Заложник любви

Наталия Антонова

© Антонова Н. Н., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Действующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно.

Автор

Февраль по ночам заметал дороги, думая при этом о чем-то своем. И только ветер, перебирающий струны рассеянного лунного света, был способен проникнуть в его думы и передать их тихими звуками, которые временами так напоминали звучанье старинной виолончели.

По крайней мере Морис Миндаугас, сотрудник частного детективного агентства «Мирослава», именно так воспринимал ночные звуки, проникающие в дом. Когда он поделился своим восприятием с владелицей агентства Мирославой Волгиной, она посмотрела на него с ласковой загадочностью и согласно кивнула: «Да, я тоже слышу по ночам звучание старинной виолончели».

Ничего не имел против ночной виолончели февральского ветра и пушистый черный кот Дон, любимец хозяйки.

Морис время от времени думал о том, как было бы хорошо, если бы ночной снег занес все дороги к их коттеджу. Ему бы тогда ни с кем не пришлось делить Мирославу: ни с друзьями, ни с клиентами агентства, ни с коллегами из правоохранительных органов, которые так и не перешли в разряд бывших. Но, зная о том, что мечты имеют способность время от времени сбываться, Морис отгонял прочь морок своих сладких ночных грез и, с ясным рассудком встречая утро, отправлялся чистить снег. А снег шел снова и снова.

Расчистив дорожку, Миндаугас отбросил лопату, сошел с дорожки и улегся в пушистый мягкий снег, слегка погрузился в него, как в пуховую перину. Запахло свежестью, от которой то екало, то замирало сердце. Кот Дон немного подумав, прыгнул на грудь Мориса.

– Ты нахал, – сказал ему Миндаугас. – Почему бы тебе не лечь рядом на снег.

Кот в ответ что-то невнятно проурчал на своем кошачьем языке. И не сдвинулся с места. У Мориса же рука не поднялась спихнуть в снег пушистого друга.

Так они и лежали, наслаждаясь тишиной и покоем ровно до того времени, пока из дома не вышла Мирослава и не закричала:

– Морис! Ау! Ты где? Я тебя не вижу!

– Мы здесь, – откликнулся Миндаугас.

– Где это здесь? И кто мы? Ты не один, что ли? – Мирослава сбежала с крыльца и быстро пошла по расчищенной дорожке.

Заметив лежащих на снегу Мориса и Дона, она воскликнула: «Ух ты! Снежные ванны принимаете! И без меня!» – и прыгнула к ним. Дон, слетев с груди Мориса, шлепнулся в снег! Молниеносно выскочил на дорожку, и, сердито мяукнув, встряхнулся, как собака, и помчался в сторону дома.

– Какую идиллию вы нарушили, – смеясь, укорил ее Миндаугас.

Через пару минут, осыпанные снегом с головы до ног, они выбрались на дорожку и, весело топая и отряхиваясь, пошли в сторону крыльца.

– Скоро День святого Валентина, – проговорил Морис на ходу.

Мирослава в ответ произнесла примерно такие же звуки, какие совсем недавно издал ее кот.

Морис хмыкнул и осторожно взял ее за руку.

– Ты чего? – спросила она.

– Устроим праздник? – Он заглянул в ее серо-зеленые глаза.

Морис любил День святого Валентина хотя бы за то, что середину февраля можно считать преддверием весны. А еще в этот день можно признаваться в любви…

– Я не возражаю, – ответила она и, лукаво прищурившись, добавила: – Позовем Люси!

– Только не Люси! – вырвалось у него с нескрываемым ужасом.

– Почему? – Мирослава сделала вид, что удивилась.

– Потому!

– Ты не справедлив к бедной девушке! Ты ведь знаешь, что Люси неровно дышит к тебе.

– Вот поэтому и не надо! – отрезал он.

– Но она моя подруга!

– Знаю. Но, пожалуйста, – он сложил молитвенно руки на груди, – я ведь тоже ваш друг. – В глубине души давно и упорно он надеялся стать ей ближе любого друга.

– Ладно, так и быть, – весело рассмеялась она, – тем более что Люси и сама не захочет тащиться в наш заснеженный поселок, отказавшись от заманчивой перспективы провести вечер и ночь в компании очередного пылкого поклонника.

Морис фыркнул:

– Вы только недавно говорили, что она неровно дышит ко мне.

– Одно другому не мешает, – отмахнулась Мирослава. – Не может же она годами ждать внимания от тебя, расхолаживая свой гормональный фон.

На этот раз Морис расхохотался.

– Я вижу, что ты понял меня, догадливый ты мой, – притворно вздохнула она.

– Понял, понял, – утер он тыльной стороной руки выступившие от смеха слезы и проговорил серьезно: – Зато вы проведете вечер в компании трех галантных кавалеров.

– Двоих я, кажется, знаю. Это ты и Дон. А кто же третий?! – она сделала большие глаза. – Неужели ты позовешь Шуру на столь интимный праздник?

– Почему нет, – пожал он плечами. – Я приготовлю ужин, Шура споет под гитару, Дон создаст атмосферу уюта.

– А я? – спросила Мирослава. – Не буду ли я лишней на этом празднике высокой романтической любви?

– Конечно нет! – воскликнул он. – Ведь этот праздник имеет смысл, только когда на нем будете царить вы!

– Как жаль, что у меня такие маленькие уши, – печально вздохнула Мирослава.

– А зачем вам большие уши? – удивился Морис.

– Чтобы ты мог навешать на них побольше лапши!

На этот раз рассмеялись оба.

Немного позже Морис проговорил:

– Дело тут не в величине ушей, а в их восприимчивости. В отличие от большинства других женщин, вы абсолютно не реагируете на комплименты.

– Ага, я люблю глазами.

– Боюсь, что вы любите головой, – вздохнул он.

– Не возводи на меня напраслину, – шутливо погрозила она ему пальцем, – я очень даже люблю красивых мужчин и всю прочую красоту.

– Вот с прочего и надо было начинать, – отшутился он и перевел выразительный взгляд на вернувшегося к хозяйке кота.

День святого Валентина в коттедже детективов прошел так, как и запланировал Морис.

Из приглашенных гостей был только друг детства Мирославы – следователь Александр Романович Наполеонов, он же Шура для друзей.

Хотя какой Шура гость, когда он проводит в коттедже почти все свое свободное время, в доме даже есть комната, которая называется Шуриной.

Мать следователя Наполеонова Софья Марковна шутит, что гостем он скорее является в собственном доме.

Так или иначе, но на этот раз вечер четырнадцатого февраля у Наполеонова оказался свободным, и он приехал в коттеджный поселок еще засветло.

Первое, что он сказал, зайдя в дом: «Как у вас вкусно пахнет!»

Можно, наверное, с небольшой оговоркой сказать, что кулинария была своеобразным хобби следователя. Нельзя сказать, что Наполеонов не умел готовить совсем. Нет! Оказавшись на необитаемом острове с постоянно пополняемым мешком продуктов, он не остался бы без завтрака, обеда и ужина. Но, мягко говоря, готовка не была его любимым занятием. Есть он предпочитал то, что приготовили другие. И любимым его кулинаром был Морис Миндаугас, который не только любил именно готовить, но и умел готовить так, что даже самый привередливый гурман, попробовав приготовленные им блюда, стал бы его верным почитателем.

Что же говорить о Шуре, который уже давно объявил себя его фанатом! После завершения трапезы Наполеонов, как правило, пускался в самые фантастические рассуждения. Вот и на этот раз его понесло.

– Морис, как жаль, – сказал он, – что ты не родился девушкой!

– Кому жаль? – не понял Миндаугас.

– Мне, конечно, – охотно пояснил Шура. – Если бы ты родился девушкой, я бы на тебе женился, и ты бы всю жизнь вкусно меня кормил.

Мирослава фыркнула, а Морис сказал:

– Перебьешься.

– Какой ты все-таки несознательный, – с притворной печалью укорил его Наполеонов. – И чему только тебя учили в Европе?

– Я сам учился и практиковался.

– Видать, не тому учился, – продолжал гнуть свою линию Наполеонов.

– Шура, отстань, – лениво попросил Миндаугас, – а то я тебя придушу.

– Родного друга? – Наполеонов сделал удивленные глаза.

Детективы расхохотались.

– Ладно, если уж ты такой щепетильный и не желаешь шагать в ногу с Европой, оставайся с нами, со скифами, и женись на Славке.

На этот раз придушить Шуру пообещала Мирослава.

– Недобрые вы, – сказал он, – уйду я от вас!

– Куда? – спросили в один голос детективы.

– Спать! – отрезал Шура.

– Спать с полным животом вредно, – сказала Мирослава.

– Все-то ты знаешь, – огрызнулся Наполеонов.

– Ладно, не злись, – проговорила она примирительно, – лучше спой нам чего-нибудь.

– Хорошо, спою, – вздохнул он и предупредил: – Только песня будет невеселая.

– Пой что хочешь.

Морис сходил за гитарой, и Шура, усевшись поудобнее, запел:

---