До Лизы на «ту сторону» – еще один идиотский эвфемизм – ходили всего несколько человек, но самым успешным оказалось хождение Полынина. Он минут двадцать боролся с подсознанием на редкость негостеприимного реципиента, но все-таки «прорвался» к зрительному каналу и увидел городскую улицу, людей, одетых по европейской моде двадцатых годов, какие-то незнакомые машины. Полынин утверждал, что навстречу ему ехал по проезжей части огромный локомобиль, – многоэтажные каменные дома, магазины, рестораны… К сожалению, он ничего так и не услышал, и поэтому не мог сказать, на каком языке говорили окружающие его люди, но утверждал, что все вывески были написаны латиницей, хотя и на каком-то явно славянском языке. Все-таки, прежде чем подсознание реципиента обнаружило и выдавило «подселенца», – а так, в конце концов, случалось до сих пор со всеми «разведчиками», – Полынин успел увидеть одну вывеску на кириллице. «Русская книга». И окно закрылось.
Вообще, технология «внедрения» оставляла желать лучшего. Новое дело, недостаточно исследованная область, да и техническая база в Институте была так себе. Тем не менее группа профессора Константинова свой хлеб ела не зря. Энтузиасты! Работали день и ночь, и лабораторными методами выяснили немало интересного по поводу взаимоотношений реципиента и «трансплантата». Так что, когда Лиза «нырнула в никуда», она твердо рассчитывала на окно длительностью от получаса до часа. Предполагалось, что, в отличие от Полынина, ей удастся «совместиться» и не только увидеть, но и прочувствовать чужой мир. Может быть даже, взять контроль над телом. Пусть ненадолго, но все-таки взять. На минуту, две… Но семь месяцев?! И еще эти слабость и боль?!
«Я что, застряла?!»
– Лиза? – встревоженно спросила Надежда, вставая из кресла и наклоняясь над кроватью.
– Ох, да! – «очнулась» Лиза. – Извини! Я долго спала?
– Четыре часа, – бросив взгляд на часы, ответила женщина.
– Надя, я… – несмотря на слабость, соображала Лиза на редкость быстро. Не то чтобы на нее «снизошла божественная ясность», но и туман, застилавший сознание, умалился и растаял. – Я…
– Ты! – подсказала женщина.
– Я ничего не помню! – решилась Лиза, словно бросилась в полынью.
– Но меня-то ты помнишь? – нахмурилась женщина.
– И тебя не помню, – призналась Лиза. – Твое имя назвал врач, вот и все.
– Совсем ничего?
– Совсем!
– Адрес? Звание? Имя мамы? – начала перечислять Надежда. Держалась она, на удивление, хорошо. Не растерялась. Не запаниковала. Не впала в истерику. – Петра помнишь?
– Не помню! Звание доктор назвал… Леопольд Карлович.
– Профессор.
– Что?
– Леопольд Карлович Ахо – профессор военно-медицинской академии.
– Не знала… А где я служила?
– Значит, совсем ничего?
– Ничего!
– Это плохо! – покачала головой женщина. – На флот, конечно, в любом случае не вернут. Но если признают невменяемой, о личной свободе и правах собственности забудь!
– Что же делать? – почти искренно растерялась Лиза.
– А я на что? – подняла бровь Надежда. – Ты вон семь месяцев в коме пролежала, пришла в себя и с ходу запомнила и меня, и профессора, и звание. Значит, голова-то работает!
– Ну, возможно… – неуверенно признала Лиза.
– Хорошо! – кивнула женщина. – Тогда не станем терять времени! Пить хочешь?
– Хочу!
– На вот! – протянула Надежда поильник. – Клюквенный морс, сама знаешь! Или нет? Ну, все равно пей, и за дело!
– Значит, так, – сказала Надежда, когда поильник вернулся на свое место на прикроватной тумбочке. – Ты Елизавета Аркадиевна Браге. Баронесса и капитан-лейтенант флота, чем обычно и гордилась немерено. Званием, а не титулом, хоть ты и родственница, пусть даже дальняя, датским Браге, а значит, и самому Тихо. Мать – Антонина Павловна, урожденная Берг, отец…
Учились, сколько хватило сил. Но и то правда, утомляемость зашкаливала, и Лиза то и дело вынуждена была прерываться на отдых или вовсе задремывала. Но когда утром рядом с ее кроватью объявился средних лет подтянутый «доктор», Лиза была уже готова и в грязь лицом не ударила.
– Итак, – сказал доктор, назвавшийся Иваном Христофоровичем, и раскрыл блокнот, – давайте, Елизавета Аркадиевна, проверим немного вашу память.
– Давайте, – согласилась Лиза. – Только недолго. Я быстро устаю.
Голос все еще не восстановился. Звучал тускло и сухо, слабый и прерывистый, так что на самом деле Лиза и не говорила вовсе, а как бы нашептывала, то и дело теряя при этом дыхание.
– Вы, простите, с какого года? – спросил тогда подтянутый доктор.
Ох, знала Лиза таких почетных чекистов из Первого отдела, и голос такой – вкрадчивый, – пару раз в жизни слышала. С этими не ошибешься. Что там, что здесь, из одного полена струганы!
– С девяносто девятого, – сказала она вслух, хорошо усвоив с вечера «основные вехи».
– То есть вам сейчас двадцать девять лет?
– Нет, Иван Христофорович, – не согласилась Лиза. – Мне сказали, я в коме семь месяцев пролежала. Стало быть, мне сейчас тридцать. День рождения как раз в январе был.
– А в армии с какого года? – ничуть не смутившись, продолжил расспрашивать «доктор».
– На службе с четырнадцатого, но не в армии, а на флоте. Есть разница.
– Считаете флотских круче? – прищурился Иван Христофорович.
– А тут и считать нечего! – отрезала Лиза, вживаясь в образ. – Это все признают.
– Допустим, – кивнул «доктор». – Вы где живете?
«Интересный вопрос…»
– Когда где! – если бы могла, пожала бы плечами, но правое плечо ломило не по-детски, да и голову лучше было оставить в покое. – Иногда на базе, иногда на борту. Но вы, верно, имеете в виду мой официальный адрес. Тогда Шлиссельбург, Смолянка, дом Корзухина, двенадцатый этаж.
– Вам принадлежит весь этаж?
– Да, – подтвердила Лиза, – но мои апартаменты именные. Просто «Браге», без номера.
– Дорогая собственность.
– По наследству досталась.
– От родителей?
– Нет, от дяди – брата отца.
– От Андрея Николаевича?
– Нет, – возразила Лиза, – от адмирала Дмитрия Николаевича Браге. И вот что, доктор. Хочу сразу же прояснить. Я знаю, чем отличается опросник психиатра от допроса контрразведчика. А вы даже не флотский, а кирза паршивая! И звание у вас наверняка невысокое. Что за притча? Я только из комы вышла, а вы ко мне с допросом? Я старший офицер, между прочим, и по званию равна армейскому штаб-майору. К тому же, как мне сообщили, награждена «Полярной звездой»! Хотите, напишу жалобу адмиралу Георгиевскому?
– Э! – опешил «доктор». – Я…
– Пошел вон, гаденыш! – прошипела по-змеиному Лиза, благо что на ор сил все равно не нашлось. – И чтобы духу твоего здесь больше не было! Выблядок!
«Кто? – не поверила Лиза своим ушам. – Выблядок? Я и слова такого…»
Но нет! Знала, разумеется. Вот только не употребляла никогда. Но это полдела. А дело в том, что все здесь отчего-то говорили по-польски.
– Вот же тварь! – вспылила Надежда, когда Лиза рассказала ей о визите подтянутого «доктора».
У Нади были дела в городе, но ближе к вечеру она появилась в палате и, продемонстрировав Лизе огромную сумку, сообщила:
– Апельсины, клюквенный морс, шоколад и все твои семейные альбомы!
– Мне твердую пищу нельзя… – вздохнула Лиза. – Пока…
– А мы понемножку! – возразила Надя. – Шоколад из Антверпена! Хороший! Я тебе его сейчас растоплю, попьешь горячим!
Вот тут Лиза ей все и рассказала.
– Вот же тварь!
– Ну, я ему так и сказала.
– Что, тварью назвала? – улыбнулась Надя.
– Нет, – попробовала усмехнуться в ответ Лиза, – выблядком!
– Ох, Лизка! – рассмеялась Надежда. – Узнаю любимого пилота!
И как-то так она произнесла слово «любимый», что Лизу даже озноб пробил.
– Мы?.. – спросила осторожно, сама еще не твердо зная, о чем спрашивает.
– Было дело! – улыбнулась Надежда. – Но давно и неправда. Ты Петра встретила. На этом все и закончилось.
Не то чтобы Лиза не знала, что некоторые женщины любят других женщин, но в СССР об этом как-то не говорили никогда. О педерастах – да. А о таких – нет.
– А теперь?
– Лиза, мы с тобой кузины и самые близкие подруги. Ты мне, а я тебе. И все эти «глупости» ничего изменить не могут. Ты вышла замуж, я в другую влюбилась… Все путем!
– Так я замужем? – ужаснулась Лиза.
– Уже нет! – покачала головой Надежда. – Ты же видишь, ни он, ни Гринька – сукин сын, и носа не кажут.
– А ведь это Гринька, ублюдок, на тебя контрразведку натравил! – сказала через мгновение. – И как я сразу не сообразила?! Ведь, если ты не дееспособна, титул и все прочее к нему перейдут. Вот же урод!
– А кто он мне? – спросила Лиза, начиная понимать, что просто ей здесь не будет.
– Хороший вопрос! – кивнула Надежда. – Сейчас я тебе его покажу, незаконнорожденного! Дай только сварю шоколад…
Григорий Берг – Лизин единоутробный брат – объявился уже на следующий день.
– Помяни черта! – Едва не сплюнула Надежда и демонстративно отошла к окну.
– Может быть, оставишь нас наедине? – холодно поинтересовался высокий статный военный, провожая ее взглядом.
– Обойдешься! – огрызнулась, не оборачиваясь, Надежда.
– Я могу позвать санитаров! – сообщил подполковник, голос его звучал сухо, почти равнодушно.
«Подполковник Берг!»
О звании своего братца Лиза знала только от Надежды. Погон Григория ей было не рассмотреть, да если бы и смогла! Знаки различия здесь, верно, были не такими, как в ее СССР.