Здравствуйте, а Коля выйдет?

Сергей Горбунов

© Горбунов С., текст, 2023

© Горбунова М., иллюстрации, 2023

© Оформление обложки, АО «Издательский дом «Комсомольская правда», 2023

Предисловие

Утром я просыпаюсь и еду на работу.

Сегодня получилось сделать это до того, как моя большая многодетная семья займет санузлы, начнет таскать брюки и юбки из гардеробной. До звона кастрюль и езды фарфоровых кружек по столешнице на кухне. Я проснулся до лая соседского лабрадора и до того, как сам сосед-газелист повернул ключ зажигания и укатил на свой молокозавод.

Нечасто случаются такие ранние подъемы, ведь ложиться приходится глубоко за полночь, и нет, я нетружусь на сложном производстве, я не машинист поезда, не оператор погрузчика, меня никто не держит посменно за токарным станком на заводе.

Просто поздно ложусь. Вечер складывается из «заварить очередную кружку чая» и «скроллинга» ленты новостей в соцсетях. Как будто я чего-то жду. Иногда читаю. Очень редко. Почти перестал. И почему меня так много заставляли читать в юношестве? Чему меня научили книги?

Откровенно говоря, мне всегда, с раннего детства, казалось, будто учителя, бабушки, родители, соседи дружно готовят меня к тому, что вот-вот случится большая жизнь с приключениями, гигантским путешествием, сложным моральным выбором. Ведь человек, который столько читает о добре и зле, дружбе и любви, просто обязан в какой-то момент применить эти знания.

Произошла странная штука – воспитание, взросление и становление мое и моих сверстников шло по старым советским канонам, по школьной программе родом из семидесятых. В секциях мы выпиливали лобзиками и рисовали медведей на фанере выжигателем «Узор-1», а в киосках уже стали продаваться сигареты с фильтром поштучно и жевательные резинки с обнаженными женщинами на вкладышах. Полки домашних этажерок и антресолей ломились от книг о военных подвигах, у каждого второго было собрание сочинений Льва Толстого. В школе нас заставляли учить отрывки из горьковского «Детства», а по телевизору Жан-Клод Ван Дамм выбивал дурь из желтолицых жителей Сеула.

Мой одноклассник Олег Карпов, рослый, самый крепкий парень в параллели, взял в библиотеке книгу Бориса Полевого, ту самую, где летчик отморозил обе ноги, но долг перед Родиной выполнил. Зачитал ее до дыр и всем рассказывал о военной отваге, о «настоящем человеке». А шесть лет спустя Олег взял молоток у отца, в ящике с инструментами^ ограбил магазин ювелирных изделий «Аист» прямо посреди дня.

Иногда кажется, что книги нас обманули. Ну, те книги, которые настоящие, некоммерческие, из школьной программы. И меня, и Олега. И девчонок наших, большинство из которых в разводе с двумя детьми, но все же ждали чистой любви и бескровных дуэлей во славу дам. Ребят из двора, которые карьере предпочли крепкий и дешевый алкоголь как символ свободы и вечного пиратского праздника. Не бывает ведь так, что ждешь всю жизнь честной игры по понятным правилам, к которой тебя готовили, а случился «договорняк».

А если и не обманули, может быть, мы просто не в свое время тут родились?

Я поздно ложусь спать в надежде на стук в дверь.

Надеюсь, что продрогший и уставший путник все-таки донесет карту, а судьба назовет мое имя.

Поздно ложусь, потому что сова из волшебного замка обязательно заметит свет в окне многоквартирного дома и кубарем, раскидывая перья, ввалится в форточку.

Зазвонит последний оставшийся в городе телефон-автомат через дорогу, и голос сообщит координаты терпящего бедствие парома.

Друг найдет старое письмо прадеда и решит безотлагательно отправиться к тайне. Конечно, со мной. Разумеется, со мной.

С Олегом, с Егором, который стал охранником в «Пятерочке», с Ленкой, которая устроилась на ГРЭС сразу после школы.

Не может ведь так быть, что сотни ребят, рожденных в конце восьмидесятых – начале девяностых, оказались просто оставлены своими совами и книгами.

Мы всех спасем. А утром я проснусь и поеду на работу.

Эта история задумывалась как повествование для подрастающих ребят, приключенческий роман, прежде всего для детей. Но случилось иначе. В процессе работы я видел глаза целого поколения сверстников, ребят из девяностых. Нет-нет, не тех, которые в малиновых пиджаках. Глаза тех, кто делал первые шаги в этом мире, с надеждой влюблялся в него и друг в друга. Поколение ребят, которых привыкли не замечать – сначала родители в погоне за талонами и дефицитной колбасой, потом Родина, увязшая на Кавказе и в ваучерах.

На моем родном Урале, пока оголодавшие отцы-шахтеры стучали касками о рельсы в надежде принести домой хотя бы рубль, пацаны сбивались в стайки и лупили палками крапиву, делали поджиги^[1] и играли в «ножички».

Это история о поколении, которое позабыли меж страниц учебника истории, о тех детях, которые – не вру – и сейчас еще дети. Роман о ребенке, которого закрыли в комнате, наказав за съеденные конфеты, и благополучно там оставили на долгие годы. История о моем поколении, поколении детей девяностых. И единственный человек, способный выпустить этого ребенка из комнаты, держит сейчас в руках эту книгу.

Это отчасти автобиографический роман. Иллюстрации нарисованы моей замечательной женой, и поскольку мы с ней принадлежим к одному поколению, то очень чутко чувствуем друг друга и дух того времени, связавшего вместе целый пласт ныне живущих.

Здесь пойдет речь о приключениях и любви в эпоху больших перемен. О том, как один век сменял другой и новая молодая страна уже подняла свой флаг над Кремлем, а старая еще его не покинула. О мальчике по имени Коля, который об этом ничего еще не знал. О добре и зле, которые неизменно следуют друг за другом, о любви, которая находит себе дорогу даже в самые темные времена. О дружбе – ведь даже тогда, когда все отвернулись, хотя бы один человек обязательно протянет руку отчаявшемуся.

Эта история посвящается всем тем, кому по неизвестным причинам так и не доставили волшебное письмо из Хогвартса. Но, вопреки этому, сумевшим сохранить волшебство и огонь в сердце, несмотря на необходимость каждый вечер поздно ложиться, а утром вставать на работу.

Дворовые девяностые

Думал ли ты, смуглый почти одиннадцатилетка, задувая свечи на праздничном торте, о том месте, где оказался сегодня, долгое время спустя? Загадывал ли ипотеку, пластмассовые бургеры из McDonald’s и головную боль в виде смены резины на не очень-то любимой машине в межсезонье?

Где те пацаны, с растрепанными волосами, из соседних подъездов, которые собирались с тобой за лакированным столом-книжкой в ожидании компота и своего заветного куска торта с кремом? Куда, почти внезапно, подевалась скромная Лена Терехина в красной юбке и на класс младше? Девочка, в которую были влюблены все мальчики и которая подарила тебе книгу «Дети капитана Гранта». Лена, которая вывела ровным почерком: «На долгую память, счастья, здоровья, с днем рождения! 5.09.1994» – в углу переплета.

Я не знаю, где ты, Ленка, не знаю, куда подевался Довгань. Понятия не имею, как дела у дяди Скруджа и других уток.

НИКОМУ НЕ ИЗВЕСТНО, НАД ЧЕМ СЕГОДНЯ РАБОТАЕТ КРУТОЙ УОКЕР И НА КАКОЙ АНТРЕСОЛИ ЛЕЖАТ ПОСТЕРЫ ИЗ ЖУРНАЛА COOL И МАЙКИ С ДИ КАПРИО.

Выцветший корешок «Детей капитана Гранта», запрятанный на полке венгерской стенки, – маленькое, емкое напоминание о всех нас, – по-прежнему вполне себе материален в квартире родителей, а стол-книжка редко, но продолжает расправлять шумные, опасные крылья в центре зала.

Как так вышло, что торт и курица с пюре случились вчера, но мне почему-то уже тридцатник, картридж бритвенного станка просится под замену, а ремень выторговывает очередное отверстие. И никто, черт возьми, никто под балконом не просит скинуть попить. Домой нельзя, а то загонят. Господи, как же хочется, чтобы хоть кто-то все-таки загнал, твердым голосом и под угрозой сурового наказания. Чтобы Милли-Орейро снова молодая убегала от Иво-Араны, а Супонев, попивая Yupi, звал писать письмо на Академика Королева, 12.

НА ДИВАНЕ ПРЫГАТЬ НЕЛЬЗЯ, А ТО ПРОДАВИШЬ;

КИНЕСКОП ПОСАДИТЬ МОЖНО, НО НЕЛЬЗЯ; А КОМПЬЮТЕР – ПРИЗНАК КРАЙНЕ СОСТОЯТЕЛЬНОГО ЧЕЛОВЕКА, ВОТ БЫ С ТАКИМ ЗАВЕСТИ ДРУЖБУ И ИГРАТЬ ЧАСЫ НАПРОЛЕТ, ВМЕСТО «ДОМАШКИ».

Если говорить о материальном достатке, мое детство пришлось на времена крайне неблагополучные. Забытые, покинутые девяностые – совсем не «святые» и не «кровавые». Мои девяностые – это дворовые одиннадцатилетние пацаны, в спортивных штанах и синтетических толстовках с Микки Маусом, бьют палкой крапиву и покупают первые сигареты поштучно. Обмениваются фишками, обсуждают боевики.

НО НЕ НАДО С ЖАЛОСТЬЮ ПОКАЧИВАТЬ ГОЛОВОЙ. КАКИМ БЫ НИ БЫЛО ЭТО ДЕТСТВО – ОНО МОЕ; ВОЗВРАЩАЯСЬ ТУДА, Я СТАНОВЛЮСЬ СЧАСТЛИВЕЕ, ПРИДУРКОВАТАЯ УЛЫБКА ВЫПОЛЗАЕТ НА ЛИЦО.

Сравнения с днем сегодняшним тут неуместны, как невозможно сравнить Джеки Чана и Арнольда Шварценеггера, хотя весь двор этой «невозможностью» пренебрегал. Там, в этих дворах, случилась целая, сегодня подзабытая, жизнь; ее рано оценивать, но ответы на сотни взрослых вопросов всегда можно найти в детстве. Девяностые – детство моего поколения, моей любимой супруги, моих коллег и друзей, детство тех людей, которые сегодня вступают в зрелость и сами начинают выстраивать детство для своих детей.