Скажи Алексу, чтобы не ждал

Ирен Дивяк

Irene Diwiak

Sag Alex, er soll nicht auf mich warten

© Зубарева А., перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

18 февраля 1943 года

Арестовали двоих – девушку и молодого человека – это все, что нам известно. Да не арестовали, просто держат за рукава! Глядите, смотритель напустил на себя важный вид, а ведь он настолько маленький, что даже девушка смотрит на него сверху вниз. Какой же это арест?! Что-то там с бумагами… Нет, у них с бумагами все в порядке, дурачок. Речь о бумажках, которые нашли во внутреннем дворике. Может, в них вообще бутерброды заворачивали… Бумага есть бумага, пусть смотритель примет меры! Для чего он здесь вообще?! Ты подобрал листовку? Я тоже нет, мне еще жить хочется. Значит, не мусор… Как ужасно! Сейчас, когда недавнее поражение под Сталинградом все еще болью отзывается в сердце, нужно воспрянуть духом, а не поддаваться моральному разложению. Выше голову, друзья! Выше голову, девушка! Ничего не доказано… Парень выглядит подозрительным, есть в нем какая-то хитринка. В нем – да, но не в малышке. Глаза у нее, как два лесных орешка… Читал листовку? Я тоже нет, но женщина такое не напишет, вот и все. Гляди, смотритель клещами вцепился ей в рукав! А ведь она и не пытается сбежать! Даже смотрители порой ошибаются, если она и бросила листовки, то наверняка случайно. А пусть даже и специально! Конечно же, она их не читала. А ты читал? Видишь, и я нет. Может, это все-таки пергаментная бумага?..

К сожалению, не она. Полиция уже здесь? Вот и хорошо, надо навести порядок, за словами последуют действия, а у нас, немцев, и без того проблем достаточно! Эй ты, попридержи язык! А не то присоединишься к этим двоим. Я уверен, что произошло недоразумение… Паренек мне знаком, он медик, служит в вермахте. Все служат в вермахте, но некоторые устраивают мятежи, хуже этих солдат нет. Что с того, что он медик? Какое отношение клятва Гиппократа имеет к присяге фюреру? Совершенно никакого, скажу я вам. А я вот что скажу: мальчишеская шалость, ошибка молодости, чистая глупость. Все прояснится. Нет, больше мы их не увидим. Думаешь, их отчислят из университета? Очевидно, что они ни при чем! Смотрите, какие спокойные! Их не уводят силком, они идут добровольно, шаг у них твердый – разве так идут виновные? Быть может, они не виновны, но мы все равно их больше не увидим. Да ладно тебе. Они выглядят серьезными, почти радостными. Эй, живее! Несколько полицейских собирают corpi delicti. Corpora, corpora ^[1]! Третье согласное склонение, множественное число оканчивается на – ora, господин сокурсник! Да какая разница! В общем, полицейские собирают листочки. Довольно таращиться, шагом марш на следующую лекцию! Скоро отправитесь на фронт, там и будете таращиться! Пошел, пошел!

Внезапно молодой человек останавливается посередине внутреннего дворика, и девушка смотрит на него широко раскрытыми глазами. Неужели он все-таки будет сопротивляться аресту?..

Обращаясь к кому-то конкретному или ко всем нам, он бросает через плечо: «Скажи Алексу, чтобы не ждал!» После чего его грубо толкают вперед – пошел, пошел! – а мы, девушки и юноши, растерянно смотрим ему вслед.

Лето 1941 года

Казарма, ранний подъем, дух товарищества, умывание над железной бадьей плечом к плечу – есть в этом что-то кочевническое. Переодеваешься в форму, преисполненный надежд на будущее, на повышение в чине и звании. Потом молитва в тишине за завтраком, отвратительный кофе, черствый хлеб – да, есть в этом что-то аскетичное. Поблагодарив Господа за все сущее и попросив о большем, отправляешься в университет и проводишь утро в умственных изысканиях. Никто из знакомых Ганса не набрал столько предметов, сколько он. Но ведь люди состоят не только из кожи, костей и крови, и одной медицины недостаточно, чтобы изучить человека во всех его проявлениях. Больше всего Ганс любит посещать лекции по философии. Впрочем, фюреру плевать, научишься ты чему-нибудь или нет, главное – не опаздывай на занятия по военной подготовке. В здоровом теле здоровый дух и тому подобное. Тренировки на свежем воздухе, совсем как в Ульме в старые добрые. Вечером – письмецо какой-нибудь девушке, не важно какой, и распевание патриотических песен. Когда тут хандрить?

Как сильно можно измениться всего за несколько лет…

Ганс крутит педали. Каждое следующее нажатие дается труднее предыдущего: велосипед разваливается, скоро придется покупать новый, и не оставляй Ганс на прилавке книготорговца каждую рейхсмарку, которая попадает ему в руки, то давно бы скопил необходимую сумму. Однако философские труды не только безумно интересны, но и невообразимо дороги, поэтому пока приходится седлать старого железного коня. Если бы только на чтение оставалось больше времени, если бы только государство не дышало в затылок…

Вдалеке слышится звон церковных колоколов – полдень миновал. Ганс жмет на педали сильнее и сильнее, но велосипеду, кажется, все равно: быстрее он не едет. Интересно, думает Ганс, возможно ли, ну, с технической точки зрения, что его нежелание передается колесам? Затормаживает их? С технической точки зрения – вряд ли, но возможность все равно есть. Девушки на другой стороне улицы здороваются с Гансом, хихикают, оживленно машут, и он оборачивается. Нет, он их не знает. Пошатнувшись, Ганс на мгновение теряет равновесие и чуть не сносит газетный киоск. И чего они поздоровались? Ах да, он же в форме! Глупые гусыни. Из-за них он чуть не упал. Впрочем, эти девицы еще совсем молоденькие, они свято верят, что каждый солдат – герой или, по крайней мере, славный малый. Вот ведь глупые гусыни. Дурацкие газетные киоски вбивают им в голову эту чушь громкими заголовками и фотографиями бравых парней на первых полосах: «Наш победоносный вермахт идет на Восток», «Наш победоносный вермахт идет на Запад» – наш победоносный вермахт и здесь, и там, и вообще повсюду. И вот крохотная частичка этого самого вермахта чуть не врезалась в газетный киоск. Девушки на другой стороне улицы больше не хихикают. Идут себе дальше. Что? Не такой уж он и бравый, да? Газетчик ругается: во время своего маневра Ганс снес с прилавка стопку «Фёлькишер беобахтер». Пусть себе валяются на земле. У Ганса есть заботы поважнее. Истинному немцу не пристало опаздывать на занятия по военной подготовке, это строго карается. Газетчик размахивает кулаком – не столь угрожающе, сколь комично, как муж-рогоносец из сценической буффонады, – но не утруждает себя погоней за ржавым велосипедом. Похоже, здесь он согласен с Гансом: «Фёлькишер беобахтер» того не стоит.

Ганс мог бы облегчить себе жизнь. Остальные солдаты из его роты сейчас во дворе казармы (до войны там располагалась школа), докуривают последнюю сигарету, после чего неторопливо направляются к спортивной площадке. Но Ганс не вернулся в вест-эндовские казармы к полудню вместе с остальными. Несмотря на обязательное проживание в казарме, он по-прежнему платит за студенческую комнату – нужно же где-то разместить множество книг, да и себя тоже, когда становится совсем невмоготу. В этой комнате тихо, а из окна открывается вид на соседский сад. Цветов там сейчас мало, зато сад радует своей зеленью. К тому же Ганс наслаждается каждой минутой без приказов свыше. За что теперь расплачивается, потея в три ручья. Денек сегодня на редкость погожий для этого времени года. Кажется, будто солнце одобряет все, что сейчас происходит на земле. Что ж, по крайней мере помешать происходящему оно точно не в силах.

Возле ворот Ганс бездумно бросает велосипед в кусты. Украдут – невелика потеря, особенно в сравнении с дисциплинарным взысканием, которое почти наверняка будет стоить ему выходных. В такую погоду отправиться бы на гору Йохберг или на озеро Штарнбергер, но только не терять время в мрачной казарме. Нельзя же так себя мучить…

Наконец Ганс добирается до спортивной площадки. Никто не стоит по стойке смирно, душный летний воздух не вспарывают командирские выкрики. Ганс успел, он вовремя. Солдат пока нет, лишь десяток мальчишек. Перед глазами школьный двор, почти как в старые добрые времена, вот только детки большеваты, да и одеты одинаково. Одни болтают и смеются, другие пинают банку, третьи, полные энтузиазма, соревнуются в армрестлинге или отжимаются. Некоторые – их совсем немного – стоят в сторонке и кажутся такими же потерянными, как Ганс. Не успевает он как следует отдышаться, как начинается перекличка. Мальчишки сразу же становятся солдатами и встают по стойке смирно. Возможно, мы ничему в жизни не научимся, зато в шеренгу будем выстраиваться за считаные секунды. Наверняка это когда-нибудь да пригодится. Командир проверяет посещаемость, зачитывая фамилии от А до Я. На что мы тратим свое время…

– Аберер?

– Здесь!

– Ахляйтнер?

– Здесь!

– Бидерманн?

– Я!

На что мы тратим молодость…

– Шолль?

– Здесь!

Стоим, смотрим прямо перед собой и ждем, пока дойдет до буквы Я.

Наконец звучит последняя фамилия. Перед началом учений присутствующих делят на группы, по команде все расходятся по местам. А стоящий рядом долговязый паренек, на которого Ганс почти не обращал внимания, разворачивается и уходит прочь.