Читать онлайн «Пища любви»

Памяти Нанка Уилкокса, хорошего человека и хорошего друга, посвящаю

Настоящий образчик кулинарного искусства примиряет импровизацию и интуицию всякий раз, когда его держишь в руках, если при этом сей образчик можно опознать; если его новый внешний вид не лишен главного свойства современной жизни – привычности.

Марчелла Азан. Основные блюда классической итальянской кухни

Выражаю признательность Нику Хэррису за то, что он поставил кастрюлю на плиту; Карадоку Кингу и Линде Шонесси – за помешивание; Бобби Томпсону – за снятие пробы; Питеру Беггу – за то, что показал, как работает настоящий шеф-повар; Алессандре Лусарди – за привнесение ароматов Италии; Урсуле Маккензи и Клер Ферраро – за то, что заказали мое блюдо; Таре Лоуренс и Кэрол Де Санти – за то, что отправили его обратно на кухню; и, конечно, моей семье – за столь необходимую щепотку соли.

Anthony Capella

The Food of Love: A novel Copyright © 2004 by Anthony Capella This edition published by arrangement with AP Watt Limited and Synopsis Literary Agency

© Издательство Ольги Морозовой, 2005

© М. Ворсанова, перевод, 2005

© А. Наумов, оформление, 2005

Antipasto
Закуска

Цель закуски – возбудить аппетит и ввести кулинарную тему…

Марчелла Азан. Основные блюда классической итальянской кухни

1

На неприметной улочке, идущей от бульвара Глориозо в римском квартале Трастевере, находится бар, который завсегдатаи прозвали «У Дженнаро». Это даже не совсем бар, потому что размером и формой он больше напоминает одноместный гараж. Проходящий мимо турист заметит, что снаружи есть место для двух маленьких столиков с разномастными пластиковыми стульями – их пригревает утреннее солнышко. А любитель кофе обратит внимание на то, что внутри на крашеной оцинкованной стойке поблескивает «Гаджа-6000» – «Харлей Дэвидсон» мира кофеварок-эспрессо. Кроме того, позади этой стойки есть место и для самого Дженнаро, которого многочисленные друзья наградили титулом лучшего barista^[1] во всем Риме. К тому же он отличный парень.

Вот почему одним прекрасным весенним утром двадцативосьмилетний Томмазо Масси и его друзья Винсент и Систо стояли в этом баре, пили ristretti^[2], спорили о любви и ждали, когда из булочной подвезут cornetti^[3], на самом же деле они просто проводили время в компании Дженнаро, перед тем как оседлать свои мотороллеры «Веспа» и разъехаться по разным римским ресторанам, в которых работали. Ristretto варится из такого же количества молотого кофе, что и обычный эспрессо, но воды берется вдвое меньше. Поскольку эспрессо у Дженнаро были вовсе не обычные, а самый что ни на есть жидкий адреналин и поскольку трое молодых людей и без того отличались бурным темпераментом, беседа вышла весьма оживленной. Дженнаро пришлось неоднократно призывать их к спокойствию или, как говорят римляне, parlare ’nu strunzo ’a vota – вставлять в каждую фразу не больше одного «дерьма».

Особенная крепость ristretti Дженнаро достигалась тем, что он натачивал сдвоенные ножи кофеварки «Гаджа» до остроты бритвы, утрамбовывал молотый кофе до твердости цемента, потом задавал в кофеварке максимально возможное давление в восемьдесят фунтов на квадратный дюйм и только после этого заливал воду. То, что вытекало из носика, было мало похоже на жидкость и скорее напоминало маслянистое вещество бронзового цвета, по густоте сравнимое с медом, сверху покрытое ореховой пеной и такое сладкое, что не требовало сахара. К нему полагалась acqua minerale и посыпанный сахарной пудрой cornetto, если их успевали доставить из булочной. Дженнаро любил свою кофеварку столь же нежно, как солдат любит свое ружье. Он тратил гораздо больше времени на ее чистку и мытье, чем на приготовление кофе. Его целью было довести давление до ста фунтов и приготовить такой густой ristretto, чтобы его можно было намазывать на хлеб, как повидло. Томмазо был убежден в том, что при осуществлении этого плана «Гаджа» может взорваться и угробить их всех, но он уважительно относился к честолюбивым стремлениям своего друга, а потому молчал. В конце концов, нельзя быть великим barista, ничем при этом не рискуя.

В то утро речь шла не только о любви, но и о футболе. Винсент недавно обручился, и теперь на него ворчал Систо, которому казалась абсурдной сама мысль связать себя с одной-единственной женщиной.

– Сегодня тебе может казаться, будто ты встретил лучшую женщину на свете, а завтра… – он развел руками, – …как знать?..

– Послушай, – объяснял ему Винсент настолько возбужденно, насколько вообще был способен, – как давно ты болеешь за «Лацио»?

– Всю жизнь, придурок.

– Но ведь «Рома»… – Винсент замялся. Он чуть не сказал «гораздо лучше», но ему не хотелось превращать дружескую болтовню о женщинах в смертельную схватку, – …сейчас играет лучше, – дипломатично закончил он.

– В этом сезоне – да. И что с того?

– Но ведь ты не начал болеть за «Рому».

– E un altro paio di maniche, cazzo. Это совсем другое дело, кретин. Команды не меняют.

– Вот именно. Но почему? Да потому, что однажды ты уже сделал выбор и остаешься ему верен.

Систо некоторое время молчал, а Винсент с победным видом повернулся к Дженнаро и заказал еще чашечку ristretto. Наконец Систо лукаво сказал:

– Но ведь болеть за «Лацио» – не то же самое, что быть верным одной-единственной женщине. Это все равно что иметь десятки женщин, потому что команда каждый год играет в новом составе. Ты, как всегда, гонишь пургу.

Томмазо, который до этой минуты в споре не участвовал, пробормотал:

– На самом деле Винсент обручился с Лючией потому, что она заявила, что не станет с ним спать, пока они не поженятся.

Реакция его друзей на это сообщение была на удивление разной. Винсент, предупреждавший Томмазо о том, что это строжайший секрет, очень разозлился, потом смутился, а когда увидел зависть в глазах Систо, остался очень доволен собой.

– Это правда, – сказал он, небрежно пожав плечами – Лючия хочет, как и мама, выйти замуж, будучи девственницей. Поэтому нам пришлось временно, до помолвки, не спать вместе.

Явно нелогичное объяснение Винсента осталось без комментариев со стороны друзей. В стране, где предыдущее поколение жило еще при настоящем, пламенном католицизме, всем было хорошо известно, что у девушек, как и у оливкового масла, есть несколько степеней чистоты: высококлассная чистота (первый уровень очистки), первоклассная (второй уровень очистки), высокой пробы, высшей пробы, наивысшей пробы и далее вниз, через дюжину или более степеней чистоты или получистоты, вплоть до непонятного и невообразимого нечто, окрещенного просто «чистотой» и идущего разве что на экспорт или на разжигание огня.

– Но я все-таки своего добился, – продолжал Винсент, – и теперь сплю с самой прекрасной девушкой Рима, которая меня обожает. Мы поженимся, и у нас будет свой дом. Что может быть лучше?

– У Томмазо есть все то же самое, – вставил реплику Систо. – Но жениться он не собирается.

– Томмазо спит с туристками.

Томмазо скромно пожал плечами.

– А что я могу сделать, если все красотки иностранки тут же вешаются мне на шею?

Их дружеская беседа была прервана появлением cornetti – блюда с маленькими припудренными круассанчиками, – и пришлось заказать еще по чашечке кофе, последней перед началом рабочего дня. Пока Дженнаро приводил в состояние готовности свою возлюбленную «Гаджу», Томмазо получил от Систо легкий толчок локтем под ребра. Систо многозначительно кивал в сторону окна.

По улице шла девушка. Темные очки были подняты на лоб и выглядывали из-под белокурых локонов, которые вместе с джинсами по щиколотку, рюкзаком с одной лямкой и простенькой футболкой выдавали в ней иностранку раньше, чем путеводитель «Сорок важнейших фресок Высокого Возрождения», который она держала в руке.

– Туристка? – с надеждой предположил Систо.

Томмазо покачал головой:

– Студентка.

– Откуда ты это знаешь, маэстро?

– Рюкзак набит книжками.

– Эй! Biondina! Bona! – окликнул Систо. – Блондинка! Красотка!

– Не так, идиот! – осадил его Томмазо. – Веди себя дружелюбно.

Систо казалось странным, что девушка, которой посчастливилось родиться хорошенькой блондинкой, не испытывает восторга, когда на нее показывают пальцем, но он решил послушаться совета своего более опытного друга и замолчал.

– Она идет сюда, – сообщил Винсент.

Девушка перешла улицу и остановилась возле бара, явно не замечая восхищенных взглядов трех парней. Потом выдвинула стул, положила рюкзак на столик и села, закинув стройные ноги на соседний стул.

– Определенно иностранка, – вздохнул Винсент. Каждый итальянец знает, что пить кофе сидя вредно для пищеварения. – Вот увидите, сейчас закажет капучино.

Дженнаро, пристально наблюдавший за давлением в «Гадже», недовольно фыркнул. Настоящий barista так же не хочет подавать капучино после десяти утра, как шеф-повар – предлагать кукурузные хлопья на ланч.

---