При подаче съедать полностью

~ 2 ~

– Вы очень проницательны. В нашем деле, по выражению древних римлян, или Цезарь, или ничего.

Он улыбнулся:

– На латыни это звучит красивее.

Я прочитала роман. Эта вещь заставила меня натурально заскулить от осознания того, что совершенно случайно я открыла великолепного писателя с большой заявкой на будущее. Читатель гарантировался, и доход нашему издательству – тоже.

Название удачно соответствовало содержанию, однако то был не роман ужасов, а скорее иронический детектив. Писателей этого жанра в русскоязычном сегменте практически нет. Макулатурщики не в счет. Но книгу делало шедевром совсем другое. Главное – Валентину удалось сбалансировать на гранях серьезной литературы и коммерческого чтива. Роман воспринимался в нескольких ракурсах: массовый читатель узрел бы только захватывающую историю с погонями, сексом и криминалом; а расхожий сюжет служил лишь метафорой, за которой пряталось истинное слово маэстро.

Взрыв получился мощным. Мы постарались с рекламой. Хотя восторженные отзывы были немного охлаждены из-за молодости автора и его неизвестности до настоящего момента. Тираж разошелся тут же, и мы выпустили дополнительный. Валентин при нашей помощи подписал контракт с киностудией «АртХаус», которая вовремя сориентировалась в ситуации.

Мне пришлось подстраховаться: издательство приобрело исключительное право на публикацию его следующих десяти произведений. Планировалось запустить серию. Риск? Безусловно! Но в этом и заключена значительная доля успеха.

На презентации, по случаю открытия нового театра, уже не помню, какого именно, собрался весь пишущий бомонд. Валентин с бокалом вина стоял возле рояля. Был, как всегда, немного нервным, погруженным в себя. А я пыталась отделаться от не в меру навязчивой поэтессы, убеждавшей меня выпустить сборник ее стихов.

Слышу:

– Только в толпе можно быть по-настоящему одиноким!

Смотрю: а возле Валентина – Инга.

Леонид Громов сотрудничал с нашим издательством. Когда-то мне пришлось предложить ему заманчивые перспективы. Он легко согласился, хотя мог и покапризничать: Громова все читали, его книги переводились на семь языков, по трем романам датчане, поляки и немцы поставили прекрасные фильмы. У нас же его экранизировали постоянно. Больше двадцати лет «Леонид Громов» звучало как символ качества и значительности в литературе. Ходили слухи, будто его прочат в кандидаты на нобелевку.

Их с Ингой следовало назвать идеальной парой, хоть был он старше.

Привлекательная умная женщина, Инга любила шумные компании, светские рауты; наверное, это и не позволяло приклеить к ней ярлык «Жена такого-то».

Валентин ранее через меня на какой-то вечеринке познакомился с Леонидом, а также с Ириной, тоже писательницей и сестрой Инги. Но вот саму Ингу встретил тогда, на презентации театра, впервые. Если бы они знали заранее, чем все закончится, все равно ничего бы не изменилось. Это походило на рок. В тот день Валентин словно приклеился к роялю. И некая сила удерживала там Ингу.

Если не ошибаюсь, Инга вышла замуж за Леонида, когда ей исполнилось двадцать, и десять лет их брак оставался на редкость стабильным. Насколько можно судить со стороны. Никаких публичных скандалов, темных историй, провокаций. А ведь возле Инги постоянно кто-то крутился.

Часто в холодное время года Леонид улетал на Корсику, где у них имелся дом. Он не любил снег. Инга – наоборот: постоянно боялась растаять. Любимым ее курортом были Альпы. Она походила на шведку: натуральная яркая блондинка, очень ровный цвет чуть скуластого лица, прикрытого наполовину длинными волосами. В общем, интеллектуальная красавица. По-моему, разница в температурном режиме существования была единственным, в чем не могли совпасть Инга и Леонид.

Да, еще о той презентации театра. Громов появился к финалу, когда гости уже изрядно накачались шампанским. Прибыл прямиком с Корсики. Ажиотажа он не вызвал: все привыкли к его внезапным перемещениям. Кто-то пошутил о Фигаро, и Леонид первым поддержал шутку.

Когда Громов вошел, я заметила на лице Валентина досаду. Он в эту минуту живо обрисовывал жене Леонида сюжет будущей повести. Такая женщина, как Инга, могла запросто заниматься шпионажем: была способна вызвать на откровение даже монаха.

Леонид протянул руку и пошутил:

– Будьте осторожны, Валентин! Вы не знаете, но мы с Ингой обладаем телепатической способностью. Я могу прочитать ее мысли, а она – ваши.

Шутка оказалась катастрофической, но это выяснилось только впоследствии. А тогда… в общем, через несколько месяцев после той презентации Инга ушла к Валентину.

Несмотря на обстоятельства знакомства, с Валентином мы не стали друзьями. При встречах говорили только о работе. Я заметила в нем одну странность.

Валентин очень боялся потерять талант. Он расспрашивал меня о случаях, когда писатель перестает владеть словом. Я честно призналась: о таком не слышала! И все же Валентина продолжало угнетать какое-то предчувствие.

Однажды он позвонил мне среди ночи. Сказал, что Инга передала Леониду сюжет его новой книги. Грозился обвинить того в плагиате. В доказательство приводил только что выпущенный роман Леонида. Я уговаривала Валентина не делать этого. Он сильно навредил бы себе, ляпнув такую чушь публично.

Но, как ни парадоксально, Валентин смог перенести крах своей карьеры, а также смерть Инги. Что с ним сейчас – не знаю. Лишь для Леонида жизнь без любимой женщины стала ненужной. Он полетел в швейцарские Альпы, в гостиницу, где останавливалась Инга, снял тот же номер и ночью застрелился.

Ирина

Инга никогда не была легкомысленной. Да, шумные сборища. Да, куча знакомых. Ее постоянно кто-то явно или тайно добивался. Эти перелеты с места на место… В общем, настоящий Голливуд. Но у них с Леней не это было главным. За мишурой и суетой скрывалась подлинная любовь, они ее не афишировали.

Когда нам исполнилось тринадцать, я поклялась заботиться о сестре всю жизнь.

Случилось эта история сразу после нашего дня рождения.

Примерно в квартале от дома протекала большая речка. Она делила город на две части. Там иногда тонули, и чаще всего – дети. Нам категорически запрещалось купаться без взрослых. Наше воспитание проходило в строгости, и мы опасались доводить какие-либо сомнительные делишки до наказания. Не всегда получалось, конечно. Родители не были церберами, но влетало мне и сестренке порой крепко. Вот и тогда мы нарушили запрет.

От школы к дому ходил трамвай. В тот день, как обычно, мы стояли на задней площадке. Проверяли свои билетики. У меня правые и левые цифры почти сошлись. Билетик Инги оказался счастливым. Она достала из сумки ручку, расписалась на нем и сунула в пенал. Состроила мне рожицу. Я показала ей язык.

А потом в салоне запахло гарью. Появился едкий дым. Трамвай затормозил. Кондукторша объявила, что транспорт дальше не пойдет, и все вышли. Мы сначала тоже потянулись за пассажирами к ближайшей остановке, но Инга вдруг остановилась, дернула меня за рукав. Я проследила ее взгляд и поняла, о чем сестра подумала. Мы стояли на мосту, а под нами шумела река.

Я твердо заявила:

– Нет! Только не это. Ты же знаешь: нам потом влетит.

А Инга сложила умоляюще руки и говорит жалобно:

– Пожалуйста, ну, Ирочка, ну, давай!

Я и сама чувствовала сильное желание поплескаться. В наших сумках лежали купальники. Сегодня в расписании был бассейн, но Русалка заболела, и вместо плавания поставили геометрию. Жара давила ужасная, и весь класс дружно стонал от такой несправедливости.

Пока я раздумывала, Инга шагнула на дорожку, вниз, к пляжу. Обернулась. В тот момент она сильно напоминала Герасима, когда он шел топить Муму. Такой у нее был взгляд… словно ей вовсе не хотелось купаться, но что-то влекло ее. Я засмеялась и сказала об этом. Но потом почувствовала настроение сестренки. Мы всегда отлично понимали друг друга. И тогда я ощутила беспокойство. Мне уже расхотелось лезть в воду. Но я послушно, будто сомнамбула, шагала за сестрой, стараясь не поскользнутся на траве склона. Инга быстро спускалась по тропинке.

Из-за жары на реке было, наверное, полгорода. Мы могли провести в очереди у раздевалок целый час, однако повезло. Вижу: Инга уже машет рукой из кабинки. Та почему-то пустовала.

Мы закрылись в узкой клетушке, разделись и вытащили из сумок купальники. Я натягивала плавки и размышляла о том, что все считают нас очень красивыми. Инга уже в то время была сногсшибательной: длинные вьющиеся волосы – она постоянно пыталась их распрямить плойкой; высокая, из-за чего ей давали на пару лет больше. Ее грудь всегда опережала в росте мою, и мы частенько подтрунивали друг над дружкой по этому поводу, но так – по-доброму. Когда она надевала джинсы, узкие бедра выглядели одуряюще. Однако я не завидовала: мы были похожи, только я ниже, и волосы каштановые.

Пляж разбили в самом широком месте реки; говорят, течение здесь чувствовалось только к середине. Нам ни разу не удалось вырваться из под надзора взрослых, чтобы загрести подальше, хоть плавали мы хорошо. Всегда повторялось одно и то же: отплываем от берега чуточку – и тут же мама или папа кричат вернуться. А рядом люди плещутся и снисходительно посматривают на нас. Стыд и позор.