– Аня, может, все-таки передумаешь? – идя по безлюдной улочке, мимо развалюх, которые язык не поворачивался назвать домами (да и на гордое звание сараев они тоже не тянули), продолжала донимать родительница. – Лешик ведь против развода. Он так мне вчера и сказал. А ты чего упираешься рогом? Что такого могло случиться, что ты даже видеть его не хочешь?

Случилась Фьярра.

Ну и моя любовь к Скальде.

– Ма-а-ам, ради бога, прекрати, – теряя терпение, простонала я. – Ну сколько можно одно и то же? Мы с Воронцовым уже все обсудили, решили и постановили.

– Решила ты, Аня! И, пожалуйста, называй мужа по имени. Он тебе пока еще все-таки муж!

Ну, это, к счастью, дело поправимое и явление временное.

Закусила губу, чтобы вслух не ляпнуть лишнего, и принялась с горем пополам соскребать остатки выдержки. Мне нервничать никак нельзя, иначе маман обзаведется симпатичным кляпом изо льда. Ей психологическая травма будет обеспечена, а меня совесть замучает.

Глубоко вдохнула, на миг прикрывая глаза, и с благодушной улыбкой предложила родительнице ускориться.

Провинциальный пейзаж не радовал. Накрапывал мелкий дождь, а собравшиеся в сизые комья тучи недвусмысленно намекали, что в любой момент эта морось может обрушиться на нас ливнем. За кособокими домами густой пеленой вырастали сосны, разбавляя унылую панораму какими-никакими красками природы. Изрезанная колеями дорога чавкала грязью. Мама шла медленно, осторожно, будто ступала по минному полю. Сама виновата – нечего было надевать новенькие замшевые сапожки в такую погоду.

Сколько забытых богом деревушек, подобных этой, я объездила – не сосчитать. И все как одна: с одинаковыми утлыми домишками и покосившимися деревянными заборами. К столичным ведьмам, шептуньям, колдунам тоже не раз наведывалась. Без толку. Пока что мне фантастически везло на мошенников, но стоически не везло на настоящих магов.

А может, на Земле такие вовсе не водятся. И только я уникум – все пытаюсь ужиться с ледяной силой, которой боюсь до чертиков. Потому как эта строптивица никак не желает быть покладистой и подчиняться своей хозяйке.

Дом бабки Казимиры располагался на отшибе. Сразу за ним начиналась сосновая роща, шумевшая загадочно и тревожно.

– Пришли, – объявила я, сверившись с неким подобием карты, которую набросала знакомая моей подруги Дашки.

Ожидала увидеть избушку на курьих ножках, вроде тех, что ютились возле остановки. Но этот домик неожиданно порадовал белеными стенами, новенькой черепицей и крашеными под цвет сосен ставнями. Такой же, сине-зеленой, была и калитка, оказавшаяся незапертой. Однако зайти во двор я не решилась. Мало ли, какой пес здесь в охранниках.

Потому громко представилась:

– Здравствуйте! Меня зовут Аня. Казимира… извините, не знаю вашего отчества. Мне посоветовала к вам обратиться Ильина Евгения Петровна.

Дверь, к которой вело деревянное резное крыльцо, распахнулась, и к нам бойко засеменила приятной наружности старушка. Этакий божий одуванчик в светло-сером платье и цветастом платке. Казимира совсем не походила на остальных представительниц псевдо-колдовской братии. Те «ведьмы», с которыми я уже успела пообщаться, предпочитали окружать себя соответствующим антуражем: магическими шарами, отполированными черепами, щедро обвешивали себя всякой дребеденью, вроде оберегов и амулетов.

– Еще одна мошенница, – проворчала мама, сверля Казимиру недобрым взглядом. – Ну разве ведьмы так одеваются? Даже не пытается слиться с образом.

– Такое ощущение, что это только на мне проклятие, а ты с ним кайф всю жизнь ловишь.

На свет божий я появилась, когда маме едва исполнилось девятнадцать. Я стала для нее прощальным подарком от первого мужа, положившего начало целой плеяде его последователей. Прощальным, потому что, узнав о ребенке, папа-студент резко перехотел становиться главой семейства и самодепортировался. Остальные мамины союзы тоже длились недолго.

Мне такой судьбы, спасибо, не надо. Да и мама у меня еще хоть куда. Могла бы выйти замуж, в последний раз, и зажить счастливо.

Если б не эта чертова ведьмовская кара.

– Милая, думаешь, я в свое время не обращалась к точно таким же всезнайкам с якобы каким-то там даром? – грустно вздохнула родительница. – И что это дало? Как видишь, я по-прежнему проклятая и одинокая.

Попросив ее сдерживать эмоции, ответила на приветливую улыбку пожилой женщины такой же искренней улыбкой.

– Доброе утро, Анечка. Мария, вы очень вовремя. Проходите, проходите, я как раз чайку заварила. Небось в автобусе намерзлись, пташки вы мои ранние.

Из прихожей, в которой нам было велено оставить зонты и верхнюю одежду, мы прошли в комнату, заставленную старой, но добротной мебелью. Особенно меня заинтересовал большой круглый стол, на котором вместо карт Таро, черных свечей и всяких там лягушечьих лапок красовались, дразня обоняние, сахарные плюшки и пирожки.

– Будете гадать на чайной гуще? – усмехнулась мама, пододвигая к себе чашку с изображенными на ней румяными пастушками и их кавалерами-пастухами.

Пришлось легонько пнуть маман под столом, чтобы перестала ерничать. Обиделась. Но хотя бы замолчала. Жаль, ненадолго.

– А чего ж гадать-то, если и так все ясно, – хмыкнула Казимира, наполняя фарфоровую тару ароматнейшим чаем. – Темное колдовство на вас. Старое. Вот и маетесь, бедняжечки. Ходите по жизни неприкаянными в надежде повстречать свое счастье. А оно все ускользает да ускользает. И в другой мир от этой напасти не сбежать, Аня, – покосилась на меня радушная хозяйка. – Пока тьма на вас, не будет нигде вам счастья.

– А от этой тьмы, – с придыханием начала мама, мгновенно позабыв о своем недоверии, – можно как-то избавиться?

– Можно, – кивнула ведьма и каким-то замогильным голосом продолжила: – Но цена у свободы от проклятья уж слишком высокая.

– Мы, конечно, живем небогато, – деловито подобралась мама, готовая торговаться до победного конца. Ну или до тех пор, пока у старушки не лопнет терпение, и нас отсюда не выкинут замерзать на улице до самого вечера. – Но кое-какие сбережения у меня имеются. Скажите, сколько?

Я вдруг почувствовала себя восковой фигурой, немой и неподвижной. Сидела, не в силах выронить даже звука, и во все глаза смотрела на Казимиру. Это что еще был за намек про побег в другой мир? Неужели говорила про Адальфиву? Неужели и правда настоящая ведьма? Я бы ее тогда… Я бы…

От волнения кожу слегка пощипывало и в горле першило. Травяной чай оказался очень кстати: помог согреться и голосу прорезаться. А заодно и жегший холодом ком в груди, появлявшийся всякий раз, когда испытывала сильные эмоции, заставил исчезнуть.

Пока пряничный домик Казимиры не превратился в ледяную избушку.

Меня так и подмывало выставить маму в прихожую или утащить бабку в другую комнату и уже там озвучить ей главную цель своего визита. Нет, я, конечно же, мечтала излечить себя и родных от этого магического «вируса». Но еще больше мечтала получить совет, подсказку – хоть что-то! – что помогло бы на крыльях любви полететь обратно к Герхильду.

К мужчине, по которому скучала безумно. С мыслями о котором засыпала каждый вечер и просыпалась каждое утро. Силу которого в себе носила.

И этой силе не было места в моем мире.

Нужно скорей возвращать ее в Адальфиву и самой, попрощавшись с родными, туда возвращаться. Потому что здесь я не живу – существую. И даже привычная обстановка, друзья, близкие справляться с тоской не помогают.

– Казимира, не молчите. Скажите, сколько мы вам будем должны за снятие проклятия? – тем временем наседала на старушку мама.

– Не я навела на вас тьму, Мария, не со мной вам расплачиваться. Только потомки невзлюбившей вас колдуньи могли бы избавить от этого наказания.

– У стервы детей не было, – хмуро отозвалась мама. – Уже узнавала.

Пожилая женщина молча кивнула и, раскрошив по блюдцу плюшку, тихо проговорила:

– Такие чары не касаются тела, они травят душу. Чтобы развеять довлеющую над вами тьму, последняя из про́клятого рода должна добровольно согласиться на очищение души. Тогда и души других Королевых очистятся.

– И как я могу ее очистить? – спросила осторожно, всеми фибрами своей запятнанной проклятием души предчувствуя большой и жирный подвох. Вселенского масштаба свинью, которую судьба-злодейка коварно мне подсовывала. Видимо, прежних свиней ей показалось мало.

– Душа может очиститься только на Той Стороне, – с траурным выражением лица сообщила Казимира.

– И что же это за сторона такая? – нахмурилась мама.

– Кажется, я знаю, – проговорила чуть слышно и усмехнулась своим мыслям.

Получается, заледеней я после свадьбы, и проклятие с Королевых было бы снято. Потому что выйти замуж за его льдистость сродни самоубийству. Добровольной прогулке на Ту Сторону.

Тогда бы мама с бабушкой наконец обрели свободу, а Фьяррочка продолжала отрываться с Лешей. Но я выжила, назло Хентебесирам и злобным духам, и делать себе ритуальное харакири сейчас, чтобы очиститься от этой гнили, уж извините, не планирую.

– Вы что, предлагаете моей дочери убить себя? – С лица мамы схлынула краска, а спустя мгновение на щеки плеснуло румянцем негодования. – Сумасшедшая!

Казимира покачала головой:

– Ты искажаешь мои слова, Мария. Ты спросила, как снять проклятие. Я ответила. Нужен или потомок проклявшей вас ведьмы, или же Анна добровольно должна уйти из жизни. Но можно просто продолжать с ним жить. До этого ведь как-то жили.

Вот именно, как-то. Абы как и все не так.

---