Ярослава, стоя у окна своего номера, видела: дамочки, кто заселялся в отель вместе с ней, двинули в сторону СПА-комплекса практически мгновенно. Даже, кажется, чемоданы не успели распаковать.

«И это еще одно доказательство того, что я свой бизнес построила верно», – подумала она.

Ярослава владела сетью косметических салонов. Создала их с нуля. Сколько нервов ушло на это, сколько сил, сколько крови… Да что там, вся жизнь в угоду блестящей карьере положена. По паспорту ей тридцать два, а чувствуешь себя полной старухой. Не внешне, конечно, но по состоянию души.

И вот сейчас она приехала отдыхать. Ближайшая неделька должна выдаться очень занятной. И развлечения ей обеспечит отнюдь не местный СПА-комплекс. Ярослава туда даже заглядывать не собиралась. Зачем? Это только слова, что она на отдыхе, а все равно придется работать. Ведь ей ни на каком массаже-размассаже расслабиться все равно не удастся. Куда ни пойди, хоть на «божественную стоун-терапию» или даже на «фулл-боди-тайский аромауход», – она все равно не удержится от того, чтобы не запоминать, не анализировать, не раздражаться. Из-за того, например, что с ее телом работают слишком резко. Или, наоборот, излишне поверхностно. Или – и это хуже всего! – у девчонки-массажистки вдруг окажутся настолько золотые руки, что придется (опять же забыв об отдыхе!) тут же начать ее переманивать в собственные салоны…

Так что увольте, этим вечером Ярослава устроит себе независимое СПА. Перед тем, что ей предстоит, надо набраться сил. Сначала – одинокая прогулка по территории. Колкий морозный воздух, нежно-голубые в холодном свете фонарей искры снежинок – и завистливые взгляды прочих отдыхающих дам. (А как тем еще реагировать на россыпь светлых, заметьте, натуральных волос поверх серебристой норки?!) А потом, после порции бодрящего мороза, вернуться в номер – и тут же броситься в горячую ванну, сдобренную изрядной порцией ароматического масла. На такие контрасты – снег и пар, уличная зимняя темень и расслабляющее тепло ванны – тело тут же откликнется приятным покалыванием, а лицо украсится беззаботным, почти школьным румянцем.

Ну а после горячей ванны остается лишь побаловать кожу питательным бальзамом (их Ярослава привезла с собой числом шесть, каждый – для разных частей тела) и как заклинание повторить перед зеркалом: «Я красивая. Успешная. Уверенная в себе. И у меня нет никаких проблем». И пусть в этой фразе далеко не все правда – повторять ее все равно приятно.

А потом можно с чистой совестью отключить телефоны и упасть в постель. И наплевать на то, что сегодня вечером в ресторане какое-то «Снежное шоу». И на Андрея Степановича – как он уговаривал ее на «романтическую прогулку по зимнему лесу»! – тоже наплевать.

«Почему я настолько люблю одиночество? Почему так боготворю его, берегу, лелею?.. И в то же время борюсь с ним? Заставляю себя общаться, знакомиться, нравиться? Прав, видно, психолог: все мои проблемы идут из детства…»

Ярославе вспомнилось: она еще совсем кроха, года, наверное, два – и уже тогда ей хотелось говорить не «мама», не «папа» (тем более что папы и не было), но – «молчи!», «молчи!».

Помнится, мама очень сердилась и кричала: «Ну кто тебя научил этому слову?!»

Да никто не учил. Сама освоила. Шутка ли, в крошечной «однушке» ютятся шесть человек: два брата, сестрица, мама да еще приблудная, сбежавшая из Казахстана тетка. Братья бесконечно сигналят – изображают машинки; сестрица вечно ноет, у нее от рождения желудок больной и постоянные колики; тетка, не умолкая, бормочет молитвы, перемежая их проклятиями незадавшейся судьбине, а мама тщетно пытается приструнить всех. И сбежать из дома можно только в детский сад или в школу, тоже в кагал,^[1] потому что прогулки, тем более одинокие, в их поселке детям не позволялись. Слишком неудачное окружение, слишком много опасных соседей – и воинская часть, и колония, и психушка, все поблизости. И все живут, будто так и надо. Будто это нормально, когда кругом сплошь тусклые, пропитые лица да бесконечный мат разносится из окошек битых, ржавых машин. Будто и нет где-то, совсем рядом, другого мира – с чистыми улицами, приветливыми людьми, размеренной, благостной жизнью…

Ярослава еще в раннем детстве решила: в поселке она не останется. Но в мечтах своих до поры никому не признавалась. Секретила планы до того дня, как школу закончила. И, помнится, очень удивила одноклассниц тем, что не осталась даже на выпускной бал: «Ты что, дурная?! Ведь танцы ж будут!» Но Ярославе на местные танцы было плевать. Тем более что и платья выпускного ей не пошили – мама сказала, что в стране непонятно что начало твориться и в такой ситуации швырять деньги на разную блажь она не собирается.

Так что, едва получив аттестат, Ярослава тут же бросилась в новый кагал. Сначала – в духоту плацкартного вагона. А через двое суток тряской дороги уже вступала в столичную круговерть и гам.

«А почему ты поехала именно в Москву? – как-то спросил ее психолог. – Почему, скажем, не в Сочи, не в Питер? Тоже хорошие города, пусть не такие большие, зато карьеру в них сделать легче…»

Тогда Ярослава, помнится, отделалась избитыми фразами: мол, за лучшей долей положено ехать именно в столицу, город больших возможностей, вот она и поехала… Но психолог – нет бы безропотно схавать ее ответ – взялся копать до сути. И докопался. Сказал, что она, Ярослава, уже отравлена вечной толпой. Шумом. Скученностью. И хотя все это ненавидит, но все равно в этот бардак и стремится. И пытается создать свой собственный, одинокий мир, но под шумной, колготной оболочкой.

Может, психолог прав. Может, ей и правда лучше в толпе. По крайней мере тогда, когда поезд прибыл на Казанский вокзал, Ярослава совсем не растерялась, хотя прежде подобные людские муравейники видела только по телевизору. Она решительно отогнала навязчивых носильщиков. Уверенно отшила парочку джигитов, которые тут же, прямо на перроне, начали виться с «шашлыком да любовью». А вот обступивших ее бабулек – каждая с картонкой, извещавшей о том, что сдаются комнаты, – Ярослава выслушала внимательно. Ужаснулась ценам – тех денег, что в столице просили за «угол», в их поселке хватило бы на аренду добротной «трехи»… Но одно из предложений, исходившее от наиболее чистенькой и тихоголосой старушки, девушка приняла.

Нельзя сказать, что бабушка просила дешево, наоборот. Девушка быстро подсчитала, что ее сбережений едва ли хватит на месяц аренды. Зато жить ей предстоит не в «углу», а в целой комнате с какой-то хитрой штукой под названием «эркер». И расположена эта комната не в ужасном месте под названием Силикатный проезд, а на улице с красивым именем Старая Басманная…

Ну а через месяц она уже немного освоит Москву. И конечно же, найдет деньги, чтобы продлить договор аренды. А то и еще куда переедет. В более удачное место. Чтобы как в том стихе: «А из нашего окна площадь Красная видна».

– Все. Я решила, – объявила Ярослава старушкам-квартиросдатчицам. – Я хочу жить на Старой Басманной.

И тут же нарвалась: одна из старух, наиболее противная, с красным носом, пригвоздила:

– Ну, ехай, ехай. На Старой Басманной она жить собралась, лимита! Не по тебе райончик!

– Через месяц все равно сюда вернешься. На вокзал, – закивала другая бабка.

– Под вагонами мужиков охаживать, – радостно подхватила третья. – Спрос будет. Вон, – кивок на посланных Ярославой джигитов, – как Аслан с Арсеном на тебя пялются.

На глазах тут же выступили слезы. И от усталости – все-таки две ночи в поезде почти без сна, – и от обидных слов, и от страха: а вдруг бабки правы? Вдруг покорить Москву не удастся – за месяц-то, с полпинка? Ведь она еще даже не знает, как ей здесь выживать. В чистенькие ряды абитуриентов, что через месяц начнут штурмовать столичные вузы, ей ходу нет; если уж даже в их голимом поселке в аттестат напихали целых пять троек, тут ловить точно нечего. Идти на завод, по лимиту – как девочки из любимого фильма «Москва слезам не верит»? Но остались ли в столице заводы? В поселке-то болтали, что их один за другим закрывают, а территории отдают под вещевые рынки. Вот и получается, что выбор невелик: или самой идти на рынок торговать, под начало какого-нибудь Арсена, или в девицы по вызову, а оттуда, права злобная вокзальная бабка, и до перепихона за гроши на вокзале недалеко…

Да еще и чистенькая старушка – они с Ярославой уже идут по бесконечно длинному подземному переходу – подливает масла в огонь:

– Ты, деточка, такая молоденькая, такая свеженькая, и покровителей у тебя в Москве нету, ведь так? Ох, много вас тут таких глупых, пропадешь, сгоришь, возвращалась бы лучше домой…

– Да с чего бы мне пропадать? – поморщилась Ярослава. И перечислила: – Голова на плечах есть. Силы. Здоровье. Внешность, опять же…

Она уже успела заметить: пусть тут, в Москве, народ и носится, как подорванный, раза в три быстрее, чем в их поселке, а проходящие мужики на нее все равно поглядывать успевают. Почти все.

– А такие, моя милая, бойкие да красивые, первым делом здесь и пропадают. – Бабушка метнула в нее проницательный взгляд.

…И сейчас, раскинувшись на безразмерной тахте в гостиной своего стодолларового за сутки номера, под шум зимнего леса за окном и нежное бормотание плазменного телика, Ярослава опять вспомнила давно уже умершую чистенькую старушку, бабу Валю. Ее самую первую в столице квартирную хозяйку.