Происшествие в городе Т

Лев Брусилов

© Epifantsev / Shutterstock.com и элементы дизайна: Vasya Kobelev / Shutterstock.com;

© DELstudio / Shutterstock.com

© Брусилов Л., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Глава 1
Нападение

Поздним слякотным вечером начала мая 1889 года татаярский губернатор граф Иван Аркадьевич Можайский возвращался домой из Английского клуба.

Граф только что проиграл в карты председателю казенной палаты Хохрякову сто рублей. Никогда раньше Иван Аркадьевич не проигрывал, даже в молодости, служа в полку. Среди господ офицеров тогда слух ходил, будто бы знает поручик Можайский слово заветное, карточное, и благодаря ему выигрывает. Еще говорили, что корнет Серпухов предлагал за слово это свое подмосковное имение. Граф отказал, со смехом заявив, что никакого слова не знает. Выигрывает, потому что удачлив, а вот удачу свою ни на что не обменяет… Но все это – опять же по слухам…

А вот теперь проигрыш! Настроение его превосходительства было скверным. Тому способствовала еще и рюмка анисовой, которую граф выпил, уступив настоятельным просьбам Хохрякова. Результатом была сильная изжога – наказание за уступчивость. Но если говорить начистоту, у графа были куда более веские причины для дурного настроения.

Несколько дней назад он узнал, что его жена Елена Павловна (Иван Аркадьевич вторым браком был женат на вдове помещика Вайского) увлечена князем Богомиловым – губернским предводителем дворянства. Более того, граф подозревал, что это не просто увлечение, а связь! У него не было доказательств, говорящих в пользу этой связи, однако он не смог удержаться и сегодня утром позволил себе довольно прямой разговор с женой. Задал ей несколько достаточно унизительных вопросов, после которых Елена Павловна вспыхнула, точно пересушенный порох: с шумом, дымом и пламенем.

– Да как вы смеете говорить мне подобные вещи! Как смеете меня подозревать, или я давала вам ну хоть малейший повод усомниться в моей верности? – выкрикивала она и, заламывая руки, стремительно ходила по спальне. С каждым мгновением голос ее становился громче, а жестикуляция яростнее – казалось, еще чуть-чуть, и у Елены Павловны начнется истерика.

Они состояли в браке уже два с половиной года, но губернатор впервые видел графиню в таком возбужденном состоянии. Первая жена, с которой он прожил без малого тридцать лет, была тихоней: мужу не перечила, свое мнение, даже если и имела, никогда не высказывала. Сегодня, в первый раз после ее смерти, граф вспомнил покойную добрым словом: «Замечательная была женщина».

Иван Аркадьевич, уже жалея о том, что начал этот разговор, попытался успокоить Елену Павловну, обнять, как-то утешить, но она с такой невероятной силой, с такой ненавистью оттолкнула его, что он, потеряв равновесие, упал навзничь. Будучи затянутым в корсет, граф не мог, сколько ни старался, тотчас же подняться. Глядя, как он тужится и беспомощно дрыгает ногами, точь-в-точь перевернутый на спину майский жук, Елена Павловна зло рассмеялась.

– А впрочем… – Она наклонилась над мужем, кровь прилила к лицу; красота, которой она славилась на всю губернию, исчезла; голубая жилка вздулась на лбу и начала пульсировать. – Можете думать все, что вам заблагорассудится, все, что только придет в ваш заплесневелый мозг! Я не стану оправдываться… Богомилов мой любовник! А что? Это даже забавно. И заметьте, мой любовник не какой-нибудь граф, а князь! Это должно ударить вас еще больнее! Теперь же уходите, я хочу побыть одна.

Нельзя передать словами, какое унижение, какую бессильную злобу испытал Иван Аркадьевич, лежа на полу у ног жены, которую еще мгновение назад обвинял в измене. В таком положении выслушивать в свой адрес дерзости, граничащие с оскорблением, – это ужасно. К тому же нельзя не упомянуть о том, что он был в мундире и при орденах. А тут еще, очевидно привлеченная шумом, горничная заглянула в спальню…

Все эти неприятные события и привели его превосходительство в Английский клуб, где он за ломберным столом намеревался отвлечься от угнетающей действительности. Карты всегда помогали, стоило только сесть за стол, взять в руки пахнущую свежей типографской краской колоду, перетасовать, услышать этот ни с чем не сравнимый шелест, все заботы и проблемы уходили, растворялись, оставалась только игра. Но в этот раз подобного, увы, не произошло. В течение трех сыгранных партий утренние сцены так и стояли перед глазами графа, заставляя совершать непростительные для опытного игрока ошибки. В итоге, как мы помним, сторублевый проигрыш, и кому – председателю казенной палаты, который и играть-то по-настоящему не умеет, карты слюнявит и вообще человек неприятный. Выигрывать надобно с достоинством, лица не терять, а у него все шутки да прибаутки. «Глазам своим не верю, у меня бреллан-каре, у меня снова бреллан-каре!» – в продолжение всей игры приговаривал председатель казенной палаты.

Однако надо заметить, что проигрыш расценивался его превосходительством не столько как потеря денег, деньги что – пустяк. Расстраивало другое: судя по всему, удача отвернулась от него.

Теперь граф возвращался домой. Сидя в экипаже, комкая бархатную подушку и безвольно отдаваясь дорожным толчкам, он лелеял одну мысль, навеянную сыростью и мраком. Отыскать доказательства связи Елены Павловны с князем Богомиловым (каков подлец!), а еще лучше – поймать с поличным.

– Поймать с поличным… – проговорил он со стоном, и от этих слов графу, вопреки всему, сделалось приятно. Припомнилась так обожаемая в молодости псовая охота: храп лошадей, повизгивание гончих (особое повизгивание, указывающее на то, что зверь где-то рядом), крики выжлятников, терпкий пьянящий запах осенней лесостепи. По коже прокатились шарики легкого возбуждения. – О-о-о, это было бы превосходно!

Уличные фонари сквозь незадернутые окна кареты высвечивали Ивана Аркадьевича мутным желтым светом. Благостное выражение лица, вызванное мечтами о поимке с поличным, вдруг изменилось – досада искривила губы, и это не могли скрыть даже пышные николаевские усы. Пришло понимание, что он поторопился. Разговор с женой нужно было отложить на потом. Вначале все хорошенько проверить и разузнать, если нужно, то и проследить, а уж затем…

Да, поторопился и сам раскрыл все карты. Теперь, если она даже и виновна, уличить ее будет весьма и весьма трудно…

А что, собственно, послужило причиной, подтолкнувшей его превосходительство к подозрениям и к этому не вполне обдуманному шагу – разговору с женой?

Анонимное письмо!

Оно было написано аккуратным почерком, ни исправлений, ни помарок. Это могло означать, что человек, его написавший, руководствовался не внезапным эмоциональным порывом, а все хорошо и трезво продумал. Вначале составил черновик, а уж затем не торопясь переписал начисто. Оно содержало в себе не прямые указания на измену, а всего лишь полунамек. По всей видимости, писавший хорошо знал губернатора: характер, привычки, слабости; знал, каким способом можно вывести его превосходительство из себя. И, надо заметить, не ошибся. Губернатор после прочтения был взбешен. Поначалу даже не тем, что жена, возможно, изменяет ему, а тем, что кто-то, потеряв всякий страх, осмеливается об этом писать. Выйдя из себя, граф изорвал письмо в клочья. Выбросил. И только спустя время до него дошел истинный смысл написанного. Конечно же, граф пожалел о том, что уничтожил письмо.

Карета подъехала к графскому дому и остановилась.

Губернаторский охранник унтер-офицер Щеколдаев неуклюже спрыгнул с козел, где сидел бок о бок с кучером. Если рослого унтер-офицера несколько лет назад можно было назвать хорошо сложенным, то теперь язык не поворачивался это сделать. Сытая пригубернаторская жизнь сделала его тучным: в два раза увеличился живот, на боках, словно торбы, выросли жировые горбы, голова приросла к плечам. Щеколдаев имел круглое упитанное лицо и темные волосы, брови ленточками и маленькие осторожные глазки, под некрупным носом росли редкие азиатские усы.

Губернатор не спеша выбрался на вольный воздух. Хмуро осмотрелся, а затем медленно поднял глаза к третьему этажу дома, там располагались апартаменты жены. Светились три крайних окна. За плотно закрытыми шторами двигались две совершенно одинаковые тени: Елены Павловны и, очевидно, прислуги. Вспомнив горничную, граф скривился, точно откусил кислого. Сегодня утром вышло нехорошо, ну да ладно. Рядом стоял унтер-офицер и терпеливо ожидал дальнейших распоряжений. Губернатор попросил унтера достать из экипажа свою трость. Щеколдаев нырнул в карету.

А в этот самый момент с противоположной стороны улицы от дома фабриканта Бахичева в направлении губернаторского экипажа, никем не замеченный, двинулся человек. Длинный, до пят, плащ, широкополая, надвинутая на самые глаза, популярнейшая в те годы шляпа канабрийского разбойника и, что самое замечательное, совершенно бесшумная поступь подталкивали к мысли, что это фантом. Дурное освещение и сырая погода усиливали впечатление. Но все же это был человек. Он обошел экипаж сзади, его тень упала на лакированную, всю в капельках дождя, стенку кареты. Выйдя на тротуар, незнакомец ступил несколько шагов и остановился в трех саженях от его превосходительства, который ожидал, когда отыщут трость.

Какое-то время человек стоял молча, потом окликнул губернатора. Тот в тяжелой задумчивости повернулся.

– Вы граф Можайский? – спросил незнакомец нарочито грубым голосом.

---