Нечто в воде

Кэтрин Стэдмен

Посвящается Россу

Победу, изложенную со всеми подробностями, трудно отличить от поражения ^[1].

Жан-Поль Сартр. Дьявол и Господь Бог

Вот я улыбнусь, моя улыбка упадет на дно ваших зрачков, и одному только Богу известно, что из этого выйдет ^[2].

Жан-Поль Сартр. Нет выхода^[3]

Catherine Steadman

SOMETHING IN THE WATER

Copyright © Catherine Steadman, 2018 This edition is published by arrangement with Darley Anderson Literary, TV & Film Agency and The Van Lear Agency.

© Таулевич Л., перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

1. Могила

Суббота, 1 октября

Вы когда-нибудь задумывались, сколько нужно времени, чтобы выкопать могилу? Не гадайте. Целая вечность. Любую цифру, пришедшую вам в голову, смело умножайте на два.

Все мы видели в кино такую сцену: герой, порой даже под дулом пистолета, потеет и кряхтит, все глубже уходя лопатой в неподатливую почву, пока не окажется в шести футах ниже уровня земли, в собственноручно вырытой могиле. Или двое незадачливых карикатурных злодеев, споря и препираясь, бестолково машут лопатами, с мультяшной легкостью расшвыривая вокруг себя комья земли.

На самом деле все не так. Копать очень трудно. Твердая, тяжелая земля поддается медленно, с большим трудом. Это чертовски утомительно. Дьявольски скучно. И долго. Но сделать надо.

Первые двадцать минут вы держитесь на стрессе, адреналине, отчаянном осознании необходимости. А потом ломаетесь.

Ноги и руки ноют, все тело гудит. Прах к праху. Болит сердце, отходя от последствий адреналинового шока, падает уровень сахара в крови, и вы будто на полном ходу врезаетесь в стену. И при этом с кристальной ясностью осознаете, что выкопать яму все равно придется, как бы ни было тяжело, хоть умри.

Тогда вы переключаете скорость – на середине марафона, когда энтузиазм испарился и перед глазами маячит одна безрадостная цель: дойти до финиша. Вы вложили в проклятый забег все, что имели. Поклялись друзьям, что сможете, заставили внести пожертвования в некую благотворительную организацию, о которой и сами знали только понаслышке. Они с виноватым видом пообещали внести больше денег, чем хотели изначально, чувствуя себя в долгу из-за какого-нибудь давнего велопробега в университете, подробностями коего утомляют вас всякий раз, когда выпьют лишнего. Вы следите за ходом моей мысли? Я все еще о марафоне. Потом вы каждый вечер выходили на пробежку, ноги ныли от усталости, в наушниках гремела музыка, вы преодолевали милю за милей, и ради чего? Чтобы сразиться с собой, со своим телом, именно сейчас, в этот самый момент, и посмотреть, кто победит. Никому, кроме вас, это не интересно. Всем плевать. Только вы, вы и никто другой, пытаетесь выжить. Вот так же и с могилой: представьте, что музыка смолкла, а надо танцевать. Если остановитесь – вам конец.

И вы продолжаете копать. Потому что альтернатива куда страшнее, чем рытье проклятой бездонной ямы в жесткой, неподатливой земле лопатой, найденной в заброшенном сарае.

Вы копаете дальше; перед глазами проплывают цветные пятна: фосфены ^[4], вызванные метаболической стимуляцией зрительных нейронов коры головного мозга из-за понижения уровня кислорода и сахара в крови. Кровь ревет в ушах: от обезвоживания и перенапряжения упало артериальное давление. Но мысли плывут по спокойному озеру сознания, лишь изредка выныривая на поверхность, и вы не успеваете их поймать. Разум девственно-чист. Центральная нервная система воспринимает перегрузку в виде ситуации «бей или беги» и реагирует, как любят писать в спортивных журналах, «высвобождением эндорфинов» ^[5], что тормозит мыслительные процессы и вместе с тем защищает мозг от боли и стресса, связанных с вашим занятием.

Изнеможение – отличный способ уравновесить эмоции. Хоть беги марафон, хоть копай могилу.

Примерно через сорок пять минут я решаю, что шесть футов – недостижимая для меня отметка. Это невозможно. Мой рост – пять футов шесть дюймов ^[6]. Как я оттуда выберусь? Я буквально вырою себе яму.

Согласно правительственному исследованию за две тысячи четырнадцатый год, пять футов шесть дюймов – идеальный рост для жительницы Великобритании. Оказывается, британцы хотят видеть рядом с собой спутницу именно такого роста. Повезло мне. И Марку. Господи, как мне его не хватает!

Ладно, если я не в силах вырыть яму в шесть футов, то какой глубины хватит?

Обычно тела находят из-за небрежного захоронения. Я ни в коем случае не хочу, чтобы подобное произошло. Мне это совершенно ни к чему. А небрежные захоронения, как в принципе и все небрежное, получаются в результате трех факторов: дефицит времени, нехватка предприимчивости, недостаточное усердие.

Что касается времени: у меня есть от трех до шести часов. Три – по моим приблизительным подсчетам, а шесть – до конца светового дня. Времени достаточно. С предприимчивостью тоже все в порядке: две головы лучше, чем одна. Надеюсь. Нужно просто идти шаг за шагом. Наконец третье: усердие. Этого у меня хоть отбавляй! Я никогда в жизни так не усердствовала.

Минимальная глубина, рекомендованная британским Институтом захоронений и кремации, – три фута. Я знаю, потому что изучила этот вопрос. Сначала загуглила и только потом взялась за лопату. Видите, как я предприимчива. К тому же старательна. Я сидела на корточках рядом с телом, втаптывая в землю прелые листья, и искала, как его похоронить, зайдя в браузер с одноразового телефона мертвеца. Если найдут тело… нет, не найдут… и сумеют восстановить данные… нет, не сумеют… то история моих поисковых запросов станет для кого-то чрезвычайно увлекательным чтивом.

Спустя два часа я останавливаюсь. Яма теперь чуть больше трех футов глубиной. Рулетки у меня нет, однако я помню, что три фута – примерно длина моей ноги до паха. А еще высота самого лучшего прыжка, который мне удалось совершить во время отдыха в конноспортивном лагере, перед отъездом в университет, двенадцать лет назад. Этот отдых мне подарили на восемнадцатилетие. Странно устроена человеческая память. Я стою по пояс в могиле и вспоминаю конные состязания. Кстати, я получила второе место. И очень радовалась тогда.

Ладно, так или иначе, я выкопала яму глубиной примерно в три фута, шириной в два и длиной в шесть. У меня ушло два часа.

Напоминаю: копать могилу очень тяжело.

Чтобы вам было проще представить: размеры ямы, моего двухчасового детища, три на два на шесть футов, то есть тридцать шесть кубических футов земли, то есть один кубический метр, то есть полторы тонны. Столько весит легковой автомобиль с кузовом хэтчбек, взрослый кит-белуха или среднестатистический гиппопотам. Такой груз – только в земляном эквиваленте – я переместила чуть выше и левее изначального положения, а глубина могилы составила всего три фута.

Глядя на кучу земли, я медленно подтягиваюсь на дрожащих руках и выбираюсь наверх. Тело лежит неподалеку под рваным палаточным брезентом, кобальтовая синева которого резко выделяется на фоне коричневого ковра из листьев. Я нашла остатки палатки, свисавшие с ветки, словно фата, близ стоянки, в компании с выброшенным холодильником. Дверца морозилки тихо поскрипывала на ветру.

Печально смотреть на выброшенные на свалку вещи, правда? Тоска. Хотя в них есть своя красота. Собственно, я тоже пришла кое-что выбросить.

Холодильник простоял тут довольно долго – я видела его из окна машины, когда мы с Марком проезжали здесь три месяца назад, и его до сих не забрали. Мы возвращались тогда в Лондон из Норфолка после празднования годовщины. Прошло несколько месяцев, а он так и стоит. Странно: у нас столько всего произошло, а здесь ничего не изменилось. Такое чувство, словно это место уплыло во времени и стало зоной ожидания. Похоже, тут никто не появлялся с тех пор, как выброшен холодильник, одному богу известно когда. Сам холодильник явно родом из семидесятых – тяжелая, громоздкая монолитная глыба в сыром английском лесу. Он простоял здесь как минимум три месяца, и его не забрали на свалку. Потому что здесь никого не бывает. Кроме нас. Ни служащих горсовета, ни недовольных местных жителей, способных написать жалобу, ни собачников, которые рано утром могли бы наткнуться на мои раскопки. Самое безопасное место, пришедшее мне в голову. Поэтому мы здесь. Чтобы земля осела, нужно время. У нас с холодильником оно есть.

Я оглядываю холмик под мятым брезентом. Кучка плоти, кожи, костей, зубов. Все это мертво уже три с половиной часа.

Интересно, он еще теплый? Мой муж, он теплый на ощупь? Я печатаю вопрос в поисковой строке. Не хочется неприятных сюрпризов.

Ага, понятно. Руки и ноги должны быть уже холодными, а туловище может до сих пор сохранять тепло. Ну ладно.

Набираю побольше воздуха и выдыхаю.