Архив потерянных детей

Валерия Луиселли

Original title:

Lost Children Archive

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

© 2019 Valeria Luiselli

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2023

Майе и Дилану, заново открывшим мне детство

Часть I. Семейный звуколандшафт

Переселения

Архив изначально предполагает наличие архивариуса, чья задача собирать и систематизировать.

Арлетт Фарж

Уехать означает немножко умереть.
Приехать никогда не означает приехать окончательно.

Из молитвы мигранта

Раскрыв навстречу солнцу рты, они спят. Мальчик и девочка, на лбах бисеринки пота, на раскрасневшихся щеках белесые разводы засохшей слюны. Они занимают собой все пространство заднего сиденья, они разметались во сне, руки-ноги широко раскинуты, отяжелевшие и безмятежные. Со своего пассажирского сиденья я то и дело оборачиваюсь проверить, как они, потом разворачиваюсь и снова сосредоточенно изучаю карту. Мы ползем в тягучем, как лава, потоке машин на выезде из города через мост Джорджа Вашингтона и вливаемся в движение по федеральной автостраде. Над нами в вышине летит самолет, оставляя длинную ровную борозду в безоблачной сини небес. За рулем мой муж, он поправляет шляпу и тыльной стороной ладони отирает лоб.

Не знаю, что муж и я скажем каждому из наших детей, когда придет время. Как не уверена в том, какие части нашей истории каждый из нас решит изъять из общей канвы или перемонтировать для их ушей, а какие на время отложить и вставить уже в окончательную версию, хотя изъятия, перестановки и монтаж звуков, пожалуй, точнее всего характеризуют занятие, которым мы с мужем зарабатываем на жизнь. Но дети все равно спросят, потому что дети всегда спрашивают. И нам потребуется рассказать им, с чего все начиналось, как развивалось и чем закончилось. Потребуется выдать им внятную историю, как все было.

Вчера, как раз накануне нашего отъезда из Нью-Йорка, мальчику исполнилось десять лет. Мы не подкачали с подарками. Тем более что на сей счет он высказался очень ясно и категорично.

Никаких игрушек.

Девочке пять, и она уже несколько недель изводит нас вопросами, вполне себе настойчиво:

А мне когда исполнится шесть?

Что бы мы ни говорили, наши ответы она неизменно находит неудовлетворительными. И потому мы обычно отделываемся чем-нибудь неопределенно-уклончивым вроде:

Уже скоро.

Через несколько месяцев.

И оглянуться не успеешь.

Девочка – моя родная дочь, а мальчик – родной сын мужа. Я прихожусь биологической матерью одной и мачехой другому, но по факту я в общем и целом мама им обоим. Соответственно, мой муж приходится отцом одному и отчимом другой, но в общем и целом он для обоих папа. Таким образом, друг другу и нам девочка и мальчик приходятся: сводной сестрой, сыном, падчерицей, дочерью, сводным братом, сестрой, пасынком и братом. Обилие этих тонких родственных подробностей сильно затрудняет грамматику повседневного общения – «моя», «твой», «их», – и потому, как только мы зажили одной семьей, мальчику тогда почти сравнялось шесть, а девочка только-только училась ходить, мы выбрали куда более простое и универсальное притяжательное местоимение «наши». И получилось: «наши дети». Иногда «наш мальчик», «наша девочка». Дети быстро усвоили правила нашей семейной грамматики и дали нам с мужем немудрящие имена нарицательные: «мама» и «папа», а иногда просто «ма» и «па». Так что наш семейный лексикон, во всяком случае до сих пор, определял сферу и границы нашего общего мирка.

Мы с мужем познакомились четыре года назад, когда записывали звуковой ландшафт Нью-Йорка. Мы входили в большую команду, работавшую на Центр городских исследований и прогресса при Нью-Йоркском университете. Предполагалось, что для создания звуколандшафта мы будем отбирать и записывать характерные шумы повседневной жизни города и звуковые приметы Нью-Йорка: скрежет тормозящих у станций составов подземки, музыку в длинных подземных переходах под 42-й улицей, проповеди священников в Гарлеме, звон колокола, а также гул, шепоты и ропоты в помещении фондовой биржи на Уолл-стрит. Плюс к тому нам ставилась задача исследовать и систематизировать прочие городские звуки, обыденные и зачастую не замечаемые: звяканья открывающихся и закрывающихся кассовых аппаратов в гастрономах, отголоски дневной репетиции в пустом зрительном зале какого-нибудь из бродвейских театров, всплески возмущаемых подводными течениями вод Гудзона, крики канадских казарок, стаями кружащих и гадящих над парком Ван-Кортландт, скрип качелей на детских площадках в парке Астория, вжиканья пилок в руках пожилых маникюрш-кореянок, подпиливающих ноготки богатеньким клиенткам в Верхнем Вест-Сайде, треск огня, пожирающего ветхий многоквартирный дом в Бронксе, поток матюков, изрыгаемых случайным прохожим в адрес другого случайного прохожего. На проекте работали журналисты, звуковые художники, географы, урбанисты, писатели, историки, акустемологи, антропологи, музыканты и даже батиметристы, которые погружали свои хитрые приборы, называемые многолучевыми эхолотами, в омывающие Нью-Йорк воды, чтобы промерять глубины рек, профили их русел и бог знает что еще. Все мы, разбившись на пары или маленькие группки, по всему городу исследовали и записывали образцы звуковых волн, точно документировали последние издыхания исполинского зверя.

Нас поставили в пару и поручили записывать все языки, на каких только говорили в городе, на протяжении четырех календарных лет. В описании наших обязанностей уточнялось: «обследовать самый лингвистически многообразный мегаполис планеты и произвести картирование всех до единого языков, на которых говорит взрослое и детское население». Как выяснилось, мы неплохо справлялись с поставленной задачей; может, даже и по-настоящему хорошо. Из нас двоих получилась отличная команда. Мы проработали всего несколько месяцев и вдруг влюбились друг в друга – влюбились по самые уши, безоглядно, предсказуемо и очертя голову, как утес мог бы влюбиться в птицу, не задумываясь, где он, а где птица. И когда наступило лето, мы решили жить вместе.

У девочки, понятное дело, никаких воспоминаний об этом периоде не сохранилось. Зато мальчик говорит, что помнит, как я все время ходила в старом синем кардигане, потерявшем пару пуговиц и доходившем мне до колен, и еще что иногда, когда мы ездили подземкой или автобусами – где почему-то всегда гуляли холодные сквозняки, – я снимала кардиган и как одеялом укрывала его и девочку, а кардиган пах табаком и кололся. Съехаться мы решили как-то с бухты-барахты – пускай скоропалительное, безрассудное и бестолково-суматошное, это решение было прекрасным и подлинным, как сама жизнь, когда не задумываешься о последствиях. Мы организовались в собственное племечко. А затем явились последствия. Мы перезнакомились с родней друг друга, поженились, начали подавать совместную налоговую декларацию, превратились в семью.

На передних сиденьях: муж и я. В бардачке: страховой полис, документы на машину, руководство по эксплуатации и карты дорог. На заднем сиденье: двое детей, их рюкзачки, коробка одноразовых салфеток и синяя сумка-кулер, а в ней – бутылочки воды и скоропортящиеся снеки. В багажнике: моя маленькая спортивная сумка с цифровым диктофоном «Сони PCM-D50», наушниками, проводами и запасными батарейками; его огромный профессиональный кофр для звукового оборудования «Порта-брейс» и в нем – микрофонная удочка, микрофон, наушники, ворох кабелей, антенна «цеппелин», лохматая ветрозащитная насадка на микрофон из искусственного меха и мощный цифровой аудиорекордер 702Т. А также: четыре чемоданчика с нашей одеждой, семь картонных коробок для документов (размерами 15 × 12 × 10 дюймов^[1]) с утолщенным дном и прочными крышками.

Как бы мы ни старались сплотиться, нас вечно терзает беспокойство по поводу места каждого из нас в семье. Мы как те невнятные молекулы из школьного курса химии с ковалентными связями вместо положенных ионных – или наоборот, кто ж его помнит? Мальчик потерял биологическую мать при рождении, правда, мы этой темы никогда не касаемся. Муж озвучил мне этот факт одним предложением еще на заре наших отношений, и я сразу поняла, что он категорически против дальнейших расспросов. Я и сама не терплю вопросов о биологическом отце девочки, так что мы двое нерушимо соблюдаем взаимный обет молчания по поводу этих подробностей нашего прошлого и прошлого наших детей.