Другая семья

Вера Колочкова

© Колочкова В., текст, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Собираюсь жить! Очи видят свет,
Сила есть, и ум не теряет нить…
Сколько уже лет, сколько долгих лет
Собираюсь жить, собираюсь жить!

Собираюсь жить! Сборам нет конца.
Собираюсь все и не соберусь.
Тают в кулаке, вроде леденца,
Сладость детских дней, молодости вкус.

Так и не успел радости вкусить,
Краткий мой апрель, маем ты не стал.
Я существовал, но не начал жить,
И под небом я места не сыскал…

Михаил Квливидзе, «Монолог Бараташвили» в переводе Давида Самойлова

Часть I

– …Мам! Ну я же просила – надо белую блузку погладить, а не розовую! Неужели непонятно, мам? Я же все-таки на работу иду, это мой первый рабочий день! И что, я должна появиться в легкомысленной розовой блузке?

Голос Алисы звучал все выше и выше, и, казалось, нотки негодования проникали острыми иглами в приоткрытую дверь спальни.

Жалко, не заснешь теперь. А хотелось лишний часок урвать – вчера поздно лег…

Филипп открыл глаза, повернул голову к окну. Так и есть, за окном туманная дождливая хмарь стоит, с вечера не рассеялась. И голова болит, будто и не спал вовсе. Еще и высокий голос Алисы звучит будто по нарастающей, никуда от него не спрячешься:

– Ну я ведь просила, мам! Ты назло мне все делаешь, что ли? Будто специально хочешь испортить настроение! Я и без того волнуюсь, а ты!

– Да была бы охота – настроение тебе портить… – вяло откликнулась Клара Георгиевна. – Откуда я помню, какая тебе блузка нужна, белая или розовая. Какую погладила, ту и надевай.

– Ну я же просила, мам! Я еще два раза повторила – белую погладь! Ты не слышала, что ли?

Филипп усмехнулся грустно – бедная Клара Георгиевна… Никогда не может любимой доченьке угодить. Хотя и старается изо всех сил. Так уже перестаралась, что вконец из Алисы балованную принцессу сделала. Нет чтобы ее на место поставить! Мол, чем выговаривать мне все утро, взяла бы сама себе блузку погладила!

Словно услышав его мысли, Клара Георгиевна пробурчала тихо:

– Взяла бы и сама погладила себе блузку, делов-то… Служанка я тебе, что ли?

– Да? А почему ты Филиппу с таким рвением рубашки наглаживаешь, а? – тут же отпарировала Алиса. – Каждое утро – на, дорогой, свежая рубашечка тебя с вечера дожидается! Почему?

– Так он же мне не чужой, он мой зять…

– И что? А я тебе родная дочь, между прочим! И у меня первый рабочий день сегодня!

– Догадываюсь, что и последний… – тихо проговорила Клара Георгиевна.

– Это почему же, мам? Почему ты так говоришь?

– Да потому и говорю, милая доченька. Потому что знаю тебя прекрасно. Ты и работа – понятия несовместимые. Как там у классика говорится, забыла… «Труд упорный ему был тошен» – так, кажется?

Наступившая тишина была угрожающей, и непонятно было, чем она закончится. То ли очередным всплеском Алисиного возмущения, то ли ее обиженными слезами.

– Ну почему ты так говоришь, мам? Почему?

Ага. Получилось обиженное возмущение. Странный микс, Алисе несвойственный.

А Клара Георгиевна молчит почему-то. Хотя да, в данном случае лучше промолчать, чем что-то ответить. Здоровее будешь. Зачем усугублять, в самом деле?

– Ну почему, мам? Ты в меня совсем не веришь, да? Думаешь, я ни на что не способна? Что я могу только на чьей-то шее сидеть?

– Верю, верю всякому зверю… А тебе, ежу, погожу… – миролюбивым смешком отозвалась Клара Георгиевна. – Не сердись, доченька, успокойся! Ничего тут обидного нет, милая! Ты же и сама все про себя понимаешь, из какого теста тебя матушка-природа вылепила! Ты у нас цветок нежный, лазоревый. Домашняя кошечка, хоть и с острыми коготками. Ну зачем тебе эта работа, скажи? Все равно ведь в жестком режиме долго не продержишься. Представь только – каждое утро придется рано вставать… И времени не будет ни на фитнес, ни на косметолога, ни на магазины…

– А мне надоела такая жизнь, мам! Я тоже хочу в себя поверить, понимаешь? Тоже хочу состояться как личность. Не просто деньги зарабатывать – этим пусть мой муж занимается. Я себя уважать хочу, дело делать хочу. И мне обидно ужасно, что ты, моя мать, этого понять не хочешь!

– Да ладно тебе… Конечно, я понимаю. Хочешь в деловую женщину поиграть – пожалуйста, я разве против? Поиграй…

– Мам… Ты опять?!

– Все, все, больше не буду. Что там тебе надо погладить – давай…

Голоса за дверью спальни смолкли – наверное, Клара Георгиевна пошла гладить Алисе белую блузку. А жаль. Такой диалог был забавный! Целый спектакль! Бурное начало дня… Интересно, это плохой знак или хороший? Непонятно пока.

А теща была неподражаема в своей доброжелательной снисходительности… Как она к месту классика-то вспомнила – «труд упорный ему был тошен!» В саму точку попала! Знает, знает отлично свою доченьку…

А вот и Алиса появилась в дверях спальни. Лицо обиженное, капризное, но как будто еще более красивое. Села на свою половину кровати, закинула ногу на ногу, повела плечами. Грациозно, неторопливо. Лениво даже. Вот вся она в этом… Ленивая грация, природная беззаботность, обаяние самомнения. Будто разрешает смотреть на себя и любоваться – смотрите, мне не жалко, да только я вас вообще в упор не вижу и не замечаю. Я нежный цветок, я кошечка домашняя, которая гуляет сама по себе. Разрешает себя любить. Хоть разрешает – и за это спасибо…

– Фил, я же знаю, что ты не спишь… – проговорила она капризно, тронув его за плечо ладонью. – Ты ведь все слышал, да?

– М-м-м… – промычал он, потягиваясь, – трудно было не услышать… Особенно тебя, дорогая…

– А что, я так громко говорила?

– Ну да. А впрочем, ты всегда так разговариваешь с матерью, на повышенных тонах. И я удивляюсь, почему она это терпит.

– Да нормально я разговариваю! Мама тоже, между прочим, ответить может… Так может, что мало не покажется.

– Да? Ни разу не слышал, чтобы Клара Георгиевна ответила тебе грубо.

– Ну, она же знает, что ты услышишь… А перед тобой она старается выглядеть белой и пушистой. Вот ты и думаешь, что я законченная эгоистка, а мама вроде как жертва. Но это совсем не так… Хотя ладно, что я тебе объясняю… Это наши с мамой отношения, тебе неинтересно должно быть. Лучше скажи мне, Филипп… Только честно… Ты тоже считаешь, что я никчемная, да?

– Нет, что ты. Вовсе я так не считаю.

Алиса хмыкнула, глянула на него недоверчиво. Но ничего не ответила, только рукой махнула.

А что он должен был сказать, интересно? Чего она от него ждала? Поди-ка, скажи по-другому! Да, мол, не надо тебе на работу идти, какой из тебя работник? Правильно все, мол, Клара Георгиевна сказала, ты у нас цветок нежный, лазоревый. Домашняя кошечка, хоть и с острыми коготками. Нет, ему такие вольности не дозволяются. Что можно матери, того нельзя мужу. Потому что муж должен всегда сознавать, что до него в свое время милостиво снизошли, разрешили надеть колечко на палец. И хватит ему для счастья.

– Да не обманывай меня, Фил… Я знаю, что ты обо мне думаешь. По-твоему, я ничего не представляю как личность. Это ведь ты у нас личность, уважаемый адвокат! Карьеру себе блестящую сделал! А я… А я, выходит, никто. Я всего лишь твоя жена, да?

– Алис… Ты же знаешь… Ты можешь быть хоть какой. Ты моя любимая – этим все сказано. Все, что я делаю, – это все только для тебя… Все ты прекрасно знаешь…

– То есть тебе все равно, какая я есть?

– Ну да… Главное, чтобы ты рядом была, со мной…

– Ага! И чтобы сидела дома, как на привязи, ждала тебя с пирогами! Ведь так?

– Ну, пироги – это уж совсем не твое, допустим. Не преувеличивай, скромнее надо быть, что ты! – попытался он перевести все в шутку.

Но не получилось. Алиса была решительно настроена спорить и доказывать свою правду. Хотя в чем состоит эта самая правда, она и сама не понимала, наверное.

– А что мое, что? Я должна только при тебе быть, и все? Это мое основное занятие? И что я еще должна?

– Да ничего ты не должна… Делай, что хочешь. Разве я тебя обязываю к долгу? Я хочу только одного, чтобы ты… Чтобы мы…

– Знаю, можешь не продолжать. Сто раз уже слышала. Ты любви неземной от меня хочешь.

– Ну почему сразу неземной?

– Но ведь хочешь любви, правда? А это и есть само по себе навязанное обязательство, между прочим. Разве не так?

Филипп ничего не ответил, только вздохнул тихо. Тем более дальше продолжать этот диалог не было никакого смысла. Зачем? Он и без того знает – не любит она его… От слова «совсем». Не умеет она любить. Не вписывается это чувство в шарм обаятельной лености, грации, равнодушного отношения ко всему сущему. Да, все так… Любите меня, если хотите, если вам так уж это потребно. А от меня ничего такого не ждите. Нет у меня ничего для вас…

Но ведь могла бы и схитрить, и соврать! Хотя на хитрость и ложь во благо тоже движение души нужно. И вообще… Хватит с утра самоистязанием заниматься. Давно привыкнуть пора. Как говорится – что хотел, то и получил. Ведь сам на все согласен был, когда так упорно стремился надеть пресловутое колечко на палец…

– Доченька, я погладила блузку! Иди завтракать, а то опоздаешь! – послышался издалека голос Клары Георгиевны.

---