Пришлось Лизавете пройти все экспертизы с медицинским освидетельствованием и допросы. На следующий день за ней на машине. приехал брат Николай вместе с дядькой. Поскольку было возбуждено уголовное дело, Лизе запретили покидать место проживания и выезжать за пределы города. Затем, только благодаря связям полковника, ее отпустили в Питер после всех необходимых формальностей. Осталось только поймать насильника и его сообщника. Роман, как выяснилось позже, возвращался домой из мест не столь отдаленных, где отбывал срок за подобное преступление и вышел раньше срока по УДО за прилежное поведение.

 Лиза мужественно прошла все этапы, являлась в суд и к следователю. Романа поймали, он набрался наглости и написал ей письмо из КПЗ с просьбой отказаться от своих показаний. Мол, сама виновата, напилась, так получилось– все! У подонка в строках написанной просьбы не было и тени раскаяния или сочувствия, а только страх за свою шкуру, точнее сказать – задницу. В тюрьме насильников «любят»!

 *****

 Санкт-Петербург встретил Лизу встретил свинцовым небом и непроглядной серостью домов, улиц, людей. Казалось, мрак и сырость – это визитная карточка ее нового места жительства. Теперь, думала Елизавета, после того, что произошло, ей здесь самое место, чтоб прозябать в тоске, одиночестве, полным уныния и отчаяния из-за несбывшихся мечтаний и рухнувших надежд. Юность кончилась…

 Николай всячески пытался поддержать сестру, успокаивая, что ее примут в Архитектурно-строительный институт, определят в общежитие, все наладится и забудется, как страшный сон. Но, к сожалению, девушке в это с трудом верилось. Хотела ли она того, чего желала совсем недавно? Она не могла ответить на этот вопрос даже самой себе.

 Поначалу Николай поселил Лизу у себя дома, познакомив, наконец, со своей женой, которая была старше Лизы на пять лет. На первый взгляд, у девушек много общего, но Мария, жена Николая, встретила гостью сухо и надменно, как Коля ни просил изменить свою позицию по отношению к сестре. Мария была непреклонна.

– Сучка не захочет, кобель не вскочит! Нечего теперь носиться с ней, как с хрустальной вазой. Лучше о жене подумай, мне волноваться нельзя! – не унималась в очередной из вечеров на кухне Маша, ставя Николая в дурацкое положение.

– Я понимаю, виновата она или нет, сестра же все-таки, пусть, поступит и съедет сразу, ну потерпи, родная! – Коля пытался взять тайм-аут.

– Сколько терпеть? Год, два? Мне рожать скоро!   На ее кислую мину мне противопоказано смотреть с утра до вечера! Белоручка, видите ли! Сидит в комнате, в магазин даже боится сходить, обед приготовить – не умеет, прибраться помочь – желания нет. Это не гостиница! – закончила свою тираду на повышенных тонах разгоряченная жена.

 Лиза в этот момент выходила из ванной комнаты, и часть реплик Марии уловил ее слух. Она не сомневалась с первого дня в истинном отношении к себе родственницы. Тем же вечером у них с братом состоялся неприятный разговор. Коля чувствовал свою вину за жену, а Лиза не хотела никого стеснять и быть обузой:

– Коль, я домой вернусь, не могу я здесь больше!

– Ты что, совсем с дуба рухнула! Родители же ни о чем не знают, и знать не должны! Ты поняла? Хочешь родителей до инфаркта довести?! Точно малахольная!

– Не ори на меня, мне и без того тошно!

– Так если тошно, возьми себя в руки и устраивай жизнь, как надо, не перевешивай свои проблемы на других, большая девка уже, чтоб с тобой сюсюкаться!

– Легко тебе говорить, ты же мужчина! – расплакалась Лиза, уткнувшись в плечо брата, которое он тут же ей подставил и погладил мозолистой теплой рукой по щеке.

– Лизок, не обижайся на нас! Чем меньше мы будем жалеть тебя, тем быстрее ты забудешь все! Понимаешь, в жизни и не такое встречается, просто иди дальше и не оборачивайся. Я не хочу, чтобы ты в панцирь себя загоняла и сидела там, как улитка. Я люблю тебя!

 На следующее утро Мария подскочила на кровати от грохота на кухне, Коля уже был на работе. Воры – первое, что пришло на ум мнительной женщине. Та бросилась опрометью в кухню. Кособокая стремянка, как легкоатлет, добежавший к финишу первым, валялась кверху ногами. Лиза, обхватив себя руками за щуплые плечи, сидела на кафельном полу среди посуды, тарелочек расписных, любимых синих чашечек Марии из кофейного сервиза. Навесной шкафчик, развалившийся на части, больше походил на судно, выброшенное на берег после столкновения с рифами.

– Я пыль вытирала, там под потолком ее столько скопилось,– попыталась реабилитироваться девушка. Слезы предательски лились соленой струйкой.

– Растяпа ты! Кто тебя просил? На своей кухне порядки наводи! – как иерихонская труба, горланила Маша.

– Я все уберу, тебе нервничать нельзя! – попыталась оправдаться Лиза

– Не прикасайся тут больше ни к чему!

 Лиза в слезах вылетела с кухни и закрылась в своей комнате.

 В голове путались мысли, мозг тщетно пытался найти решение. Обида и досада захлестнули все ее существо, за что ее так не любят?

 В этот момент во входную дверь позвонили.

– Колька! – уже было обрадовалась Лиза. Но тут же упала на диван, рыдая. Ведь Колька больше не тот любящий и всегда находящийся рядом брат, он теперь глава семьи, другой, чужой.

 Он, конечно, примет не ее сторону. Опять скажет – непутевая!

 Неожиданно дверь распахнулась, и в комнату влетел старший брат Павел. Подтянутый, элегантный, мужественный и всегда дипломатичный. Ее Пашка.

– Сестренка моя любимая, выбрался сразу, как смог! Извини, дел много! Ну как ты, роднуля моя, рассказывай! Надеюсь, призраки прошлого тебя не беспокоят? Ну что ты? Все будет хорошо, не плачь! – Они обнялись так крепко, словно они уже никогда больше не увидятся еще. Павел на несколько мгновений стал простым и душевным рязанским парнем, которым его помнила Лиза. Они так давно не виделись, им было, что рассказать друг другу. Когда-то они были очень дружны. Павел всегда был более понимающим и тонко чувствующим человеком, нежели Колька, которому были присущи больше резкие, явно выраженные мужские черты характера.

 *****

 Семейную идиллию прервали причитания и громкие возгласы с кухни, по всей видимости, Маша так и не смогла успокоиться от медвежьей услуги своей любимой золовки. Только Павел предстал перед взглядом беременной женщины, как на него тут же обрушился весь шквал эмоций и негатива. Павел имел, конечно, большой опыт в общении с людьми, но влезать в женские дрязги, по его мнению, занятие неблагодарное, даже если одна из этих барышень его сестра:

– Так, девочки, вопросы кухни решайте без меня! Машенька, не нервничай, дорогая, если вся причина твоего недовольства кроется в присутствии здесь Лизы, то обещаю – в ближайшее время решу этот вопрос, буквально до моего отъезда!

 Маша недовольно фыркнула, развернулась и вылетела с кухни, чуть не сбив с ног стоящую в проходе Лизу. Стало ясно одно – здесь больше оставаться нельзя, лучше на вокзале с бомжами, чем под одной крышей с такой родней.

 Павел похлопал ободряюще свою сестру по плечу и дал слово, что до вечера обязательно придумает что-нибудь и даст знать. С этими словами он, громко хлопнув дверью, вышел из квартиры по-английски, дав понять «гостеприимной» хозяйке, что ее поведение возмутительно, и он не разделяет позицию Марии.

 Несчастная Елизавета уже устала плакать, слезы будто высохли, а вместе с ними и ее душа. Не с кем ей в этом городе поделиться своими чувствами, никто даже не пытается понять девушку. В упадническом настроении она наспех покидала свои пожитки в одну большую сумку и решила ехать на вокзал. Хорошо, что в кармашке джинсов была заветная купюра достоинством в 100 у.е., которую Павел предусмотрительно сунул Лизе перед уходом в ладошку, на мелкие расходы.

– Очень кстати, – размышляла девушка, спускаясь в лифте многоэтажки.

 Лизку уже не так страшили неизвестность и этот большой город, кишащий людьми всех национальностей с разным цветом кожи. Ее почти не пугали многочисленные проспекты и узкие улочки, обилие машин, проносящихся с бешеной скоростью по КАД, пробки в «час пик», в общем, все то, чего никогда не увидишь в ее родной Рязани. Для Лизаветы страшнее всего сейчас было ощутить непонимание и отсутствие поддержки родных и близких людей. Земля будто уходила из-под ног. Не стало прочного фундамента из сложившихся ценностей и взглядов, будто этот город отформатировал ее суть и перезагрузил на другой уровень жизни. В ее голове вся эта новая жизнь превратилась в какое-то месиво, бесформенное и склизкое. Не складывались в пазлы мысли, логические цепочки не выстраивались. Как жить дальше?! Всю свою жизнь, до ужасного происшествия в поезде, она прожила под крылышком родных, не сделав ни одного самостоятельного шага, не задумываясь о собственном будущем. Беззаботность и юность канули в лету.

 Уже на вокзале, сидя в зале ожидания, девушка обратила внимание на странную женщину, лежащую напротив нее на железных сидениях. Старуха очень напоминала скрюченную мумию из склепа. Лизка взяла себя в руки и выдохнула воздух из легких, сказав себе, что решение всегда есть. Как жить? Ну уж нет, так, как эта сморщенная и грязная, опустившаяся на дно жизни бабулька, она точно не будет. В этот момент глаза бродяжки распахнулись, как окошки темницы в яркий солнечный день. Лизка растерялась, увидев на испещренном глубокими старческими морщинами лице моложавые глаза цвета синего неба, пристально смотревшие на нее из-под красного тканого платка. Лизу передернуло от этого пронзительного, пронизывающего насквозь взгляда. Она попыталась отвернуться. Тут глаза-сканеры померкли, потускнели, и до девушки донесся голос, словно из загробного мира:

---