– А? Нет, в машине у меня телефона нет. Он… ну… в кармане. У нас все такие имеют. Они называются мобильными телефонами. Маленькая такая штучка, размером с мыльницу, а разговаривать можно откуда угодно. Ну, где есть сеть, конечно… Но сейчас не об этом! Я… я должен вам рассказать… То есть сейчас припаркуюсь и расскажу.

Зарулив на зебру, отсекающую поток на выезд с Третьего кольца, я выключил двигатель, магнитолу и поставил машину на ручник. После чего несколько секунд просто сидел, пытаясь хоть как-то унять бешено колотившееся сердце и успокоить судорожные скачки мыслей.

Что, если вследствие каких-то физических, или божественных, или еще каких флуктуаций я действительно разговариваю со Сталиным? И… черт, черт, че-е-е-ерт – 18 июня 1941 года!!! Война уже неотвратима, но ЕЩЕ НЕ НАЧАЛАСЬ!!! То есть кардинально ничего не изменить, но хотя бы вывести войска из казарм еще можно успеть. Можно сделать так, чтобы летчики встретили рассвет 22 июня, ночуя на аэродроме под крылом самолета. Можно наполнить водой в Брестской крепости все имеющиеся ведра, бидоны, тазики и умывальники, и тогда, очень может быть, в мемориальном комплексе «Брестская крепость» никогда не появится великий монумент «Жажда». Можно заранее выдать боеприпасы и подтянуть к пограничным заставам хотя бы по паре батальонов. Да много чего еще можно…

Я стиснул телефон, глубоко вздохнул и, стараясь говорить медленно и внятно, начал:

– Значит, так, товарищ Сталин, самое главное, что я должен вам сказать, это то, что ровно через четыре дня – 22 июня 1941 года в 3 часа 15 минут армада немецких бомбардировщиков пересечет границу Советского Союза. Будет нанесен бомбо-штурмовой удар по аэродромам, складам, местам дислокации воинских частей, а также военно-морским базам и некоторым городам. В частности по Минску, Киеву… остальных не помню. Причем на Минск и Киев они шли без истребительной охраны, истребителям дальности не хватало, что ли… так что есть шанс там же их и похоронить. Одновременно с атакой бомбардировщиков начнется массированный артобстрел пограничных застав и мест дислокации приграничных частей и аэродромов. Про аэродромы я точно помню, там какие-то располагаются в зоне действия дальнобойной… а может, даже и полевой артиллерии. Короче, на этих аэродромах наша авиация и осталась. Вроде я где-то читал, что за первый день войны мы потеряли то ли пятьсот, то ли даже тысячу пятьсот самолетов. А за первый месяц вообще чуть ли не всю авиацию приграничных округов. Кроме того, наши части отчего-то не были выведены в полевые лагеря. А те, что выведены, оказались совершенно без боезапаса. Все это привело к тому, что уже к исходу дня немцы вышли к Кобрину, а через неделю взяли Минск. Причем все склады с горючим, вооружением, боеприпасами, что были сосредоточены западнее Минска, немцы получили целыми и невредимыми. И потом с удовольствием стреляли по нашим бойцам из наших же орудий и нашими снарядами. А своих полицаев и другие вспомогательные части вооружали нашими трехлинейками. А в ополченческих дивизиях, что легли под Москвой, было по одной винтовке на семерых^[1], – зло скрипнул я зубами.

– Немцы дошли до Москвы? – глухо спросил мой собеседник.

– Да, в ноябре. Но Москву мы не сдали. А пятого декабря перешли в наступление и отбросили их от Москвы то ли на сто пятьдесят, то ли на триста километров. Зато летом они подловили нас при очередном торопливо, «давай-давай», подготовленном наступлении и так врезали, что фронт развалился, и они дошли до Сталинграда и Кавказа. Но сейчас не об этом. Да и не так все будет у вас. Надеюсь…

Я перевел дух.

О чем еще говорить? Про 22 июня уже сказал, но кроме этого? Промежуточный патрон – идиотизм, все равно не успеют ранее, чем сделали в реале. Атомный проект? Несомненно! Перл-Харбор? Ну… может быть. Хотя тут еще бабушка надвое сказала. Если америкосы не понесут таких потерь, то вполне смогут вынести япов году к сорок третьему и перебросить в Европу больше сил. Так что второй фронт может открыться и раньше. Хорошо это? Да трудно сказать. С одной стороны, наши потери от открытия второго фронта должны уменьшиться, а с другой – америкосы явно захапают себе в Европе куда больше, чем смогли в текущей реальности. И это будет куда хуже. Потому что подлетное время бомбардировщиков до промышленных центров СССР может оказаться таким, что мы можем уже году в сорок восьмом получить массовую атомную бомбардировку. Про план «Дропшот»^[2] я во время срочной службы еще в Советской армии слышал достаточно. А потом и про операцию «Немыслимое»^[3] прочитал. Те еще у нас союзнички были в войну…

Так, надо успокоиться и расставить приоритеты. Сначала 22 июня и вообще лето 1941-го. Эти планы ни отменить, ни существенно переделать немцы не смогут. Только скорректировать. Хотя и знаю я о Великой Отечественной просто постыдно мало… Нет, раньше-то я считал, что достаточно, но теперь понимаю, что… а, ладно, самобичеванием займемся потом. Далее – техника и вооружение. Причем не только наши, но и немецкие. Чтобы вовремя среагировать, и в сорок третьем наши танкисты уже получили Т-34–85… ну и так далее. Потом «ленд-лиз» и северные конвои. А вот об этом я вообще хрен чего знаю. Пикуля – да, читал, а об остальном – столица Кампучии город то ли Пнём Пень, то ли Пень Пнём… Затем – ресурсы. Золото на Колыме и алмазы на среднем течении Вилюя. И уран в Узбекистане. Под городом Навои. У меня одна из прежних подруг родилась там. А вот есть ли в то время этот город? Если нет, то никак более точно я район не укажу. Вот блин! Ладно, все-таки успокоиться – и поехали. А то пока я тут в памяти роюсь, связь прервется – и все. И кто я тогда буду после этого?

– Товарищ! Ви еще слушаете?

Набираю в легкие побольше воздуха:

– Да, товарищ Сталин! Короче, так: у меня есть для вас несколько блоков информации. По начальному течению войны. По атомному оружию. По нападению японцев на американский Тихоокеанский флот в Перл-Харборе. По нашей технике, вооружению и тактике. По нашим ресурсам. Но вся информация очень путаная, зыбкая и не факт, что полностью достоверная. И извлечь ее из своей головы я пытаюсь, не сидя в Интернете, а торча в машине на окраине Третьего транспортного кольца Москвы, да еще в самый час пик. Так что если сейчас какой-нибудь придурок на убитом «КамАЗе» в меня впишется – и все, не будет у вас даже такой информации. А она может дать шанс уменьшить наши потери в войне с двадцати восьми миллионов человек до какой-нибудь более меньшей цифры.

В трубке шумно вздохнули и с напряжением произнесли:

– Ми потеряли двадцать восемь миллионов человек?!

– Кто говорит, что меньше, кто утверждает, что больше, но вроде как в основном историки сходятся на этой цифре.

Из трубки послышалось нечто вроде:

– Щеникаргемогет хан!!! – причем произнесено это было с такой яростью, что я невольно отшатнулся. Но затем голос собеседника стал холодным и выдержанным: – Подождите, товарищ, я приготовлюсь записывать все, что вы мне скажете. А насчет достоверности – не волнуйтесь. Проверим.

Я молча кивнул, как будто на том конце могли меня увидеть.

– Я готов. Начинайте.