Паучье княжество

Мария Понизовская

© Понизовская М., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Иллюстрация на обложке Mystical Buttons

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Ходячие магазины, заводные куклы, расписные пряники и сиротки, растворяющиеся в паутине княжеского дома.

Мрачная история, затягивающая в декорации альтернативной Российской империи. Здесь сложно пройти мимо одного только мира, ужасно эстетичного и кинематографичного в своих жутких деталях. Психологический триллер, приютские разборки и вкусные нотки народных мотивов.

Mystical Buttons, художник

Загадка вместо пролога

В комнаты, где нет дверей,
Бросают спящих матерей,
Отцов, сестёр и сыновей…
И долог сон, а их тюрьма
Темна, сыра
И холодна.

Дом

Пожалуй, в приюте не было никого лживее Маришки Ковальчик. Выдумки выходили у той до того складно, что сперва нельзя было в них не поверить. Младшегодки до сих пор ловили каждое её слово. Отец – воздушный пират, расстреливающий в небе торговые дирижабли? Маменька – одна из знатных господарочек, что вынуждены прятать результаты своего порока в сиротских домах? Мелюзге очень нравились Маришкины выдумки, а вот остальных… этот нескончаемый поток бредней, разъедающий уши, ужасно злил.

Протяжный скрежет тормозов – он едва не оглушил их всех. А затем омнибус наконец-то замер. Прямо у высоких и кованых ворот. Гомон приютских, поднявшийся ещё на подъезде к усадьбе, затихнув на миг, воротился с новой небывалой силой. И губы учителя, сидевшего впереди всех, надломились в улыбке.

Не предвещающей ничего хорошего.

Подопечные словно совсем позабыли о нём. Липли носами к стеклу, гудели и ёрзали. Толкали друг друга, переругивались. Они были будто разворошённый пчелиный улей. Взбесившиеся насекомые.

А учитель тем временем неторопливо промокнул лоб платком. Поднялся. Так же неспешно повернулся к возбуждённым воспитанникам. И не громче, чем говорил обыкновенно, прошипел:

– Тиш-ш-шина.

И дважды повторять не пришлось.

Сначала замерли первые ряды, за ними затих и остальной омнибус.

Лишь невнятное испуганное бормотание всё ещё доносилось с дальнего конца кузова.

– Настасья… – голос Якова Николаевича был нарочито ласков.

Маришка пихнула локтем подругу. Бедняжка так была встревожена пустошью, раскинувшейся на многие вёрсты вокруг, что не заметила перемены.

Но наконец умолкла и она.

– Выходим по двое, – приказал учитель, стоило последнему голосу испуганно стихнуть. – Парами! Парами, чтобы я мог сосчитать!

Они высыпали на гравийную дорожку и выстроились, как было велено. Тридцать сирот разного роста и возраста. Те, что помладше, обриты почти наголо, остальные коротко стрижены. Головы их были что щетинистые свиные бока. Все, кроме разве старшегодок, – среди них и Маришка с Настасьей. Им по зрелости лет предстояло вскоре покинуть приют, потому разрешалось отращивать волосы.

Маришка сжимала в руках маленький саквояж, легко уместивший всё её добро, и зябко переминалась с ноги на ногу. На улице было холодно, особенно после духоты омнибуса. Холодно совсем не по-осеннему. А ведь всё ещё стоял ноябрь.

«В Ирбите было теплее», – тоскливо подумалось ей.

Яков Николаевич наспех пересчитал подопечных. И пока вёл счёт, на его лице перекатывались желваки.

– Восславим же Императора за то, что щедро одарил вас новым домом, – сказал учитель, надевая шляпу-котелок. – Только взгляните на это место…

Он умолк. И хотя больше ничего он так и не произнёс, Маришка явственно уловила, что в неоконченной фразе потерялось какое-то важное продолжение. Она нахмурилась, одаривая его смазанным взглядом. Долговязый, с солдатской выправкой и проступившей проседью на висках, Яков Николаевич напомнил своим статным видом Маришке, как в её «молочные годы» даже нравился ей.

Ковальчик задрала голову, прогоняя ненужные мысли.

Парадный фасад тёмного камня навис над ними, будто голова василиска.

– Да хранят Всевышние Императора, как родители хранят сыновей своих! – прочистив горло, Яков Николаевич поднял руки, и сироты заученно вторили его движению. – Истинно!

– Истинно! – прокатилось по толпе приютских.

– Истинно! – выдохнула Маришка.

Порыв ледяного ветра унёс их слова далеко в пустошь. Маришка старалась на неё не смотреть. Не замечать этих мёртвых, покрывшихся сизой сморозью земель вокруг.

Они знали, что едут далеко на восток. Они знали – давно, заранее, – что новый их дом обжился далеко-далеко от людских поселений.

Но Маришка не думала, что найдут они его здесь – прямо среди ничего.

Отчего же Император выбрал для них такое место? Мог ли он не знать, где старый княжеский дом располагался…

Или могли ли его обмануть?

Маришка задержала дыхание на мгновение. От собственных преступных мыслей по телу прокатилась дрожь. Не дóлжно ей было так думать. Она не сомневалась в своем повелителе. Она любила его. А он любил их.

На счастье, от ушедших куда-то не туда дум Маришку быстро отвлекли смешки и возня позади. Негромкие, но раздражающие ухо звуки. Нервирующие ровно настолько, насколько может муха, бьющаяся о стекло.

Приютская передёрнула плечами, веля себе не смотреть назад. Она знала, кого там увидит.

Но смех не затихал. И был неуместен сейчас. Совсем.

Кто-то из них – стоявших позади – наконец сдавленно хрюкнул. И больше не выдержав, Маришка обернулась.

«Разумеется», – пронеслось у неё в голове.

Володя и Александр – завсегдатаи учительской комнаты наказаний, прячась за девчачьими спинами, по очереди и наотмашь лупили ладонями по козырьку старенького кепи малыша Луки. Оно съезжало ему на лицо, когда он всё пытался его поправить и увернуться, но ничего не получалось – остальные младшегодки, обступив их плотным кольцом, корчились со смеху и не давали отойти. Тяжёлые удары находили Луку со всех сторон. Точно в шахматной партии старшие чередовали ходы: то Володя ударит, то Александр. И лицо мальчика становилось всё краснее и краснее – сомнений не оставалось: он вот-вот разревётся.

Настя тоже оглянулась, заметив, куда смотрит Маришка. И тут же вцепилась взглядом в Александрово лицо, обычно какое-то по-барски холёное и красивое, сейчас – перекошенное беззвучным хохотом.

Скривившись, Маришка поспешила отвернуться. А вот подружке цирковое представление, похоже, пришлось по нраву. Настя и не пыталась сдержать улыбки, разглядывая, впрочем, скорее своего ненаглядного. Будто бы и не замечая даже, что, собственно, тот вытворяет. И всё ещё демонстрируя Якову Николаевичу свой затылок.

Маришка, сконфуженная, дёрнула подругу за рукав:

«Слушай!» – указала она на учителя одними глазами.

Об имперской милости Яков Николаевич распинался долго. Маришка слышала, как от холода стучат подружкины зубы. Однако весть, завершившая его речь, бесспорно стоила того, чтобы стоять на морозе хоть целый день.

– Это шутка? – Настины светлые брови взлетели вверх.

Маришка не ответила. Она украдкой оглядывала лица остальных. По сиротской толпе бежал гул. Они были взбудоражены.

Новый дом уготовил приютским дортуары на троих. Удивительная роскошь против бараков с койками – женского и мужского, – где им приходилось спать прежде.

И весть эта была… неожиданной.

И казалось, ничто не было способно разрушить исключительность того момента. Ведь им пожаловали первую на их памяти почти собственность. Но…

– Отчего же не на двоих? – протянул за Маришкиной спиной Володя. – Какие-то непотребства, господин Яков…

И снова россыпь сдавленных смешков.

«Всевышние!» – Маришка снова обернулась. Стремительно и озлобленно в этот раз.

По её мнению, Володина цыганская кровь, придававшая ему небывалой бравады, в конце концов – там, в будущем – приведёт прямиком на кол. Она была уверена, после выхода из приюта он примется промышлять не иначе как разбоем.

Он поймал её взгляд и оскалился:

– Возьмём Наську третьей, а?

Если бы щёки Маришки и без того не горели от ледяного ветра, то она непременно покраснела бы. И с губ её почти сорвалось «мерзавец», но Настя успела предостерегающе сжать запястье.

Слова свои Володя, по обыкновению, произнёс негромко – по-крысьи, чтоб слышали только приятели. Но в этот раз всё же он просчитался.

В повисшей тишине голос его отзвучал набатным боем.

Учитель молчал.

Стихло и робкое хихиканье Володиной своры.

Разделявшее их расстояние Яков Николаевич преодолел всего в пару шагов. Удар был быстрым и хлёстким. Голова воспитанника дёрнулась, и заплатанное кепи слетело на землю, обнажая чернявую лохматую голову с клоком седых волос у виска.

---