Налили по стопке. Залпом выпили. Закусили.

– Не так часто я сейчас к Самому езжу, мужики, – сказал Адмирал, – кончилось время, когда мы для него были постоянным источником информации. Поскольку история стрелку уже перевела – и пошла текущая рутинная работа. Я так больше на Кузнецова замыкаюсь, делаю то, чему обучен – чтоб году к шестьдесят второму у СССР был атомный флот.

– А будет ли тут Карибский кризис? – произнес Сирый. – История уже сильно в сторону пошла. Победа на год раньше, в сорок четвертом. У нас и потери меньше, и не пол-Европы наши, а две трети, вместо «встречи на Эльбе» вышло на Рейне. Одна ГДР без всяких ФРГ, и Народная Италия с товарищем Тольятти, и Австрия с Грецией наши, Испания – «дружественный нейтрал», и Турция нейтрал, хотя и враждебный. Просоветский Израиль, просоветский Курдистан, в Сирии и Ираке наши войска стоят. НАТО есть, под именем Атлантического союза, вот только входят в него Англия, Бельгия с Голландией, Дания и пол-Норвегии. И на Дальнем Востоке Корея наша вся, не было там войны, как и Хиросимы с Нагасаки – зато Китай пятидесятого, Сиань и Шанхай. И Мао, сдохший от лучевки. А кто там в Пекине сейчас сидит – Ван Мин, он ведь просоветский вроде? В Индии змеюшник, шесть сторон дерутся вместо двух, в Африке творится черт знает что. Вся карта мира сильно поменялась, в сравнении с нашей историей. Так что кончилось наше послезнание, сейчас туда выходим, где нет уже маяков, зато и рифы, и мели, и минные поля…

– Летом и посмотрим, – ответил Адмирал. – Двадцать шестого июля, если не ошибаюсь, пойдет Фидель на штурм казарм Монкада? Будут ли в его команде ребята от Судоплатова, честно, не знаю – к высокой заграничной политике я сейчас лишь краем, иногда консультации даю, даже не Самому, а Пономаренко.

– Это верно, что Сам его в преемники метит? – спросил Золотарев.

– О том у Анюты надо спросить. Но похоже на то. Так как Сам знает, до чего страну его преемники из «стариков» довели. И похоже, поставил на молодых – Пономаренко, Мазуров, Косыгин. И даже примкнувший к ним Эрих Хоннекер, который в Москве времени проводит едва ли не больше, чем у себя дома. И поляк Берут в их компании тоже. Посвящены ли они в Тайну, не знаю – с этим строго. Сам условие поставил, что решает исключительно он лично. Равно как и полный перечень тех, кто посвящен – возможно, лишь у него в памяти.

– А Лаврентий Палыч? Он ведь тоже знает. И «самый эффективный манагер», раз три министерства в войну тянул на себе.

– Он на своем месте хорош, – ответил Адмирал, – а Первым – дров наломает. Как в нашей истории, хотел национальные армии и максимум самостоятельности республикам – боюсь, что так СССР и до девяносто первого бы не дожил. И там он тоже против Сталина что-то крутил под конец, опасаясь, что и его в расход. Здесь же в норме – как Сам с ним беседовал, не знаю, но судить можно, достигли они полного консенсуса: товарищ Берия вечно Второй, незаменимый и в этом качестве неприкосновенный. И явно дружественен «молодым». Ну, а стариков вроде Кагановича, похоже, будут постепенно оттирать от управления – с почетом, и на пенсию. Если уж Хрущев живой пока, а ведь я уверен был, что его исполнят! А он десять лет уже в Ашхабаде сидит, на радость туркменам. Так что Сталин вовсе не людоед. Не терпит, когда его обманывают, не прощает, когда предают, ну а кто из его доверия вышел, так навсегда. Но и бессмысленной жестокости за ним я тоже не замечаю.

– Так, может, оттого, что Сталин нашей истории и он же здесь, будущее узнавший и свое, и страны, это разные люди получились? – спросил Сирый. – Что бы про Виссарионыча в нашем времени ни говорили, но дураком его никто назвать не смел! Да и не мог бы дурак принять страну с сохой, оставить с атомной бомбой. А значит, обязан был он свою линию скорректировать. Если, вот кажется мне, или я ошибаюсь, свободой повеяло, как у нас в перестройку, ядри ее мать – гайки ослабляют понемногу: можно о том говорить, за что вчера бы за тобой пришли бы?

– Не ошибаешься, – ответил Адмирал. – Вот только… Есть уже такое понимание, на самом верху, что излишне жесткая система нежизнеспособна, что у нас и случилось. Значит, надо послабление дать, чтоб был реальный контроль снизу, творчество масс, живая мысль, а не догмы. А вот как конкретно, это пока не ясно никому. И «как бы чего не вышло»: помнишь, что у нас было в шестидесятые, «оттепелью» назвали? Так что, боюсь, еще весело всем будет жить, если опять начнутся метания, или чистку объявят и вычистят не тех. И все это на фоне нарастающих проблем, внешних и внутренних – бандеровщину и всяких «лесных» задавили, так в нацреспубликах творится черт знает что.

– Так там, считай, советской власти и не было, – сказал Сирый. – Общался я тут с товарищем из Ташкента, русским. Он рассказывал, что в двадцатые на полном серьезе предлагали басмачам: «Ну что ты, курбаши-юзбаши, стреляешь из-за дувала, а к нам иди, вступай в партию, станешь секретарем райкома, большим человеком!» В самом деле так, или врет?

– Было, – кивнул Адмирал, – мне Смоленцев наш рассказывал, как они там в сорок девятом… Началось все с «стране нужен хлопок», ради чего гнали в узбекские поля и старого, и малого, и больного – умри, но собери. С феодальным зверством, как при эмире бухарском – плохо работающих били плетьми: если в тюрьму, кто тогда работать будет, штраф взять нечем, ну а пороть прилюдно – лучший стимул не лениться. Причем наказывали даже не обязательно за невыполнение плана, а если ты хоть сто процентов сдал, но по выработке последним оказался, или среди трех, пяти, десяти последних.

– То же, что у нас, – кивнул Золотарев, – план по хлопку и приписки.

– И это тоже. План как товар: кто перевыполнит, мог часть своего хлопка переписать неудачливому соседу (конечно, не бесплатно). Потому начальство обращалось с колхозниками как с рабами. С силовой поддержкой не только местной милиции, но и банд собственных нукеров-надзирателей, обеспечивающих трудовую дисциплину (и вершащих самые грязные дела). И это сходило с рук в военное время – хлопок любой ценой.

– Может, в войну так и было надо, – произнес Сирый, – если у нас из хлопка порох и все сопутствующее. Когда, цинично говоря, надо было выбирать: или поднапрячься, или Победы не будет.

– Может, и так, – пожал плечами Адмирал. – На свет все выплыло уже после, когда домой стали возвращаться фронтовики, кто никак не хотел быть поротым рабом – тем более видя, что начальство про «труд на благо родины» кричит, а свою родню, своих деток, от каторги освободило, восток же! Ну, и если поначалу хлопковыми рабами были лишь колхозники, а русские, в подавляющем большинстве городские, ИТР и квалифицированные рабочие, этого не знали – то после и их коснулось, и через фронтовое братство, и через смешанные семьи (особенно военного времени – прежде, когда узбечки выходили за русских, то обычно уходили в город, а в войну стало, что и наши женщины из эвакуированных шли замуж за местных, и не только городских). А даже сталинский колхоз не идет ни в какое сравнение с тем средневековьем, что творили местные «баи» на хлопковых полях. И сила была у этих баев – если в городах, особенно таких, как Ташкент и Самарканд, в милиции и прокуратуре обязательно наличествовали и русские, то в деревне – исключительно местные кадры, да еще и нередко связанные с начальством родством.

– И пришлось нашему Юрке Смоленцеву поработать, как Гдлян с Ивановым в иное время, – усмехнулся Золотарев. – Читал в газетах про двести дорогих ковров в сарае секретаря райкома, или десятках закопанных кувшинов с ювелиркой. Там и в самом деле бои шли настоящие – говорят всякое, а вот о том не писали?

– Смоленцев рассказывал, случалось, – ответил Адмирал, – он же не один был, а за три сотни московских товарищей, кому поручили разобраться. При поддержке армейских частей ТуркВО и здоровых сил в местных органах, парт- и госаппарате. Ну а что вы хотите – когда до какого-то бывшего курбаши в секретарском кресле вдруг доходит, что он под вышак пойдет с конфискацией, то есть терять ему абсолютно нечего, а под рукой вооруженная сила? Хорошо, леса там нет, не попартизанишь. Но все равно потери были, и у спецгруппы, и у армейцев – если уж сам Смоленцев, который Гитлера брал, едва головы не лишился. Даже самая крутая подготовка не компенсирует незнания местных условий и обычаев. Когда пересечетесь, он сам вам подробности расскажет, если захочет, конечно. А то знаю я вас, вы своим благоверным расскажете, до Лючии дойдет, она своему муженьку устроит!

– Мы не расскажем, – сказал Золотарев, – вот клятву даю. Интересно же!

– Нет, – ответил Адмирал. – Не обижайтесь, мужики, но Юрке я дал слово.

Выпили. Закусили. Перевели дух.

– Слушай, Петрович, а что это за история с «пузырями»? И секретность вокруг. Я уж, грешен, сначала подумал, что за бессмыслица – у нас тут под плановые лодки стапелей не хватает, а тут еще кто-то додумался «бегемотов» лепить. Дизельная лодка в двадцать тысяч тонн – это что за неповоротливый монстр? И вдруг узнаю (только не спрашивай, как), что твоя была идея?

– Моя, – кивнул Адмирал. – Только замысел был другой. Не боевые лодки. Хотя в случае войны могут танкерами поработать, в море заправляя целый дивизион «двадцать первых». Ты макет помнишь, которым в Петропавловске-Камчатском японцев пугали, то ли есть тут вторая «моржиха», то ли нет? А это должны быть макеты, максимально схожие с оригиналом – чтоб и в море выходить могли, и погружаться на виду у какого-нибудь иностранца.

---