Я ещё раз протёр маленькими кулаками глаза, но табличка никуда не делась, а это значило, что я попал после своей смерти туда, в тело четырнадцатилетнего Ивана Николаевича Добряшова, в тот день, когда двадцать пятого августа 1964 года собственная мать привезла и отдала его в школу-интернат, поскольку её новый ухажёр, полковник из ближайшей к посёлку воинской части, не захотел иметь чужих детей в своей семье и поставил её перед выбором. Свадьба или сын. Женщина, чей первый муж скончался, заснув пьяным на колхозном поле и попав под комбайн, не имея перспективы найти себе в небольшом посёлке ещё одного такого же мужчину, колебалась недолго. Роман Аркадьевич был уроженцем Москвы, холост, красив, и только чудо, что он остановил свой взгляд на ней, а не на сотне женщин, которые вились рядом, только чтобы он их заметил и увёз отсюда после окончания своего срока назначения в местной воинской части.

Мои воспоминания, которые весьма красочно и неоднократно описывал мне Иван Николаевич, прервались стуком двери, и его мама вышла из кабинета, подойдя ко мне.

– Зайди в кабинет, директор хочет с тобой поговорить.

– Ты меня бросаешь? – я поднял взгляд, чтобы хорошо запомнить её лицо. Сам Иван рассказывал, что он тогда был в какой-то прострации и мало что понимал, осознание произошедшего наступило только вечером того же дня.

Женщина отвела взгляд и поджала губы.

– Иван, я сказала, зайди в кабинет! – повторила она.

Я, понимая, что, если сейчас упаду и буду биться в истерике, только ухудшу своё нынешнее положение, поднял ранец и, не оглядываясь, вошёл в кабинет.

– Доброе утро, – поздоровался я с женщиной необъятных размеров, имевшей сиреневые волосы, стянутые на голове в тугой пучок. Большие очки из дешёвого оранжевого пластика только чудом висели у неё на носу.

– Сразу начну с главного, – она смотрела на меня словно на вошь и цедила слова по капле, как воду из графина, – если будешь слушаться воспитателей, твоя жизнь будет хорошей, если нет, она весьма усложнится. Ясно?

– Да.

– Да, Инесса Владимировна.

– Да, Инесса Владимировна, – послушно повторил я за ней.

– Отлично, – её взгляд если и стал теплее, то не больше чем на один градус, – сейчас я выделю тебе сопровождающего, он покажет твою комнату и кровать. Выучи все правила нашей школы наизусть, в понедельник тебя о них спросят. Понятно?

– Да, Инесса Владимировна.

Она хмыкнула, затем вышла за дверь и через пять минут вернулась в сопровождении крупного парня с короткой причёской и такими огромными кулаками, что мне стало по-настоящему страшно. Об этой опознавательной черте мне рассказывал Иван, заметив, что этот Илья Подгубный, так звали подростка, был первым, кто его серьёзно избил в жизни. До этого школьные драки или выяснения отношений между дворами были просто лёгким массажем по сравнению с тем, что произошло этим вечером, когда его привезли в интернат, и продолжалось целую неделю после. У местных это называлось пропиской новичков, чтобы они сразу понимали, куда попали и кто здесь главный, и никого не волновало, ребёнок из какой семьи попал в интернат. Если оказался здесь, ты должен был подчиняться местным правилам и негласным законам.

– Илья, будь добр, проводи Ивана, думаю, поселим его в четвёртой комнате, там было свободное место.

– Слушаюсь, Инесса Владимировна, – подобострастно ответил тот, а женщина лишь отмахнулась, показывая, что мы можем проваливать.

Поднимались по лестницам на третий этаж мы молча и так же зашли в комнату, на которой висела медная, начищенная до сверкающего блеска цифра «4». Отовсюду на меня смотрели дети и подростки различных возрастов. Насколько видел я, здесь были как семилетки, так и ребята моего возраста, причём в одном крыле жили только мальчики, а во втором, отгороженном от первого и лестницы железной решёткой, виднелись девичьи лица.

Открыв дверь и пройдя внутрь, сопровождающий обратился к лежащему на кровати подростку.

– Пузо, принимай, новое мясо.

– Губа, ну чё, б…ть, к нам-то, – возмутился тот, – только свободно дышать стали, посели его к Сиплому.

– Корова сказала сюда, значит, сюда, – тот не повёл и ухом, – введи его в курс дела.

– Хорошо, – тот покорно кивнул.

Подросток жадно посмотрел на мой ранец, но всё же вышел.

Лежавший на кровати, едва закрылась дверь, тут же сорвался с места и походя врезал мне под дых, забрав ранец, когда я сложился, хватая воздух ртом.

Подросток судорожно выбрасывал мои вещи, которые были там аккуратно сложены, и, не найдя ничего интересного для себя, разочарованно вздохнул.

– Б…ть, ещё один нищеброд.

Кинув ранец на пол, он вернулся на сильно скрипнувшую панцирную кровать и щёлкнул пальцами. С соседней койки тут же бросился к нему подросток лет десяти и, подбежав, опустился перед ним на колени.

– Резче, Заяц, резче надо выполнять команды, – пожурил позвавший и дал ему лёгкий щелбан.

– Пузо, – поканючил тот, – ну я же отдал тебе свой обед, прости меня.

– Давай займись нищебродом, тогда прощу, – смиловался тот, – да и за ужином хлеб мне с маслом отдашь ещё.

– Конечно, – тот согласно кивнул и, получив ещё один барский щелбан, встал на ноги и подошёл ко мне.

– Чё разлёгся, собери вещи и займи вон ту койку у двери, – в его голосе, когда он обращался ко мне, моментально появились властные нотки, – быстрее давай!

Пытаясь восстановить дыхание, я стал судорожно собирать выброшенные из ранца вещи и, с трудом закрыв кожаную крышку, прошёл к указанному месту. Там стояла просто кровать, даже без матраса или постельных принадлежностей.

– Выходные поспишь так, в понедельник выйдет на работу комендант, выдаст всё, – словно говоря о мелочах, оповестил меня стоявший рядом и продолжил: – Читать умеешь?

Я лишь молча кивнул.

– О, отлично, дело упрощается, – тут же обрадовался он и, метнувшись к своей кровати, вернулся с тонкой книжицей явно кустарного производства.

– Возьми пока мою, в понедельник тоже выдадут, – вручил он мне её и вернулся к своей кровати, подхватив книгу о «Трёх Мушкетёрах» и вернувшись к чтению.

Третий подросток, сидевший на окне, не обратил на моё существование никакого внимания, посмотрев лишь раз, когда я зашёл в комнату с Губой.

Поставив ранец на тумбочку рядом со своей кроватью, я открыл книжицу и понял, что читать её мне не обязательно, поскольку знал я её и так наизусть благодаря рассказам своего собутыльника, который даже пятьдесят лет спустя зачитывал мне её по памяти.

«Да, точно, он неоднократно хвастался, что у него всегда была отличная память и реакция», – вспомнил я, пробежавшись взглядом по параграфам, выделенным красным шрифтом, и убеждаясь в этом сам, весь текст словно под копирку тут же впечатался в память. Всё было просто и понятно: ты здесь никто, и звать тебя никак, не будешь слушаться или плохо учиться, будешь наказан.

Отложив книгу на сетку кровати, я схватился за голову.

«И что же делать? – в голове билась всего одна мысль, когда сидел и бахвалился на кухне, подначивая пьяного собутыльника, говоря, что всё бы сделал по-другому, я как-то не представлял себе, что могу оказаться в его шкуре, а это коренным образом меняло дело, стоило только посмотреть на свои тонкие руки и ноги, а также вспомнить кулаки парня, приведшего меня сюда. – Сегодня ночью меня изобьют, – вспомнил я. – Нужно попробовать сопротивляться и дать им отпор». Вот только как, я пока себе слабо представлял.

***

День пролетел быстро, мы сходили один раз на обед, поев какой-то бесформенной бурды что на первое, что на второе, и на ужин, где был лишь чай с хлебом и твёрдым, словно каменным, кубиком масла, который у меня тут же молча забрал Пузо. Судя по тому, как возле него образовалось ещё три таких, масло он очень любил. Я не стал спорить, чтобы усыпить их бдительность, так что в бурчащий от голода живот залил лишь сладкий чай без ничего. Самое странное было то, что ко мне никто не подходил, не знакомился, хотя было видно, что детям и подросткам я интересен, но все как один игнорировали моё существование. Если бы попал сюда, не зная местных правил, я бы, конечно, сильно напрягся и переживал, а из рассказов Ивана знал, что так было всегда для новичков. Сначала неделя побоев, только затем с тобой будут общаться – таковы негласные правила этого социума.

К ночи я немного подготовился, сделав себе импровизированный кистень из куска дегтярного мыла, что мне дала с собой его мамаша, и полотенца. Связав всё, я затянул петлю вокруг ладони и лежал на кровати, когда раздался звонок отбоя и везде, кроме тусклых коридоров, погас свет.

Мучителей ждать долго не пришлось, поскольку уже через полчаса скрипнула дверь и четыре тени появились в проёме.

– Эх, пошла потеха, – тихо произнесли в темноте, а следом за этим я скатился с кровати и, встав на ноги, с большим замахом ударил своим самодельным оружием снизу вверх, ориентируясь по тени.

Раздался булькающий звук, и затем на пол что-то упало. На минуту воцарилась тишина, а затем раздался удивлённый возглас.

– Эта с…а Колю вырубил.

– Мочи гниду! – этот голос был мне знаком и принадлежал тому, кто меня провожал до комнаты.

Я успел взмахнуть кистенём ещё два раза, прежде чем меня сбили с ног и на тело и голову посыпался град ударов. Сознание очень быстро меня покинуло.

---