Читать онлайн «Стрекоза»

Глава 1

“Я хочу увидеться с тобой. Ты один меня понимаешь…”

Я набрала сообщение, стерла, а потом снова набрала и нажала “отправить”. С замирающим сердцем я отложила телефон в сторону и зажмурилась. Ответа не было. Я выждала пять, десять минут, а потом к горлу подкатила паника. Задыхаясь от волнения, я снова схватила телефон и напечатала дрожащими пальцами:

“Я не шучу. Мне очень плохо! Ты мне нужен!”

Через минуту я снова написала:

“Ответь хоть что-нибудь!”

Бросив телефон на диван, я встала, подошла к зеркалу, обклеенному по краям фотографиями рок-исполнителей. Вытерев под глазами темные разводы от туши, я взяла из косметички карандаш, по новой подвела глаза черным цветом и снова бросила взгляд исподлобья на молчащий телефон. Над ухом прожужжало. Я обернулась – возле меня кружила черная стрекоза. Я стала нервно размахивать руками, но она тут же исчезла, как будто растворилась в воздухе.

– Бесит! Все бесит! – сквозь зубы процедила я.

А потом услышала стук в дверь своей комнаты.

– Дана, я дома! – прокричал из прихожей отец, – убавь громкость, дорогая, иначе сейчас к нашей квартире снова сбегутся все престарелые дамы нашего подъезда.

Я закатила глаза, подошла к музыкальному центру и выключила музыку. После того, как хэви-метал, разрывающий колонки, стих, комнату заполнила странная, неприятная тишина. Я в последнее время совсем не выносила тишины, мне сразу же становилось страшно, слышались голоса, хотелось бежать как можно дальше из этой тихой квартиры. Меня спасала лишь музыка, но, как выяснилось, старушки нашего многоквартирного дома, ее на дух не переносят. Они постоянно жаловались отцу на то, что у нас слишком шумно, и музыка мешает им спать. А спали они, судя по всему, круглые сутки.

Я накинула на плечи кожаную косуху и вышла из комнаты.

– Ты куда, солнышко? Я принес нам вкусный ужин – забежал по пути домой в ресторанчик и взял еды на вынос, как ты любишь.

Голос отца прозвучал неестественно ласково. Он внимательно осмотрел мое ярко-накрашенное лицо, бросил взгляд на короткую юбку, но ничего не сказал вслух по поводу макияжа и вызывающей одежды. Психолог, к которому мы ходили вместе с отцом, попросила его меньше придираться к моему внешнему виду. Отец очень старался соблюдать рекомендации специалиста, но ему это сложно давалось. Например, сейчас он весь покраснел от напряжения. Было видно, что он еле сдерживается, чтобы не высказать свое мнение по поводу моего вульгарного макияжа.

– Я гулять, – угрюмо сказала я, завязывая шнурки на грязных кроссовках.

– А как же ужин? – спросил отец, помахав перед моим лицом бумажным пакетом, от которого исходил мясной аромат.

– Я не голодна, – безразлично ответила я и вышла из квартиры.

– Будь дома не позднее десяти! – прокричал мне вслед отец.

– Ага, щас! – огрызнулась я себе под нос, заходя в лифт, – чтобы ты мне весь вечер промывал мозги?

Отец не слышал этих злых фраз. Он улыбнулся мне из дверного проема и закрыл дверь, а я нажала на кнопку, и лифт, натужно скрипя, поехал вниз. Внезапно на потолке моргнула лампочка, я взглянула в заляпанное зеркало и вздрогнула от неожиданности – рядом с моим ярко-накрашенным лицом в воздухе повисло еще одно лицо – бледное, неживое. Это было мамино лицо. Глаза сначала были закрыты, а когда резко открылись, передо мной будто разверзлись две черные пропасти. Я напряглась, сжала кулаки, зажмурилась. Лицо исчезло, и я судорожно выдохнула. Лампочка в лифте снова моргнула и затрещала. Не хватало еще застрять тут! С моей удачливостью, это легко могло произойти. Но в этот раз обошлось. Выйдя из подъезда, я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом достала из кармана телефон и набрала на ходу новое сообщение:

“Мне казалось, что ты нормальный парень, а ты мудак. Когда мне плохо, тебя нет! Вот пойду и сброшусь с крыши!”

Поставив телефон на беззвучный режим, я сунула его обратно в карман, натянула на голову капюшон и бесцельно побрела вперед. На улице был премерзкий ноябрьский вечер. Я не знала, куда идти, и просто шла – не важно куда, главное, подальше от дома, в котором я всегда вижу ее – мою умершую маму…

***

Мою маму звали Алена, или Айли, как ее называл отец. Откуда взялось такое странное прозвище, я не знаю, но отец говорил, что оно появилось еще до того, как они с ним поженились. Она мне часто снится – стройная, высокая, красивая, с длинными, темными, идеально-гладкими волосами. Во сне она всегда ласково смотрит на меня – так же, как при жизни. Мне до сих пор кажется, что я во сто крат хуже, чем мама обо мне думала. Неопрятная, с короткой, вечно растрепанной стрижкой, в мешковатой одежде – я совсем другая, во мне нет ни толики маминой утонченности. Но мама никогда не пыталась меня изменить или переделать.

– Пусть Дана носит то, что ей нравится, – говорила она папе, когда я вновь вместо платья надевала в школу черный балахон и джинсы с разрезами на коленях.

– Айли, а если завтра она придет с проколотым пупком, ты будешь так же добра к ней?

Мама ничего не отвечала на это, лишь звонко целовала папу в губы. Это ее оружие всегда работало. Папа прекращал бубнить и подставлял лицо для маминых поцелуев. А я, как любой подросток, вздыхала, закатывала глаза, делая вид, что мне до ужаса противно смотреть на это, и уходила в свою комнату. Но на самом деле, мне нравилось, что мои родители любят друг друга. Любому ребенку теплее жить, когда родители любят друг друга.

Несмотря на то, что мы с мамой были совсем разные, окружающие часто говорили, что мы похожи. Наверное, потому что у нас обеих были черные волосы, бледная кожа и темно-карие, большие, слегка раскосые глаза. Ну и ещё мы обе с ней были своенравны, упрямы и остры на язык. Мама шутила, что мы с ней особенные, как редкий вид черных стрекоз.

– Почему чёрные стрекозы? Таких не бывает! – смеялась я.

– Еще как бывают! У них самые острые зубы и самые сильные крылья. За нашей женской хрупкостью тоже скрываются острые зубы! В самых сложных ситуациях, даже когда выхода нет, помни, что у тебя есть зубы и крылья, Дана! Поняла?

– Поняла! Я зубастая стрекоза! Я лечууу! – смеялась я и, раскинув руки, бегала по комнате, ловила маму в объятия.

Сейчас, когда мамы больше нет рядом, я не ощущаю той легкости, о которой она говорила. Я не стрекоза, я тяжелая, неповоротливая черепаха. Невыносимая тяжесть горя живет внутри меня. Тяжесть и злость на мир за его несправедливость. Эти чувства накрыли меня панцирем в тот момент, когда я узнала, что мама погибла, и с тех пор я не могу из него выбраться. Иногда мне кажется, что она бросила меня, оставила одну-одинешеньку на произвол судьбы. Это было не столько больно, сколько обидно. Может, из-за этой обиды я постоянно вижу ее?

Отец поначалу говорил, что я не могу ее "отпустить", что мне нужно научиться относиться к смерти, как к неизбежности. Ведь это то, чего нельзя изменить. Еще отец говорил о судьбе, о предназначении, о том, что у каждого свой путь и свое, отведенное на земле, время. Меня раздражали эти разговоры. В юности сложно смириться с неизбежностью и предопределением, думается, что все всегда все должно идти так, как хочется. Поэтому мне хотелось делать все наперекор отцу, менять мир и судьбу своими руками. Чтобы отец понял, что я сильнее какого-то там предопределения.

Я не смирилась со смертью мамы и не собиралась мириться с тем, что отец называет судьбой. Поэтому я изменила свой внешний облик, поведение и даже музыкальные вкусы. Замкнутая, молчаливая девочка в вечно мятом школьном пиджаке превратилась в отвязную рокершу в короткой кожаной юбке, с синими прядями в волосах. Я хотела бунтовать, хотела, чтобы окружающие видели и слышали меня, поэтому стала вести себя дерзко и вызывающе, а подчас шокирующе. Какая-то внутренняя сила, словно морская волна, заставляла меня терять голову от бешеной жажды жизни.

Отец не смог найти подход к той девушке, в которую я переродилась, я стала неудобна ему, поэтому два раза в неделю мы с ним стали ходить к психологу – приятной женщине, которая разрешала мне лежать на кожаном диване, не снимая кроссовок. Закинув ногу на ногу, я болтала с ней о всякой ерунде, и при этом даже близко не подпускала к своей истинной боли, которая была похожа на спутанный клубок ниток, из которых мама вязала теплые свитера отцу на зиму. Женщина-психолог изо всех сил пыталась подергать то за одну, торчащую из клубка, ниточку, то за другую, но все было без толку. Я либо замолкала, либо начинала врать. Не могла же я рассказать чужой, незнакомой женщине о том, что вижу свою умершую маму так же отчетливо, как ее саму, и что возле меня постоянно вьются ее черные стрекозы, которых на самом деле не существует?

Сеансы с психологом не приносили облегчения. Мне становилось спокойнее только после душевного разговора с Ником. Ник был моим лучшим другом. Да нет, кому я лгу? За несколько месяцев нашей смс-переписки, я так привыкла к нему, что это стало похоже на зависимость. Ник очаровал меня искренним участием в моей жизни, вниманием и заботой, и вскоре я по-настоящему влюбилась в него.

---