Не помню, говорила я или нет, что кроме аллергии, которая накатывает на меня в самый неподходящий момент, я тугодум. Если выразиться точнее, то я – тугодум только в экстренных ситуациях. Вот случится что-нибудь неординарное, а я, вместо того чтобы сразу среагировать, впадаю в ступор. То есть реакция в сложных ситуациях у меня плоховата.

В данный момент я, как обычно, окаменела на месте и только пялилась на эту жуть, выглядывающую из газет.

– Что это? – страшным голосом спросила мама, повернувшись ко мне всем корпусом.

И, поскольку я молчала, потому что язык прилип к гортани, мама добавила в голос децибелов:

– Что это за гадость, я тебя спрашиваю? Что ты притащила? Отвечай, не стой столбом!

Ну, можно было бы все отрицать. То есть твердить, что понятия не имею, что это, что мне завернули в той галерее, то я и принесла. Время позднее, галерея закрыта небось, да нам все равно нужно идти на день рождения. Так что разбирательство автоматически переносится на завтра, а завтра, как говорится в одном фильме, будет завтра. То есть до завтра еще нужно дожить.

Но вы не знаете мою маму. Нервы у нее гораздо крепче моих, она не купилась бы на мое отрицание и выбила бы признание минут через двадцать. Так что у меня не было шансов.

– Ты можешь внятно объяснить, что случилось? – Теперь мама стояла напротив меня и смотрела прямо в душу, и глаза ее напоминали дула пистолета.

– Цы-цыганка… – неуверенно пробормотала я, – да нет, не может быть, я же все время держала пакет крепко…

– Ты? – Тут же взвилась мама. – Да ты голову свою крепко держать не можешь! Ну какая еще цыганка?

Пришлось рассказать ей все в подробностях – как меня остановила цыганка, схватила за руку, заговорила зубы, несла какую-то чушь и зачем-то подменила пакет. Но зачем она это сделала, я не понимаю, наверно, думала, что у меня там, в пакете, что-то ценное…

– А как же! – вставила мама деревянным голосом. – Цыганки, они сразу видят, какую дуру легче всего обработать.

Вряд ли цыганка посчитала найденную в пакете вазу чем-то ценным, тут же подумала я, но благоразумно промолчала. Мама между тем набирала обороты.

– Господи! – воскликнула она, театрально воздев руки к потолку. – За какие грехи ты послал мне эту тетеху и растелепу? Ну взрослая же баба, тридцать лет скоро, а попалась в элементарную ловушку. Да про этих цыганок я, сколько себя помню, слышала, что как увидишь их – так нужно бежать, ни в какие разговоры с ними не вступать, вообще не останавливаться!

Ага, подумала я, куда бы я побежала, если вокруг толпа, а цыганка эта вцепилась в меня как клещ?

– Ну ничего, ничего нельзя доверить! – горестно причитала мама. – Ну элементарную вещь и то не может сделать! Нет, нужно было самой съездить в эту галерею.

Вот и съездила бы утром, когда народу в транспорте поменьше, и забрала бы сама эту чертову вазу, тут же подумала я, но вслух, разумеется, ничего не сказала, удержалась в последний момент.

Но мама, очевидно, что-то почувствовала, потому что посмотрела на меня сердито и ушла в свою комнату, хлопнув дверью, бросив напоследок, чтобы я выбросила эту гадость, потому что ей самой и прикасаться к ней противно.

Я тяжело вздохнула и подошла к столу с намерением выполнить мамин приказ. Но когда взяла в руки этот странный предмет с носиком, до меня вдруг дошло, что это лампа. Старинная медная лампа, такую в мультике про Аладдина я в детстве видела. Туда еще масло наливают… Ну, эта-то уж, наверно, светить не может по причине сверхпреклонного возраста…

Тем не менее я не стала выбрасывать лампу, а завернула ее снова в старые газеты и отнесла в свою комнату. А там засунула под диван, в самый дальний угол.

А когда вышла, то застала в прихожей маму при полном параде, она убирала в сумку красивую коробку.

– Вот, – сказала она, – все из-за тебя. Теперь придется подарить Ольге духи. Французские, еще коробка не распечатана. Мне Николай Сергеевич подарил.

– Кто такой Николай Сергеевич? – удивилась я.

– Ах, неважно, неважно! – плачущим голосом сказала мама и с грустью посмотрела на духи.

Затем повернулась ко мне и сказала:

– Имей в виду, ты никуда не пойдешь! Ты наказана!

– Мам, ну что за тон! – не выдержала я. – Мне же не пять лет, ты еще бы в угол меня поставила!

– А что мне еще остается? – вздохнула мама. – Если ты ведешь себя как пятилетний ребенок. Ну собирайся быстрее, я ждать не буду.

Тут я представила, как буду носиться по квартире в поисках то одного, то другого, а мама будет подгонять меня, прохаживаясь насчет моей неловкости и неумелости. Накрашусь я кое-как, волосы не успею уложить, ведь у меня же не было целого дня, как у мамы.

В общем, платье окажется мятым и некогда будет его гладить, так что я надену брюки и шелковую блузку, от которой у меня почему-то чешется все тело. И все равно мы опоздаем, и тетя Оля, открыв нам дверь, попеняет маме вполголоса, а мама тут же все свалит на меня.

Про лампу она, конечно, не станет рассказывать, скажет, что я долго собиралась. И тетя Оля с трудом скроет удивление, увидев меня в таком виде. Ясно же, что такой прикид соорудить можно минут за десять. Но тем не менее она чмокнет меня в щеку и шепнет, что я настоящая красавица. Все это она говорит при каждой встрече, как говорят ребенку. А потом мы пойдем в комнату, где за столом будет сидеть их обычная компания немолодых людей, которые знают друг друга давно и ничего нового сказать друг другу не могут.

В сущности, может быть, им и не надо, просто встречаются, чтобы посмотреть друг на друга, но я-то тут при чем?

Ах да, Славик… Возможно, нам со Славиком удастся поговорить, хотя вряд ли. Славик вернулся в наш город недавно, и все эти дамы, несомненно, захотят его расспросить. И вообще, мы не виделись лет десять, так что хорошо бы пообщаться с ним в более спокойной обстановке.

– Знаешь… я, пожалуй, не пойду, – нерешительно начала я. – Иди без меня.

– Что-о? – изумилась мама. – Слушай, не время сейчас капризничать! Быстро собирайся, не тяни резину, – она постучала по часикам.

– Я не пойду! – твердо повторила я. – Я устала и никуда не хочу идти. Тете Оле передай от меня поздравления.

– Но что я ей скажу? – теперь мама растерялась. – Ведь она звала тебя специально, чтобы вы пообщались со Славиком…

– Скажи, что я заболела, умерла и уехала на Дальний Восток! – рявкнула я. – Все, вопрос закрыт!

Вот сама не ожидала от себя таких слов, никогда раньше я так с мамой не разговаривала. Очевидно, мама тоже удивилась и не стала меня уговаривать.

Она поджала губы, молча влезла в туфли и ушла, не сказав мне ни слова.

Я заперла за ней дверь и вернулась в комнату. Делать было решительно нечего, тем более накатила вдруг и правда какая-то усталость, даже лень было поставить чайник. К тому же в душе был неприятный осадок. Было стыдно за то, что дала себя обмануть какой-то цыганке. Так что мама и тут права: я доверчивая растяпа и больше никто.

Чтобы успокоиться, я взяла с полки первую попавшуюся книгу. Это оказался «Грозовой перевал».

Не самое лучшее чтение для успокоения нервов, но лучше, чем ничего…

Однако не успела я прочесть и полстраницы, как свет в комнате мигнул и погас. Я вышла в коридор, чтобы проверить предохранители.

Вроде все было в порядке. Тогда я на ощупь открыла дверь и выглянула на лестницу. Там было темно, как в преисподней, только снизу доносились ругательства и собачий лай.

Значит, дело плохо – свет погас не только в нашей квартире, но и во всем доме…

Выглянув в окно, я убедилась, что света нет и в соседнем корпусе.

Свет у нас отключался довольно часто, и на такой случай мы держали в кухонном шкафчике пару свечей.

Я заглянула в шкафчик…

Свечей не было.

Как же так? Я помнила, что покупала их… Небось мама куда-то их переложила, но как теперь найдешь в такой темноте…

В общем, разбираться нет смысла, нужно думать, что делать, чтобы не блуждать по темной квартире. Если использовать подсветку телефона, его заряда хватит ненадолго… Ну да, скоро он совсем разрядится.

Тут я вспомнила про ту лампу, которую подсунула мне злополучная цыганка. Ведь это лампа, светильник, значит, она худо-бедно должна давать свет. Конечно, это каменный век, но лучше хоть такой светильник, чем никакого!

Я поставила лампу на стол, достала коробок спичек, чиркнула одну спичку, и тут сообразила, что сперва нужно налить в лампу какое-нибудь масло. Интересно, подойдет ли оливковое?

Все же я машинально поднесла огонек спички к носику лампы, и – о чудо! – фитилек загорелся, и комнату наполнил слабый, колеблющийся свет.

По стенам поплыли причудливые тени – в них можно было при некоторой доле фантазии разглядеть лошадей, верблюдов, всадников в блестящих доспехах…

В то же время комната наполнилась незнакомым, экзотическим ароматом. Ароматом южной ночи, волшебных цветов, дальних странствий…

От этого аромата у меня закружилась голова… Я успела еще подумать, что нужно погасить лампу, потому что у меня может быть аллергия на этот странный запах, но мысль эта уплыла вместе с дымом.

---