих красочных птиц.

По мере того как приближалось седьмое ноября, Кадзу все напряженнее размышляла. Таким гостям нужно обязательно выказать уважение. Сейчас преуспевающие люди чаще находят удовольствие в нескромных шутках и излишней фамильярности, но гордость тех, кто прежде блистал в свете, а теперь ведет уединенную жизнь, такие шутки могут уязвить. Ограничить для пожилых персон число слушателей. Развлечь их легкой беседой – это создаст иллюзию, что здесь расцветает их прежнее могущество.

Меню в ресторане «Сэцугоан» в тот день было следующим:

Суп

Трюфели, тофу гомадофу, апельсиновый уксус дайдайдзу, белая паста мисо.

Сасими

Каракатица соломкой, корень лазурника, апельсиновый уксус дайдайдзу.

Горшочек

Речная форель, ракушки анадара, зеленый перец, апельсиновый уксус дайдайдзу, бульон даси.

Поднос с закусками

Дрозды, жаренные под соусом на гриле, лангуст, морской гребешок, маринованная репа сэммайдзукэ, молодые почки-бутоны солодки.

Отварные кушанья

Утка, ростки бамбука, желеобразный тофу со сладкой подливой.

Гриль хатидзакана — рыба – две колюшки, кафельник, жаренный в соли, апельсиновый уксус дайдайдзу.

Пиала

Ростки папоротника, рисовые лепешки с просом авамоти, маринованная слива умэбоси.

Кадзу надела кимоно фиолетово-серого цвета. Ткань пояса оби, с ромбами хризантем на пурпурном фоне, напоминала покров буддийского алтаря, пряжку поддерживающего пояс шнура украшала крупная черная жемчужина. Кадзу выбрала этот наряд, чтобы подчеркнуть достоинства пышной фигуры.

День выдался теплым и солнечным, в сумерках, как раз перед восходом луны, появились прежний министр иностранных дел Ногути Юкэн и бывший посол в Германии Тамаки Хисатомо. Рядом с Тамаки, обладавшим прекрасной фигурой, Ногути выглядел худым и несколько потертым. Однако на фоне подернутых серебром волос прозрачно-ясным казался его взгляд, и по сиянию глаз, выдававшему упрямого идеалиста, Кадзу поняла, что среди постепенно собиравшихся бывших послов в Европе он единственный не ушел на покой.

Гости оживленно общались, но темы беседы касались в основном прошлого. Самым разговорчивым оказался Тамаки.

Банкет проходил в центральном кабинете банкетного зала. Тамаки прислонился к столбу между старинной формы арочным окном в черной лаковой раме и раздвижными стенами, расписанными прекрасными картинами. На них сочными красками были изображены пара павлинов и белые пионы на фоне пейзажа в стиле южной школы китайской живописи; рисунки свидетельствовали о необычном смешении вкусов прежних владельцев-феодалов.

Тамаки был в костюме от лондонского портного, из кармана жилета, что теперь редко увидишь, свисала золотая цепочка карманных часов. Явно подарок его отцу, бывшему послу в Германии, от кайзера Вильгельма II. В Германии даже во времена Гитлера эти часы ценились очень высоко.

Импозантный, красноречивый Тамаки, дипломат из аристократов, гордился тем, что хорошо знает жизнь народа, но сейчас его интересы лежали вне современности. В памяти сохранилось лишь сияние люстр, освещавших приемы, на которые некогда собирали по пятьсот, а то и по тысяче гостей.

– Да, каждый раз, как вспомню, просто мороз по коже. Вот уж поистине занятная история, – вальяжным тоном, будто желая испортить всем настроение, начал Тамаки. – В Берлине, после того как я стал послом, мне сказали, чтобы я не ездил на метро. Советник Мацуяма буквально силой затаскивал меня туда. С конца поезда это был второй… нет, третий вагон. Мы зашли, стоим где-то в гуще народа. Я посмотрел вперед и вижу – Геринг!

Здесь Тамаки, несомненно, ожидал реакции слушателей, но все неоднократно слышали эту историю, и реакции не последовало. Кадзу взяла на себя роль заинтересованного слушателя и высказалась:

– А, в то время это была известная личность. Как Като Киёмаса^[5] для Японии. И он ездил на метро?

– Да, Геринг тогда был в зените славы. А тут – в поношенной рабочей одежде едет на метро, приобняв хорошенькую девушку лет шестнадцати или семнадцати. Я решил, что обознался, присмотрелся внимательнее: нет, сам Геринг. Во всяком случае, тот приятель, с которым я каждый день сталкиваюсь на приемах. Я в жуткой растерянности, а он хладнокровен. Женщина с ним, возможно, проститутка, но я, к сожалению, в этом не разбираюсь.

– На вас не похоже.

– Ну, девушка миленькая, но слишком много косметики, помады. Геринг-рабочий касался мочек ее ушек, поглаживал по спине. Вижу, что и у Мацуямы глаза округлились, но Геринг с девушкой сошли на две остановки раньше. Нам осталось только удивляться. Потом этот Геринг в метро не выходил у меня из головы. На следующий вечер он давал прием. Мы с Мацуямой подошли поближе и принялись его рассматривать. Ну точь-в-точь вчерашний тип. В конце концов я не смог сдержать любопытства и, забыв свои обязанности посла, спросил: «Вот мы вчера ехали на метро посмотреть народный праздник. Думаю, это было полезно; вы, верно, поступили так же». Геринг улыбнулся и так многозначительно ответил: «Мы всегда с народом, мы – часть народа. Поэтому в метро меня насильно затаскивать не нужно».

Тамаки произнес сказанное Герингом по-немецки и тут же перевел на японский.

Послы вели себя недипломатично, не слушали других. Не дождавшись завершения рассказа Тамаки, бывший испанский посол заговорил о жизни в Санто-Доминго, прекрасной столице Доминиканской Республики, где он в свое время был посланником. Прогулки по набережной под кокосовыми пальмами, великолепные закаты над Карибским морем, смуглая кожа мулаток, отражавшая эти закаты… Старик живописал все это в полном самозабвении, но болтливый посол Тамаки прервал его и перешел к истории о том, как встречался с молодой Дитрих. Для Тамаки безвестная красавица не представляла особого интереса – чтобы расцветить повествование, необходимы были только знаменитое имя и прославленная репутация.

У Кадзу портилось настроение оттого, что в речи гостей мелькали иностранные фразы. В непристойностях важные заключительные слова всегда произносились на языке-источнике, но ее интересовала атмосфера, которую создавали люди иного круга, редко посещавшие ее ресторан. Все они определенно были «утонченными, удалившимися на покой господами»; как бы ни были они бедны сейчас, им однажды довелось прикоснуться к роскошной жизни. И память об этом, к несчастью, на всю жизнь окрасила их пальцы золотой пылью.

Среди них выделялся только Ногути Юкэн. Мужественное лицо без заносчивости, простая, в отличие от других, одежда – ничего щегольского или напыщенного. Над кристально ясными глазами – густые и удивительно длинные брови вразлет. Великолепные по отдельности, его черты соперничали друг с другом, а худощавое телосложение подчеркивало этот диссонанс. Ногути не забывал вовремя улыбаться, но держался настороже и в разговор вступал редко, обозначал свое участие кивком. Кадзу заметила это, едва впервые его увидела, но вдобавок при первой встрече ей сразу бросилась в глаза легкая тень несвежести на воротнике его рубашки.

«Пусть и бывший, но министр – и в такой рубашке. Наверное, за ним некому ухаживать».