Кьяра. Семь прях. Книга 2

Тамара Михеева

Тамара Михеева
Кьяра. Семь прях. Книга вторая

© Михеева Т. В., 2019

© Биленко, Ю. С., 2019

© ООО «Издательство «Абрикос», 2020

Семь прях
Кьяра

Утопия (Utopie; от греч. ou – «не» и topos – «место») – «страна, которой нет».

Мысленная конструкция, изображающая идеальное состояние совместной жизни людей, преимущественно с гуманитарно-коммунистической окраской.

Философский словарь

Удивительная сила, управляющая нашими судьбами, меньше всего на свете озабочена тем, чтобы нам понравилось, как она все устроила.

Макс Фрай. Лабиринты Ехо

Зафиксировано использование артефакта предельно возможной силы (по шкале Этуар – Левинской). Предположительно в секторе 778.95\28.701. Необходимо обнаружить источник и проконтролировать использование.

Ответственный: Александра Сидорова

Руководитель: С. И. Алехин

Срок: семнадцать дней

Они называют нас «земля, которой нет». Мне смешно от этого, потому что как же нас нет? Мы ловим рыбу в их водах и потом продаем на их же базарах. Мы воруем их сети, собираем яблоки в их садах, наши девушки влюбляются в их парней и выходят за них замуж; мы ходим среди них, неузнанные и невидимые, но они упорно не верят в наше существование. Разве не смешно? По-моему, очень.

Часть первая
Суэк

Знать – не наше дело.

Дж. К. Роулинг. Гарри Поттер и Принц-полукровка

Смерть не посылает извещений о своем прибытии за три недели до срока. Она придет, когда сосешь малиновые леденцы. Когда собираешься пойти косить траву.

Ларс Миттинг. Шестнадцать деревьев Соммы

Черный ком

Мама разбудила меня на рассвете.

– Кьяра… Кьяра, проснись! Кьяра…

Я разлепила глаза. Мама стояла у моей кровати, одетая в дорожный плащ, с битком набитой сумкой. И с тревогой в глазах.

– Кьяра, мне нужна твоя помощь.

Я не стала задавать лишних вопросов, встала, оделась и пошла за ней. Я сразу поняла, что идти надо молча, незаметно и неслышно. Мама вела меня узкими переулками, темными и пустыми.

Мы обходили открытые пространства.

Мы прятались от стражей.

Мы шли к проливу.

Мама шептала на ходу:

– Сейчас на причалах никого, я смогу добраться на плоту до лодок, но плот надо будет отогнать обратно, а то его хватятся и заподозрят неладное, понимаешь? Ты сумеешь? Справишься? Только помни, милая, про огнёвок…

Я кивнула. Плот волновал меня больше, чем какие-то огнёвки. Даже если они оставляют смертельные ожоги на коже человека.

Мелкие красные медузы-огнёвки живут в прибрежной полосе, и вода Кругового пролива имеет красный оттенок. Об этом сложено, конечно, немало легенд, баллад и страшных сказок. И герои проливали свою кровь в эти воды, и короли, и прекрасные девы. Да-да, конечно, но когда ваши любимые предметы в школе – ботаника и зоология, а не риторика и стихосложение, то вы не увидите в ядовитых медузах ничего поэтического. И никакого мистического ужаса. Я точно знаю: если сумеешь, не касаясь воды, добраться до рыбацких лодок, что пришвартованы у дальних причалов, то никакие огнёвки тебе не страшны. Вода пролива очищается от них резко, будто кто-то провел невидимую границу, становится не красной, а ярко-синей. Но это днем. Рано-рано утром, в темноте, и красная вода у берега, и синяя у дальних причалов одного цвета – черного.

Рыбаки уходят в море на рассвете, когда солнце золотит шпиль храма Семипряха. Но нам нельзя ждать рассвета, мама должна плыть сейчас. Беда в том, что ни одна лодка не может подойти к берегу – слишком мелко. А плот может, у него плоское дно. Причалы стерегут стражи, и чтобы попасть на них, нужно особое разрешение, у нас его нет. А папин плот до сих пор привязан у самого берега: то ли дьензвур про него забыл, то ли еще не успел забрать. Папе нужен был плот, чтобы искать на дне пролива какие-то особые камни. У него и лодка была, и плот, потому что эти камни сносило течением то в полосу огнёвок, то дальше, в синеву.

Мы легко отыскали папин плот, осторожно шагнули на него, и мама повела плот вдоль пирса к лодкам. Она так тихо гребла шестом, что задремавший страж даже не шелохнулся. Скоро среди скопления лодок мы отыскали папину. Мама обняла меня, поцеловала в макушку, сказала шепотом:

– На закате приходи к причалам, дождись, когда все рыбаки разойдутся, и приплывай за мной. Будь осторожна. Справишься?

– Может, ты не поплывешь?

Мама прижала мою голову к груди.

– Я бы так хотела никуда не плыть… Но что делать, Кьяра? Умирать с голоду?

Я готова была разрыдаться, и сдержалась только ради нее. Было страшно.

– Кьяра, помни: стражи и огнёвки.

– Стражи и огнёвки, – повторила я.

– Дождись темноты.

– Да.

– Я люблю тебя.

– И я тебя.

Мама перешла в лодку, толкнула веслом плот. Сверкнул в темноте камень в ее одинокой сережке. Я осталась на плоту одна в окружении темной воды.

Я хорошо помню – и клянусь, что никогда не забуду, – время, когда мы еще жили счастливо. Время, когда папа был с нами. Помню, он казался мне очень большим, просто огромным. Настоящий великан! Когда он возвращался домой после работы, наша комнатка будто съеживалась. Тогда он сажал меня на плечи или на колени, чтобы не мешать маме накрывать на стол. Он вообще много носил меня на руках. И маму тоже. Он нас очень любил – вот что я помню точно. И мы его любили. У него было такое доброе лицо! Он никогда не злился, даже когда уставал. И даже если меня какая-нибудь сумасшедшая старуха приводила домой, выкручивая ухо за очередное безобразие, он темнел лицом, отводил чужую руку от меня, и все, я была в безопасности. Он никогда меня не ругал. Правда.

– Стекло разбила? – спрашивал он. – Нарочно?

– Нет! Просто камень отскочил, когда в дарилки играли!

– Ладно, завтра вставим. Болит ухо?

– Болит.

– Иди холодную воду приложи.

Вот и всё. Вся улица думала, что Кьяра Дронвахла самая избалованная девчонка на свете. Наверное, так и есть. Мама тоже меня ужасно любила. Мы жили, конечно, не очень богато, но и ни в чем не нуждались. Потому что у папы была одна из лучших ювелирных мастерских в нашем квартале, а мама… у мамы была тайна.

Папа всегда говорил: «Иметь дело в руках важнее всего. Если есть какое-то умение, тебе не страшен голод, не страшны никакие королевские указы, ты всегда сможешь себе на кусок хлеба заработать». Поэтому, когда он увидел, что мама скручивает из проволоки разных куколок для меня, он не рассердился, не стал читать ей нотации, не побежал докладывать дьензвуру, нет. Он посмотрел на маму внимательно (и я помню, как она замерла, будто ждала приговора) и сказал:

– Хорошо у тебя получается.

И он стал ее учить работать с металлом и камнем, делать куколок, зверюшек и разные простые украшения. Он был одним из лучших ювелиров Суэка, говорят, в его колье ходит сама королева, а диадема его работы украшает голову статуи Семипряха в храме. Мамины безделушки (простые колечки, браслеты, бусы) он сдавал вместе со своими дьензвуру и говорил:

– Вот навертел из остатков, чего добру пропадать.

За такое бережливое отношение к «добру» дьензвур назначил ему еще одну дьеноту. О том, что безделушки сделала мама, ни один человек, конечно, не знал.

Кто хоть месяц жил в Суэке, тот поймет.

Женщинам здесь нельзя владеть мастерством.

Никаким.

Можешь рисовать гениальные картины.

Лепить кувшины, которые сами ходят за водой.

Можешь шить невероятные платья.

Но никто ничего не должен знать об этом, если ты – женщина.

Мужчины о нас заботятся. Они делают всю работу за нас. Они нас хранят, оберегают, лелеют, потому что каждая девочка может стать однажды силой короля. А значит, она от рождения принадлежит королю. Конечно, потом, когда тебе исполнится тридцать лет и сила твоя пойдет на убыль, ты можешь выйти замуж, родить новых девочек, ну или мальчиков, как повезет, на тебе будет дом, дети, ты можешь шить им одежду и сама варить мыло, украшать свой дом безделушками или угощать соседку вкусными оладушками по своему рецепту, ты можешь даже врачевать! Или стать наставницей в школе для девочек. Или поварихой в королевском дворце. И все. Это все, что ты можешь в Суэке, если рождена женщиной.

Но моя мама… она была другая. Другая, и все тут. Это трудно объяснить. Понять, почувствовать – просто, а вот объяснить… Почти невозможно. В маме все было особенным. Глаза – сине-зеленые, как океан. Говорят, это королевский цвет глаз, ведь океан принадлежит королю. Говорят, у всех королей такие. Не знаю, я королей сроду не видела. Но думаю, что врут они всё. У меня вот такие же глаза, например. Да и не в глазах дело. Мама вообще была красивая. Очень. Темные густые волосы она заплетала в тугую косу и закручивала в клубок на затылке. Стройная, голову держит высоко, будто самая главная в нашем квартале и во всем Суэке. Мне всегда становилось немножко больно, когда я на нее смотрела. Такая она была красивая, что это было как бы немного неправильно.

---