Если ничего подобного не обнаружено, то с тела снимается вся одежда^[3] и начинается осмотр при хорошем освещении с использованием налобного спелеологического фонаря^[4], позволяющего отчетливо видеть все телесные повреждения. Мы действуем индуктивно: сначала нужно найти все повреждения, какие только есть, описать их и только потом интерпретировать. Такой подход в корне отличается от дедуктивного, в соответствии с которым все началось бы с проверки наличия огнестрельной раны, потом странгуляционной борозды или любых других возможных повреждений, которые обычно связаны с тем или иным вариантом насильственной смерти, – вместо того, чтобы выявить все повреждения, а затем ассоциировать их с конкретным вариантом развития событий.

Что касается самого вскрытия, то его проводят, только если остаются вопросы или если повреждения кажутся необычными или вызванными действиями другого человека.

Вскрытия проводятся теперь редко^[5]. В Бельгии им подвергаются 0,2 % всех умерших, в то время как в среднем по Европе этот показатель варьируется от 1 до 2 %. Вот поэтому многие убийства так и остаются нераскрытыми. Однажды мой знакомый сотрудник министерства юстиции, пытаясь оправдать отказ своего министра помогать развитию судебной медицины, обронил следующую фразу: «Наши тюрьмы и так переполнены».

Вернемся к нашему трупу. Когда я приехал на нужную улицу, найти дом оказалось нетрудно: перед ним, как обычно, уже стояла полицейская машина. Это бедный район города, застроенный небольшими домами шахтеров. Угольные шахты, в течение многих лет дававшие работу людям, давно закрылись. Зато все еще стояли дома, построенные владельцами шахты по типовым проектам. Все строения шахтерского поселка похожи друг на друга. Славные времена добычи каменного угля, к счастью, канули в Лету. Эта экономическая деятельность изменила ландшафт, по-прежнему сохраняющий следы истории шахтерского прошлого: повсюду можно видеть небольшие искусственные холмы – так называемые терриконы^[6].

Перед домом собрались многочисленные соседи: в маленьких шахтерских поселках все знают друг друга. Также пришли и родственники. Они проявляют некоторое нетерпение, усугубленное непониманием, так как полицейские в соответствии со своими служебными инструкциями ограничили доступ к телу, насколько было возможно. Они ждут, чтобы я осмотрел тело и констатировал отсутствие подозрительных повреждений. С моим приездом они чувствуют явное облегчение и не скрывают некоторого раздражения. Один из полицейских говорит мне:

– Извините, доктор, судья вызвал вас совершенно напрасно. Это самоубийство.

Что мне ему ответить? Ничего! У этого полицейского вид очень убежденного человека. Возможно, он прав, чаще всего так и бывает. Самоубийства действительно происходят гораздо чаще убийств.

– Так где же ваш самоубийца? – спрашиваю я у полицейского. Тот ведет меня в находящуюся рядом входную комнату на первом этаже. В этих маленьких шахтерских домах прихожих не бывает – перешагнув порог, сразу попадаешь в жилое пространство. Прихожая – это удел буржуазии, как и высокие потолки на первом этаже, которые говорили в прошлом о богатстве собственника. Справа от входа вдоль окна, которое выходит на улицу, стоит диван. Покойник находится на этом диване в сидячем положении. Его голова наклонена в правую сторону, оружие так и осталось в левой руке. Револьвер калибра 7,65.

Согласно французским стандартам, калибр оружия практически соответствует диаметру пули. Поэтому для оружия калибра 7,65 могут подойти пули диаметром 7,65 миллиметра. Не следует путать французские стандарты с англосаксонскими: оружие с калибром 22 LR (long rifle — англ. «длинный винтовочный») не является оружием, для которого подходят пули диаметром 22 миллиметра, что почти соответствовало бы калибру небольшой пушки. В английской системе мер такой калибр соответствует пуле диаметром 0,22 дюйма, то есть 0,5888 сантиметра – около 6 миллиметров.

Прежде всего мне нужно выставить всех за дверь, что не так уж и просто при наличии безутешно рыдающей супруги, не желающей сдвигаться с места. Тогда я применяю свое секретное оружие: угрожаю немедленно перевезти тело в Институт судебно-медицинской экспертизы. Такая угроза действует безотказно. Когда я работаю, мне не нужны ни родственники жертвы, ни кто-либо еще. Следует отметить, что мои предварительные наблюдения защищены тайной следствия, и никто, кроме полиции и следователей, не должен ничего знать до тех пор, пока я не отправлю свой отчет судье. Особенно родственники жертвы, так как, если речь идет об убийстве, в более чем 80 % случаев оно совершается тем или членом семьи.

Кто, если не муж, может быть больше заинтересован в убийстве жены, и наоборот?

Тем, кому хочется совершить столь ужасное преступление, стоит напомнить, что человечество придумало такое простое решение, как развод. В общем, необходимо соблюдать тайну следствия, в том числе и в отношении родственников. Дело в том, что, если возможный убийца будет знать об обнаруженных мной деталях, он может изменить свои показания в соответствии с этими данными. В таком случае на вопросы следователей он даст заранее приготовленные правильные ответы.

Наконец в комнате становится спокойно, а торнадо перемещается на тротуар, где шум никому не мешает. Я приступаю к работе в соответствии с неизменным ритуалом, который заключается в организации удобного пространства: убираю куртку подальше и открываю комплект с набором инструментов, который вот уже многие годы представляет собой ярко-красный рюкзак, как у спасателей. Мне нравится его цвет, потому что так меньше шансов забыть рюкзак впопыхах на месте происшествия. Я надеваю перчатки для… мытья посуды. Вот уже больше 30 лет как я использую эти перчатки, всегда отдавая предпочтение ярким цветам – розовому или желтому, – из-за их прочности. Хирургические перчатки легко рвутся, их нельзя использовать повторно, и они стоят очень дорого. Перчатки для мытья посуды можно мыть, они прочные и гораздо более дешевые. Затем я готовлю контейнеры для забора биоматериалов – один для крови, второй для мочи – с соответствующими инструментами: шприцами и иглами. Забор крови и мочи (если есть) производится на регулярной основе у всех исследуемых мной трупов для последующей отправки биоматериала на химико-технологический анализ по запросу судьи в случае необходимости. Наконец, я достаю термометр для измерения температуры трупа – это единственный эффективный метод для определения давности наступления смерти. Как правило, я достаю все необходимое с самого начала, чтобы ничего не забыть.

Тем временем полицейские объясняют мне ситуацию. Марко – итальянец по происхождению. Его отец эмигрировал из Италии в 1960-е годы, чтобы пойти в шахты. Работы тогда было очень много: спрос был такой, что шахтеров искали и в Италии. Затем на смену итальянцам пришли марокканцы. Марко входил в число второго поколения этих работников, которое было полностью интегрировано в бельгийское общество. Его отец всю жизнь работал на шахте и умер от антракосиликоза – профессионального заболевания, при котором поражаются легкие людей, работающих в угольных шахтах и весь день вдыхающих угольные частицы безо всякой защиты. Эти угольные частицы так и остаются в легких и в конечном счете уносят жизни шахтеров. Что касается Марко, он работал в металлургии и досрочно ушел на пенсию, после того как его предприятие закрылось, проиграв азиатским конкурентам, предлагавшим металл по гораздо более низким ценам. Марко уволили в 52 года, хотя он всю жизнь работал на одном и том же предприятии – не помогли ни забастовки, ни профсоюзные манифестации, ни политическая активность. На момент смерти Марко было 57 лет.

Как обычно, я обхожу всю комнату и осматриваюсь повсюду, не прикасаясь ни к чему.

На столе я вижу письмо, написанное от руки. Марко продолжал использовать для письма бумагу и шариковую ручку в эпоху господства компьютеров и смартфонов. Это письмо, которое он собирался отправить в свой банк. Судя по всему, оно так и осталось неоконченным. Тут же находятся некоторые лекарственные препараты: гипотензивное средство^[7], средство для снижения уровня холестерина в крови, лекарство от сахарного диабета – обычный набор для мужчины его возраста и телосложения. Марко весил 88 килограммов при росте 168 сантиметров. Мне очень нравится повторять следующую фразу: «В жизни все логично: если много жрать, растолстеешь». Наряду с еще одной: «Единственными толстяками в Бухенвальде были те, кто стоял на сторожевых вышках». Если бы Марко следил за своим питанием и больше двигался, он похудел бы и легко обошелся без всех этих лекарств. Вместо этого он собирался сделать себе бариатрическую операцию, или рукавную гастропластику, – проще говоря, удалить часть желудка с целью уменьшения его объема. В результате такой операции притупляется чувство голода, в желудок попадает меньше пищи, и вес снижается. Многие люди с лишним весом и даже страдающие ожирением предпочитают сделать себе хирургическую операцию, чем приложить хоть какие-то усилия для снижения веса, в то время как некоторым другим людям, несмотря на все их огромные усилия вернуть здоровье и обрести более высокое качество жизни, действительно остается только этот вариант.

Марко женился на Маите. Он встретился с ней на профсоюзном собрании. Молодые люди сразу же влюбились друг в друга. Через два года они поженились. Еще через два года у них родился первый ребенок, которого они назвали Марио. Я смотрю в окно и вижу мальчишку. На тротуаре он стоит рядом со своей матерью, Маите. Они ждут, когда я закончу осмотр тела.