Любая попытка разобраться в том, как Льюис оказался на виду, должна учитывать его личное нежелание играть публичную роль. Он сделался пророком своего времени и следующих десятилетий, однако нужно помнить, что пророком он стал против воли. Даже обращение в христианство произошло как бы вопреки его собственным логическим доводам, а приняв веру, он вынужденно стал обсуждать ее главным образом из-за молчания или невнятности тех, кто, по его мнению, гораздо лучше его самого подходил для публичных высказываний по религиозным и богословским вопросам. А еще Льюис представляется эксцентриком в точном смысле слова – человеком, отклоняющимся от признанных, традиционных или установленных норм и схем, смещенным относительно центра. Его странные отношения с миссис Мур, которые нам предстоит достаточно подробно обсудить, выходят далеко за пределы британских социальных норм 1920-х годов. Многие коллеги Льюиса в Оксфорде стали воспринимать его как маргинала примерно с 1940 года как из-за его слишком явного христианского мировоззрения, так и из-за неполагающегося ученому дара писать популярные художественные книги и апологетические сочинения. Как известно, Льюис подтвердил свой разрыв с господствующими среди ученых современников тенденциями, когда в инаугурационной лекции в Кембриджском университете (1954) назвал себя динозавром. Отклонение от центра ощутимо и в религиозной жизни Льюиса. Хотя он сделался чрезвычайно влиятельным голосом британского христианства, работал он более на периферии, чем в центре, и не тратил время на контакты с ключевыми фигурами религиозного истеблишмента. Вероятно, эта черта Льюиса привлекла часть СМИ, желавших услышать подлинный голос веры, исходящий не от иерархических структур господствующих церквей.

Цель этой биографии – не прославлять Льюиса и не осуждать его, но постараться понять: и в первую очередь понять, каковы его идеи и какое выражение они обрели в его творчестве. Задача облегчается тем, что практически все наследие Льюиса, насколько известно, уже опубликовано, а также сложился убедительный корпус научной литературы, посвященной его трудам и идеям.

Обширный биографический и исследовательский материал по Льюису и его кругу способен перегрузить читателя мельчайшими деталями. Человек, пытающийся разобраться в Льюисе, подвергается природному явлению, которое американская поэтесса Эдна Сент-Винсент Миллэ (1892–1950) именовала льющимся с неба «метеоритным потоком фактов»^[1]. Как бы найти способ соединить факты и извлечь из них смысл, а не накапливать без толку информацию, вопрошала она. Эта биография добавляет кое-какие сведения к тому, что уже было известно о жизни Льюиса, но в большей степени старается осмыслить все данные. Как же соединить факты, чтобы проступил узор? Эта биография не станет очередным парадом огромной армии фактов, образов и событий, это будет попытка выявить подспудные темы и размышления и оценить их значимость. Мы займемся не столько обзором, сколько анализом.

Публикация в 2000–2006 годах всего свода льюисовских писем, тщательно прокомментированных Уолтером Хупером, с перекрестными ссылками, стала важной вехой в исследованиях Льюиса. Эти письма, совокупным объемом около 3500 страниц, открывают автора – нашего героя – с такой стороны, которая была попросту недоступна прежним поколениям биографов. И, как кажется, самое главное: они складываются в непрерывный конспект, который можно положить в основу рассказа о жизни Льюиса. Вот почему в этой книге письма цитируются чаще, чем любые другие источники. Как станет ясно, внимательное чтение писем побуждает пересмотреть и уточнить некоторые давно установившиеся даты жизненного пути Льюиса.

Итак, это критическая биография, рассматривающая доказательства в пользу существующих теорий и подходов и по необходимости их корректирующая. В большинстве случаев исправления удается сделать легко, на ходу, поэтому я не видел смысла привлекать к ним внимание. С другой стороны, следует с самого начала честно предупредить читателей, что утомительный и все же обязательный процесс – сверять каждую мелочь с документальным свидетельством – привел меня к выводу, который вынуждает спорить не только со всеми известными мне специалистами по Льюису, но и с самим Льюисом. Речь идет о дате «обращения», восстановления веры в Бога. Сам Льюис в книге «Настигнут радостью» (1955) называет «Троицын триместр 1929», то есть между 28 апреля и 22 июня 1929 года^[2].

Эта дата добросовестно воспроизводилась в любом доныне выходившем исследовании. Однако внимательное чтение документального материала указывает на более позднюю дату, это мог быть март, а вероятнее – именно Троицын триместр, но 1930 года. По этому вопросу я противостою всем коллегам, и читатель вправе знать, что здесь я пребываю в совершенном одиночестве.

Из сказанного уже ясно, что для появления новой биографии Льюиса к пятидесятилетию его смерти (1963) специальных обоснований не требуется. Но, вероятно, есть нужда в том, чтобы как-то подтвердить мое право стать биографом. В отличие от предшественников, таких, как многолетние друзья Льюиса Джордж Сэйер (George Sayer, 1914–2005) и Роджер Ланселин Грин (Roger Lancelyn Green, 1918–1987), я никогда не знал его лично. Я познакомился с Льюисом через посредство его книг, когда мне было за двадцать, а он уже десять лет покоился в могиле. Год за годом на протяжении двадцати лет я все более проникался уважением и восхищением, смешанными с неутолимым любопытством и тревожащими вопросами. У меня нет воспоминаний, проливающих свет на биографию Льюиса, нет частной информации и личных документов, на которые я мог бы опереться. Любой использованный в этой книге источник либо находится в общем пользовании, либо доступен для изучения.

Эта книга написана человеком, открывавшим для себя Льюиса через написанное им, и обращена к тем, кто знакомился с ним таким же путем. Тот Льюис, какого я знаю, близок мне словами и мыслями, а не личным знакомством. Если ранние биографы именовали Льюиса Джеком, я счел правильным неизменно называть его Льюисом, главным образом для того, чтобы подчеркнуть существующую между нами дистанцию. И я думаю, что «мой» Льюис – именно такой, каким он хотел бы предстать перед грядущими поколениями. Почему я в этом уверен? На всем протяжении 1930-х годов Льюис подчеркивает: главное в писателях – тексты, которые они создают. Важно в первую очередь то, что говорят сами тексты, авторы же не должны превращаться в «зрелище», они скорее тот «оптический прибор», через который мы, читатели, видим себя, окружающий мир и всю систему отношений, включающую и нас самих. Льюис проявлял на удивление мало интереса к личной истории великого английского поэта Джона Мильтона (1608–1674) и даже к политическому и социальному контексту, в котором тот существовал, его занимали только труды Мильтона, только его идеи. Подход, который Льюис рекомендует при изучении Мильтона, следует применить и к самому Льюису. В этой книге я всюду, где мог, старался вникать в его работы, доискиваться до их смысла и оценивать их значение. Хотя я не был лично знаком с Льюисом, некоторые места его миров знакомы мне хорошо, вероятно, лучше, чем большинству. Как и Льюис, я провел детство в Ирландии, главным образом в Даунпатрике, столице графства Даун, чьи «нежные холмы» Льюис знал, любил и так прекрасно описывал. Я бродил там, где он когда-то гулял, останавливался там же, где он, дивился тем же пейзажам. Я тоже ощущал мечту или тоску при виде дальних голубых гор Морна из окна моего дома. Как и мать Льюиса, Флора, я учился в Методистском колледже Белфаста.

И Оксфорд мне тоже хорошо известен, я провел там семь лет после краткого пребывания в другом университете Льюиса, Кембридже, а затем вернулся и четверть века преподавал и занимался научной работой, став в итоге главой кафедры исторического богословия Оксфордского университета и «главой дома», как называется эта должность в Оксфорде. Подобно Льюису, я был в юности атеистом, пока не обнаружил интеллектуальное богатство христианской веры. Как Льюис, я предпочел выражать и воплощать эту веру в конкретной форме Англиканской церкви. И наконец, как человек, которому часто приходится выступать с публичной защитой христианской веры от критиков, я оценил идеи и подходы Льюиса и использовал их. На мой взгляд, пусть не все, но многие из них сохраняют, хотя бы отчасти, вложенную в них искру и мощь.

И напоследок два слова о примененном в этой биографии методе. Ядро исследования сложилось в результате пристального чтения всего опубликованного под именем Льюиса, включая его письма, в строго хронологическом порядке написания, с целью проследить развитие его мысли и стиля. То есть «Кружной путь» (The Pilgrim’s Regress) будет отнесен к августу 1932 года, когда он был написан, а не к маю 1933-го, когда состоялась публикация. Этот процесс глубокого погружения в первоисточники занял пятнадцать месяцев, и за ним последовало чтение или же критическое перечитывание существенной специальной литературы о Льюисе, его дружеском круге, интеллектуальном и культурном контексте, в котором все они жили, думали и писали. Под конец я изучил неопубликованный архивный материал, значительная часть которого хранится в Оксфорде: он также проливает свет на историю формирования Льюиса и на интеллектуальный и институциональный контекст его творчества.

Уже на первом этапе работы стало ясно, что некоторые академические вопросы, возникающие при таком подробном исследовании, заслуживают специального и более формального исследования, а в этой книге я постарался обойтись без лишних формальностей, примечания и библиография сведены к минимуму. Я хотел рассказать историю, а не разрешить раз и навсегда сложные и по необходимости утопающие в деталях академические споры. Однако читателям, вероятно, интересно узнать, что в скором времени последует и более академический том, где можно будет увидеть большую строгость в исследовании и доказательства некоторых положений и выводов настоящей биографии^[3].

Но довольно преамбул и извинений. Наша история началась давно и далеко отсюда, в ирландском городе Белфасте, в 1890-е годы.