По традиции всех предисловий я должен отчасти прибегнуть к самооправданиям. В некоторых местах, отраженных в тексте и критическом аппарате, я превысил обычные полномочия ученого, превратив косвенную речь в диалог. Надеюсь, привередливые читатели поймут, что в каждом подобном случае такой разрыв с научной традицией оправдан и что это позволяет оживить свидетельства и способствует лучшему пониманию событий. В главе 1, особенно при описании плаваний Магеллана по Индийскому океану и к берегу Суахили, я во многом основывался на своей предыдущей книге «1492». Настоящая книга главным образом писалась во время пандемии 2020–2021 годов, так что мне приходилось часто находиться в изоляции, что не всегда позволяло получить доступ к лучшим изданиям всех текстов. В подобных случаях я привожу в критическом аппарате как текст, которым пользовался в работе, так и более авторитетный его вариант, с которым впоследствии смогу при случае сравнить собственный источник. Переводил источники я сам во всех случаях, кроме отдельных оговоренных; однако, цитируя переводы рассказа Антонио Пигафетты о кругосветном путешествии, я использовал (опять же помимо отдельно указанных случаев) замечательную работу своего коллеги Теодора Кэчи. Он работал с изданием 1987 года, которое подготовила на основании самой авторитетной рукописи известная поэтесса и критикесса Мариароза Масоэро (сам я не имел возможности свериться с этим изданием); я сравнил перевод со знаменитым изданием Мосто и включил в сноски перекрестные ссылки.

Постоянно сталкиваясь с написаниями «Магеллан», «Магалланес», «Магальяеш», трудно сохранить последовательность в передаче имен. Вариант «Фернан Магеллан» по меньшей мере имеет то преимущество, что знаком читателям во многих странах мира и исключает возможные стычки между испанскими и португальскими исследователями. За исключением имен испанских монархов (которые передаю в кастильском варианте по причинам, изложенным далее), я использую английские варианты имен. Для географических названий, изменившихся в ходе деколонизации, я привожу новые варианты при первом упоминании.

Было бы невозможно написать эту книгу в столь неблагоприятных обстоятельствах без предварительной работы издателей источников, указанных в критическом аппарате. Особенно я хочу поблагодарить тех, кто много работал над публикацией в интернете свежих и точных расшифровок или факсимиле хорошо известных документов, прежде всего Кристобаля Берналя, Томаса Масона и Браулио Васкеса, а также их верных сотрудников в соответствующих архивах. Исследования, проведенные такими специалистами, как Ф. Борха Акинальде, Сальвадор Бернабеу, Хосе Мануэль Гарсиа и Хуан Хиль, дали в последние годы новые важные свидетельства или угол зрения. Иногда я не соглашаюсь с их интерпретациями, но без их трудов не было бы этой книги.

Я хочу также поблагодарить Гвидо ван Меерсбергена, благодаря которому появилась идея написания этой книги; Тессу Дэвид, которая убедила меня эту идею реализовать и дала ценные советы по поводу того, как это сделать; Эндрю Гордона, который благородно разрешил мне работать на сей раз с другим, конкурирующим агентом; Майкла Фишвика, Нильса Хупера, Франсиско Рейнкинга и Элизабет Магнус – самоотверженных и проницательных редакторов; а также Себастьяна Арместо, Теодора Кэчи, Джойс Чаплин, Криса Лэйна, Мануэля Лусену Хиральдо, Линкольна Пэйна, Карлу Ран-Филлипс и Санджая Субрахманьяна, которые были так любезны, что прочли эту книгу в черновиках полностью или частично и оказали мне большую помощь, указав на очевидные ошибки. Все возможные оставшиеся фактические несоответствия и неудачные выражения только на моей совести. Я благодарен коллегам, студентам и персоналу Университета Нотр-Дам за создание прекрасной среды для обучения и преподавания, а в особенности – сотрудникам Хесбургской библиотеки за то, что, несмотря на вирус, охвативший мир в период моей работы, они продолжали снабжать меня материалами. Эта книга не воспевает «великих людей», но у нее есть свои герои.

1
Мир вокруг Магеллана
Мир с 1492 по 1521 год

И открылись источники моря, обнажились основания вселенной от грозного гласа Господа, от дуновения духа гнева Его.

2 Цар. 22: 16

«Пиши о том, что знаешь», – говорил Роберт Грейвс, который сам редко следовал собственной максиме. Эта фраза стала шиболетом для преподавателей литературного творчества, но при этом она кажется постыдной: слишком легкой, беспроблемной, ограниченной, нацеленной исключительно на успех. Напротив, неведомое притягивает как магнит: это приглашение к решению вечных запутанных проблем, соблазн отступающего горизонта, манивший Магеллана. Все это дало ему возможность придумать себе совершенно неправдоподобные истории, в соответствии с которыми он и пытался поступать в жизни. В грязных и пыльных классах, увешанных педантичными схемами, история – это «только факты». Для меня факты – лишь сырье для проблем, в первую очередь проблем нерешаемых, которые ускользают от тебя каждый раз, когда подступаешь к их решению.

Думаю, что о Магеллане я знаю столько, сколько вообще может знать современный человек. Я могу указать на противоречия в источниках. Я могу обвинить своих предшественников в ошибках и разобраться в хронологических неувязках. Я могу обратить внимание на самые разные детали, связанные с Магелланом: например, как и предыдущие исследователи, я знаю, сколько именно стрел (21 600) и магнитных игл компасов (35) фигурирует в описании кораблей Магеллана, сколько он взял с собой песочных часов (18 штук), бочонков с анчоусами и тонн хамсы^[4].

Я также считаю, что знаю – или с уверенностью могу предположить – многое о его внутреннем мире: о трагически непомерных амбициях, героическом самообмане, постоянно досаждающем чувстве собственной правоты, несколько извращенном чувстве юмора. Все это будет отражено на следующих страницах. Я могу описать то, как со временем менялся его характер, и воссоздать странную религиозную экзальтацию, сопутствовавшую ему в смерти. Но кое-что от меня все же ускользает. Магеллан был одним по меньшей мере из 150 человек, погибших во время его путешествия. Если вывести за скобки тех, кто выжил благодаря тому, что был оставлен по дороге или попал в плен, то уровень смертности составит около 90 %. Даже по стандартам того времени, когда чрезмерно оптимистичные путешествия часто заканчивались провалом, проект Магеллана выходит за всякие рамки. Объективно говоря, шансы не просто на успех, но даже на выживание были минимальными. Как мы увидим, за отданные жизни не последовало никакой компенсации. Несмотря на уверения предыдущих историков, баланс доходов и расходов не сошелся. Путешествие под руководством Магеллана не выполнило ни одной из заявленных целей.

Почему же такое чудовищное предприятие показалось привлекательным не только тем, кто непосредственно рисковал своей жизнью, но и пайщикам, вложившим в него свои деньги? Не уверен, что понимаю это или вообще могу понять. Жизнь в то время ценилась дешево, и причины этого во многом очевидны – со временем мы до этого дойдем. «Поднять паруса, – писал Луис де Камоэнс, много путешествовавший поэт, описавший в 1572 году в стихах португальскую историю мореплавания, – необходимо. Остаться в живых? Это уже излишне»^[5]. Почему такое искажение здравого смысла могло казаться разумным? Почему жизнями моряков можно было пренебрегать – в гораздо большей степени, чем чьими-либо еще? Почему Магеллан и некоторые из его подчиненных продолжали упорствовать, даже когда перспективы становились все более мрачными? Что побуждало короля Испании и прижимистых купцов из Севильи и Бургоса верить в Магеллана? Почему они выложили деньги по предложению человека, который имел репутацию предателя, не обладал должным опытом, а его приятель-ученый Руй Фалейру, если бы его обследовали современные психиатры, был бы попросту признан сумасшедшим?

Чтобы разрешить эти проблемы, следует прежде всего попытаться разобраться в возможностях и ограничениях мира, в котором жил Магеллан.

Этот мир был полон парадоксов. В любом учебнике вы прочтете, что век Магеллана был «эпохой экспансии», временем поразительных новых открытий. В Европе в эпоху Возрождения началось обращение к античной классической традиции, которая готовила умы к новому искусству, новой философии, новым поискам и которая распространилась почти на весь земной шар, включая известные части Америки и Экваториальной Африки. Это было первое действительно глобальное интеллектуальное направление^[6]. Когда Магеллан вышел в море, стала подавать первые признаки так называемая научная революция. Она позволила Западу, прежде отстававшему от Востока, поравняться с ним, а в некоторых отношениях (примерно в течение следующих 100 лет) и превзойти китайскую науку и технологии. Тем временем глобальный экологический обмен разбросал биологические виды по всему прежде разделенному миру: в новом окружении оказались люди, животные, растения и микробы. Историческая традиция упорно утверждает, что время Магеллана приблизительно совпало с «истоками современности»: распределение мировых религий и их деноминаций стало обретать современные очертания; некоторые из самых распространенных современных языков и литератур стали обретать форму, понятную и современным читателям. Крупнейшие мировые цивилизации – христианский, исламский и буддистский мир – стали расширяться в прямом смысле, обретать все новые территории и людей, тянуться навстречу друг другу в культурном смысле, распространять конфликты, коммерцию, контакты – и контактные инфекции.