Эдвард Доусон, акционер одной из нефтяных компаний, познакомился в Сан-Луис-Потоси с Карлосом Конде, рабочим, занятым на бурении. Мой отец из кожи вон лез, чтобы отличаться от остальных: носил не огромное сомбреро, как большинство мексиканцев, а шляпу поменьше; выучил начальный английский и подражал американцам в манере одеваться. Сын матери-одиночки, он с четырнадцати лет работал на шахте Ла-Консепсьон – до пожара, который привел к ее закрытию. В то время в регионе уже эксплуатировались нефтяные месторождения, и Конде устроился на буровую установку Доусона. Американец взял его с собой в Веракрус, где обосновался со своей женой Дороти.

В ноябре 1910 года, когда разразилась революция, Доусон поручил Конде найти акушерку для его жены. Роды начались раньше срока, и американский врач не смог прибыть вовремя из-за военных действий. Дороти Доусон отвергла предложенную кандидатуру, заявив, что ни одна индианка к ней не притронется, но больше ничего сказать не успела: схватки участились, и у нее не было другого выбора, кроме как согласиться на услуги Фелиситас. Появившаяся в результате сложных родов девочка умерла через несколько дней.

По возвращении домой моя мать посмотрелась в зеркало в ванной и остро почувствовала себя индианкой. Ее это не обрадовало. Она нашла ножницы и отрезала длинную черную косу.

Однако вследствие неудачных родов на свет явилось нечто сильное и крепкое: болезненное любопытство Карлоса Конде к акушерке. Ему понравились ее сноровка и уверенность в обращении с женщиной, говорившей на чужом языке и презиравшей ее из-за происхождения.

Он стал навещать Фелиситас, поддавшись притяжению черной дыры, которую представляла собой моя мать, не подозревая, что ни материя, ни энергия, ни даже свет не могут из нее вырваться. Фелиситас, не избалованная мужским вниманием, не хотела приглашать его в комнату, где жила. Она надела выходные туфли, купленные в Халапе, и приняла ухаживания Конде, удивляясь, что кто-то проявляет к ней интерес. Не знаю, связывала ли моих родителей любовь или подобное чувство; несомненным фактом было их негласное партнерство в теневом бизнесе.

Череда событий, определивших судьбу родителей, началась с женщины, совсем молоденькой, отказавшейся оставить у себя новорожденную дочь – продукт изнасилования, совершенного одним из приезжих нефтяников. «Мне она не нужна. Продайте ее, найдите другую мать, другую семью, делайте с ней что хотите. Я заплачу́». Дочка у смуглой индианки родилась светлокожей, с голубыми глазами, как у большинства работавших в регионе американских инженеров. Карлос Конде предложил малышку Дороти Доусон, и та неожиданно ее купила. К первому звену в цепи присоединились десятки других. Поползли слухи, и к Фелиситас по разным причинам стали обращаться женщины, платившие, чтобы избавиться от детей. Младенцев она продавала в новые семьи.

Фелиситас и Карлос Конде поженились 6 июня в тот год, когда революция положила конец правительству Диаса и обрушила мексиканский нефтяной рынок. Железные дороги были разгромлены, поезда уничтожены, многие иностранцы покинули страну. Доусоны, однако, остались и растили дочь наполовину американкой, наполовину мексиканкой в регионе, который казался неисчерпаемым.

Однажды майским утром 1914 года, через несколько дней после высадки американских войск в порту Веракруса, Фелиситас родила девочку, мою сестру. В Уастеке антиамериканские настроения превосходили революционные: казалось, военные поставили целью изгнать янки. Помимо армии существовали изолированные группировки, банды воров, которые рыскали по округе, грабили и запугивали сельских жителей и работников буровых. Однажды ночью моих родителей разбудил звон разбитого стекла: в дом ворвались пятеро пьяных мужчин, вооруженных пистолетами и мачете. Отца вытащили из постели и забили до полусмерти. Бандиты знали, что он работает с Доусоном. «Нравится ублажать гринго, ублюдок? Посмотрим, смогу ли я ублажить твою женушку».

Отец попытался встать. Кровь заливала ему лоб и глаза – он не заметил стремительное и точное движение, которым ему сломали правую руку. Карлос Конде вновь упал и свернулся калачиком на полу, прижимая руку к груди; после следующего удара, ногой в лицо, все погрузилось во тьму. Он не видел, как бандиты набросились на мою мать, не слышал ее криков, смешанных с улюлюканьем мужчин. Очнувшись, он нашел жену с разбитым, опухшим, посиневшим лицом на развороченной кровати, где Фелиситас качала на руках нечто похожее на сверток одеял.

Отец вскарабкался к ней, истекая кровью: локтевая и лучевая кости его руки торчали наружу. Фелиситас подняла глаза, затем снова уставилась на сверток. Из складок ткани высовывалась маленькая ножка. Отец так и не узнал, что произошло дальше и как он попал в клинику, где лечили сотрудников нефтяной компании. Когда его отпустили, он вернулся к жене домой, и они похоронили свою пятимесячную дочь под толщей неловкого молчания.

Двадцать семь лет спустя, в тюрьме, лежа на полу рядом с решеткой своей камеры, моя мать кричала, чтобы ее выпустили, потому что ей нужно заботиться о дочери.

1

Пятница, 30 августа 1985 г.

5:00

Ветер не давал ей спать, вкрадывался в сон и монотонно гудел над ухом, как назойливый мотылек. Лейтмотив, до жути напоминавший предсмертный хрип, казалось, исходил от подготовленных к погребению тел. Вот уже пять лет Вирхиния замужем за владельцем «Похоронного бюро Альдамы», но до сих пор не привыкла к смерти.

Она ощупывает тумбочку в поисках часов, не включая света, чтобы не разбудить мужа, нажимает кнопку в центре, и ее лицо озаряется голубоватым свечением. Пять утра. Страх, что кошмар вернется, вынуждает Вирхинию встать. Она накидывает небесно-голубой халат поверх ночной рубашки и идет в ванную. Сидя на унитазе, замечает на трусах влажное пятно. Такое иногда случается после дурных снов. «Однажды я намочу постель», – думает она, меняя нижнее белье.

Почистив зубы, женщина смотрит на себя в зеркало, расчесывает волосы пятерней, потом на цыпочках выходит из спальни и спускается в похоронное бюро. В зале, где стоят гробы, Вирхиния проводит пальцем по крышке одного из них и думает, что на уборку уйдет целое утро. Она отпирает задвижку на двери и выходит на улицу, вооружившись метлой, чтобы убрать с тротуара мусор, оставленный ночными порывами ветра.

Табличка над дверью гласит: «Похоронное бюро Альдамы». Фонари гаснут по мере того, как солнечные лучи рассеивают тьму. Вирхиния кладет метлу на землю и в разгорающемся утреннем свете замечает бесформенный объект, прислоненный к стене прямо под окном.

Она неуверенно подходит, прищуривается и видит сидящую на тротуаре девушку. Вирхиния протягивает руку и трясет ее за плечо. Девушка не шевелится – похоже, спит. Или пьяна, думает Вирхиния. Солнце восходит еще немного, и ее худшие опасения подтверждаются. Женщина медленно приседает на корточки. Она сталкивается с мертвецами каждый день, но только в стенах похоронного бюро.

Сзади подходит соседка; сосредоточившись на багровом лице покойницы, Вирхиния не слышит шагов.

– Вирхиния!

От оклика она вздрагивает и падает навзничь. Женщина бежит на помощь. Вирхиния пытается одернуть ночную рубашку, чтобы прикрыть недавно переодетые трусы, и указывает на тело. Соседка зажимает рот руками, заглушая крик, и смотрит на молодую девушку, сидящую на земле. Ноги покойницы раздвинуты, руки сложены на большом, как у беременной, животе, взгляд помертвевший, рот открыт, длинные каштановые волосы разметались, а макияж превратился в засохшую маску, которая только подчеркивает гримасу смерти.

Их крики будят жителей окрестных домов. Первым возле женщин появляется муж Вирхинии, сеньор Альдама. Он берет жену за руку, помогает ей встать, и она припадает к его груди.

– Вызови полицию! – приказывает сеньор Альдама соседскому парнишке, который с любопытством разглядывает покойницу.

2

Пятница, 30 августа 1985 г.

6:35

Спустя час, в шесть тридцать утра, в пяти улицах оттуда Леопольдо Лопес, владелец «Современного похоронного бюро», выходит из своего кабинета с чашкой кофе в руке. Он спал в конторе: вдова покойника, дежурившая у гроба в ритуальном зале номер два, ни в какую не хотела уходить. Выпроводить ее удалось лишь в четыре утра.

Леопольдо Лопес обходит бюро. Поднимает крышку гроба – убедиться, что мужчина внутри все еще на месте, в том же положении, в каком его оставили накануне, разве только чуть сильнее окоченел. Он поправляет цветы, готовит кофейник, заменяет грязные чашки чистыми, расставляет на столах новые коробки с одноразовыми салфетками, распыляет в помещении освежитель воздуха с запахом лаванды, отворяет окна, чтобы выпустить отравленный скорбью воздух, и крестится перед висящим посреди зала распятием. Зажигая свечи, Леопольдо слышит крики на улице и стук в дверь. Он гасит спичку, спешит к выходу и на пороге видит свою помощницу. «Она мертва, мертва!» – кричит женщина так пронзительно, что Леопольдо подносит руку к правому уху, где у него установлен слуховой аппарат, и убавляет громкость. Работница хватает его за руку и тащит к телу девушки, сидящей на земле с раздвинутыми ногами и откинутой на стену головой, прямо под надписью «Современное похоронное бюро». Он привык к мертвым, поэтому сразу распознает это выражение лица. Леопольдо Лопес возвращается в контору с помощницей, виснущей у него на руке, и вызывает полицию.

---