Так в одиннадцать лет наследник незначительного графства Нассау-Дилленбург стал принцем Оранским и одним из богатейших аристократов Европы. Пришел конец его простой и веселой жизни в фамильном замке. Этого нельзя было избежать: мальчик Вильгельм должен был вступить во владение своими землями в Нидерландах, присоединиться к нидерландскому двору императора, научиться быть солдатом, придворным, дипломатом и богатейшим аристократом. Он должен был сказать прощай прямолинейным наставлениям, искреннему добродушию, неофициальным манерам и честной любви, которые были у него в Дилленбурге, и уйти оттуда в мир одиночества и сложных интриг огромного многонационального двора. Поэтому в одиннадцать лет он по желанию отца отказался от маленького отцовского наследства в пользу своего следующего по возрасту брата Иоганна и покинул родной дом, где полы в коридорах были выложены каменными плитами, а в гостиных устланы камышом, ради фламандских дворцов с полами из мрамора и порфира, позолоченными кессонными потолками и гобеленами на стенах. В Дилленбурге вода родника стекала в круглую чашу, которую поддерживали грубо сделанные человеческие фигуры, и этим бассейном, несомненно, восхищались все соседи. Но чем он был по сравнению с изящным фонтаном «Геликон» в королевской усадьбе в нидерландском городе Бенш? Этот фонтан украшали девять статуй, подробно изображавшие муз! В Дилленбурге громко пели в унисон немецкие хвалебные песнопения или псалмы, а в Брюсселе при дворе слушали изящные сложные мелодии итальянских лютнистов или ходили на мессы, которые хорошо обученный хор пел среди пирамид восковых свечей, чьи огоньки вздрагивали в высоких готических приделах храма. В Дилленбурге из книг были сочинения по истории, трактаты на религиозные темы и Библия Лютера. В Нидерландах в королевских библиотеках были иллюстрированные часословы, где миниатюры были ослепительного синего, пылающего красного или блестящего, как отполированное золото, желтого цвета. Там были сочинения Овидия и Петрарки, «Зеркало дам», романсы Оливье де ла Марша (любимое чтение императора), все новые тогда модные романы – испанские, французские, итальянские, пасторальные, плутовские, слегка эротические, «Амадис Галльский», «Гептамерон» Маргариты Наваррской, «Диана» Монтемайора, но, разумеется, не было Библии Лютера. Зато имелось сочинение Кастильоне «Придворный» – блестяще написанная светская карманная книга о правилах поведения, рекомендованная для чтения молодым аристократам. В Дилленбурге от одежды ожидали, что она будет служить долго, у девушек и женщин были их собственные лица. При нидерландском дворе носили расшитые золотом бархатные наряды с атласными вставками, атласные камзолы, усыпанные жемчужинами, и красивые батистовые рубашки со вставками из мехельнских кружев, и все это шили заново для каждого случая. Лица дам тоже обновлялись для каждого случая.

Новый принц Оранский не взял с собой из прежней жизни в новую ничего, вряд ли даже взял хотя бы одного привычного спутника. Отец привез его в Нидерланды и там расстался с ним. В дальнейшем об образовании и благополучии мальчика заботился комитет из трех фламандских дворян, а император заменял ему отца. Граф Нассау действительно сохранил так мало контроля над своим малолетним сыном, что через несколько лет, видимо, только косвенным путем и из вторых рук узнал, что его сыну дали нового наставника. Это был Жером Перрено, младший брат одного из главных министров императора, епископа Аррасского. Граф Нассау воспользовался этим случаем, чтобы написать епископу письмо, в котором сообщал, что с удовольствием услышал об этом назначении, и намекал епископу на то, что тот мог бы использовать свое влияние на императора, чтобы ускорить решение в императорском суде некоторых его, графа, частных дел. В то время у графа было уже так много детей, что он, когда разлука стала неизбежной, почувствовал, кажется, лишь облегчение, когда его старший сын в одиннадцать лет был пристроен и сбыт с рук. Юлиана чувствовала иначе: ее материнская тревога следовала за мальчиком в Нидерланды, и много лет мать бессильно волновалась из-за искушений и ложных учений, с которыми сын должен был столкнуться.

Изумленный, восхищенный, полный любопытства, совершенно не растерянный, не смущенный и не тоскующий по дому, мальчик Вильгельм Нассау начал новую жизнь в качестве принца Оранского и стал новичком в школе, где было много сложностей и бесчисленное множество условностей, от которых он не мог отдохнуть даже в праздники. Внезапно лишившись любви и сердечной теплоты своей большой семьи, принц обнаружил, что он уже не один из многих детей у небогатых родителей, что ему уже не надо ждать очереди, чтобы покататься на любимом пони или получить обещанное лакомство, что теперь он – единственный и особенный. Его сопровождают два или три избранных товарища по играм, больше напоминающие свиту, чем друзей; к нему обращаются «монсеньор»; его обслуживает бесчисленное множество слуг; его одевают с изумительным изяществом. В Дилленбурге он сам натягивал на себя одежду и сам стаскивал ее с себя, а в Нидерландах юного принца одевал его камергер, который иногда исполнял эту же работу для императора. Возможно, для мальчика с независимым характером это была сама прекрасная перемена жизни из всех возможных.

На портрете Вильгельма, написанном в это время, изображен хорошо владеющий собой мальчик с открытым, добродушным лицом. Волосы у него каштановые, глаза голубые, аккуратный вид, смуглая чистая кожа. По крайней мере внешне он имел все признаки того, что преобразился так быстро, как только мог. Он держался уверенно, не был робким и застенчивым, был очень обаятельным и так привык нравиться людям, что добивался от них любви, искренне предлагая им свою привязанность и ожидая от них того же чувства. Ему также повезло с повелителем: император Карл Пятый имел склонность к семейной жизни, но так никогда и не смог удовлетворить это желание. Император отличался преданностью своей жене, которая умерла незадолго до этого, и своим детям, которых почти не видел из-за того, что много ездил по делам политики. Этому одинокому, уставшему и встревоженному человеку сразу же приглянулся доверчивый мальчик из Дилленбурга. У этого ребенка были хорошие, хотя вначале провинциальные, манеры, и похоже, что он в очень раннем возрасте научился искусству сочувственно слушать. Император мог говорить с ним серьезно и получать серьезные ответы, ворчать на что-то и не видеть на его лице признаков скуки, или в минуты ностальгии, глядя на него во дворе для конных упражнений или на теннисном корте, вспоминать, как когда-то гордился своей теперь угасающей силой. Император настолько ценил юного принца Оранского и настолько был милостив к нему, что, когда послы встречались с императором без посторонних и все придворные уходили, король поворотом головы и словами «Принц, останьтесь» разрешал тому остаться и слышать все.

Но Карл никогда не оставался долго на одном месте. В его отсутствие центром брюссельского двора была овдовевшая сестра императора, Мария, вдовствующая королева Венгрии и регентша Нидерландов, и потому Вильгельм рос под ее строгим, но полным любви надзором. Она, как и ее брат, попала под обаяние Вильгельма. Бездетная Мария стала считать Вильгельма своим сыном и охотно назвала себя его матерью. У этой женщины было мало привязанностей и слабостей, зато были твердый характер и высокие принципы. Богатство и роскошь ее двора смягчались дисциплиной и постоянством распорядка. Она не понимала стремлений народа и не чувствовала уважения к мнениям отдельных людей, но по крайней мере вполне ответственно относилась к обязанностям, связанным с ее положением. Управляя энергичными и непокорными нидерландцами, она была диктатором, насколько могла, и в большей степени диктатором, чем им нравилось, но в общем управляла ими хорошо. В свободное время она собирала редкие книги, заказывала картины и гобелены для роскошных охотничьих домиков, которые велела построить в Мариемоне и Бенше, слушала новую для того времени музыку, пылкой поклонницей и покровительницей которой она была (она сама играла на лютне), и преследовала оленей на охоте в лесах Арденн.

Влияние этих двоих – императора и его сестры – на принца Оранского было господствующим все годы его подросткового возраста. Если бы они узнали будущее своего воспитанника, ничто не потрясло бы их сильней. Он, которого они воспитывали как верного слугу своей династии, стал защитником восставшего народа от этой династии. Но к этому решению его привели те самые наставления, которые они дали ему, ведь император и его сестра при всей ограниченности своих взглядов были полны чувства долга перед своими подданными и просто слишком хорошо внушили это чувство своему воспитаннику. Он отличался от них тем, что определял добро и зло с точки зрения морали, а не политики, и эта основа его взглядов, несомненно, была заложена в раннем детстве, в Дилленбурге. Он также отличался от них большим размахом воображения. Непринужденность и переполнявшее его добродушие, характерные для него в детстве, необычная чувствительность, вызывавшая у него отвращение к повседневным жестокостям тогдашней жизни, позже расширили и углубили то чувство долга, которому научили его опекуны, и превратили это чувство в конструктивную политическую веру. Его путь и их путь стали расходиться почти незаметно, возможно, в тот момент, когда он, молодой офицер, вежливо отказался разыскивать своего подчиненного, капрала, который несдержанно (и, вероятно, в пьяном виде) критиковал регентшу. Молодой принц поступил как тот, у кого сострадание к отдельному человеку сильнее, чем уважение к закону, и из таких поступков позже выросла та политика, которая закончилась освобождением народа.