Аукционист был прав: бунтовать я больше не буду. Никогда. Власть, которую гаэш давал над рабом, была столь же эффективной, сколь и ужасной. Какая-то ведьма призвала демона, и этот демон оторвал частицу моей души и перенес в дешевый сувенир для туристов, который аукционист сейчас держал в руке. Любой, кто заполучил бы этот проклятый гаэш, мог повелевать мной, как ему заблагорассудится. Я выполнил бы любой приказ, отданный владельцем моего гаэша, даже самый сомнительный и чудовищный.
Покорись или умри. Выбора у меня не было.
Возможно, мое тело и не обладало особой ценностью, но в Кишна-Фарриге десять тысяч ордов – обычная цена за душу человека.
Толпа зашевелилась; я предстал перед ней в новом свете. Юноша-смутьян – это одно. Юноша-смутьян, вылеченный, натертый благовониями и готовый выполнить любой каприз владельца – это совсем другое. Я содрогнулся – и совсем не из-за теплого ветерка, от которого по коже бежали мурашки.
Этот день идеально подходил для продажи рабов с аукциона – если, конечно, вам нравятся подобные развлечения.
Погода была жаркой и солнечной, и в воздухе попахивало выловленной в гавани рыбой. Покупатели, удобно расположившиеся на мягких сиденьях, прятались под бумажными зонтиками и холщовыми навесами.
Кишна-Фаррига входило в число Свободных Государств – пограничных городов, которые не были связаны вассальными обязательствами со своими соседями и лавировали в соответствии с меняющейся политической обстановкой[3], чтобы сохранить независимость.
Для тех стран, которые не хотели вести дела друг с другом, Кишна-Фаррига представляла собой перевалочный пункт на полпути и склад товаров – например, таких рабов, как я.
Лично я привык к невольничьим рынкам Куурского Восьмиугольника с его бесконечными лабиринтами личных покоев и аукционных домов, но в Кишна-Фарриге все было гораздо проще: рассчитанный на три тысячи человек каменный амфитеатр под открытым небом, построенный рядом со знаменитой гаванью. За один и тот же день раб мог прибыть в город на корабле, посидеть в одной из камер, расположенных под амфитеатром, и уехать вместе с новым хозяином – так и не избавившись от всепроникающего запаха тухлой рыбы.
Все это было весьма очаровательно.
Аукционист продолжил свою речь:
– Кто даст десять тысяч?
Получив заверения в том, что я не опасен, одетая в бархат женщина, принадлежавшая к совершенно очевидной профессии, подняла руку. Я сморщился. Мне совсем не хотелось снова оказаться в борделе, но я боялся, что именно это и произойдет. Меня нельзя было назвать уродливым, а среди людей, которым по карману раб с гаэшем, мало тех, у кого нет способов возместить свои расходы.
– Десять тысяч. Отлично. Кто даст пятнадцать тысяч?
Толстый богатый торговец во втором ряду бросил на меня плотоядный взгляд и поднял красный флажок, заявляя о своем интересе. Если честно, то, заметив его, я бы сам поднял красный флаг – сигнал опасности. Какой бы ни была моя ценность, жизнь на службе у него будет не лучше, чем в борделе, а то и хуже.
– Пятнадцать тысяч? Кто даст двадцать тысяч?
Руку поднял мужчина в первом ряду.
– Двадцать тысяч. Отлично, лорд Вар[4].
Я остановил на нем свой взгляд. Мужчина казался в высшей степени обыкновенным – среднего роста и веса, с приятной глазу, но ничем не примечательной внешностью, в стильной, но не экстравагантной одежде. Его, черноволосого и смуглого, можно было бы принять за типичного куурца, живущего к западу от Драконьих Башен, если бы не высокие сапоги из жесткой кожи, которые предпочитают жители востока. Он из Джората, а может, из Йора. Кроме того, на нем была рубашка в маракорском стиле, а не эамитонская миша и не усиги.
Меча и любого другого оружия я у него не увидел.
Лорд Вар выделялся лишь своей уверенностью и горделивой осанкой – а также тем, что аукционист его знал. Я, похоже, Вара не интересовал: едва взглянув на меня, он сосредоточил все свое внимание на аукционисте. С тем же успехом он мог торговаться и за набор оловянных тарелок.
Я посмотрел на него пристальнее. Никакой защиты, ни скрытой, ни явной – нет даже кинжала в одном из кожаных сапог. Однако он сидел в самом первом ряду, и никто к нему не приближался – несмотря на то, что в толпе работало изрядное число карманников.
Даже я, никогда не бывавший в Кишна-Фарриге, понимал, что только глупец придет на такой аукцион без телохранителей.
Я мотнул головой. Мне было сложно сосредоточиться – мешал шум, сверкающие огни и накатывавшие на меня волны холода, связанные, как я предполагал, с лихорадкой. Один из порезов на моем теле воспалился. С этим что-то нужно делать, иначе я стану самым дорогим пресс-папье для какого-то несчастного простака.
Соберись. Я забыл о толпе, о торгах, о положении, в котором я оказался. Я снял со своих глаз Первую завесу и снова посмотрел на этого человека.
У меня всегда хорошо получалось видеть то, что находится за Первой завесой. Давным-давно – когда я был наивен и думал, что в жизни нет ничего хуже бедности – я надеялся, что этот талант поможет мне выбраться из трущоб Столицы.
Разумеется, есть три пересекающихся друг с другом мира – мир живых, мир магии и мир мертвых, и каждым правит одна из Сестер[5]. Мы, смертные, обитаем во владениях Таджи. Но еще в юном возрасте я выяснил, что способность заглядывать за Первую завесу, в волшебный мир Тиа, дает мне огромное преимущество.
За Вторую завесу могут заглянуть только боги, и, наверное, все мы, когда отправимся во владения Таэны – в царство мертвых.
Это я к тому, что волшебники всегда носят талисманы – безделушки, на которые они наносят отпечаток своей ауры, чтобы защититься от вредоносных чар других магов. Талисманы могут быть любой формы. Умные волшебники маскируют их, придавая им вид ювелирных украшений, зашивают их в подкладку или прячут под одеждой.
Мага сложно отличить от обычного человека, но если приподнять Первую завесу, то его выдаст аура, усиленная талисманом.
Вот так я узнал, что Релос Вар – волшебник. Талисманов на нем я не заметил, но его аура привела меня в ужас. Я никогда еще не видел такого мощного и четкого отпечатка ауры[6].
Даже у Мертвеца, даже у Тьенцо…
И даже у тебя, милая Коготь.
Я не понимал, откуда мне знакомо имя лорда Вара, но мог бы описать его одним словом: опасный. Но если мне повезет…
Кого я обманываю? В моей жизни больше нет места везению. Я прогневал свою богиню, повелевающую удачами и неудачами, и она лишила меня своей милости. Я даже не смел надеяться на то, что лорд Вар будет обращаться со мной лучше, чем остальные. Кто бы ни купил меня сегодня, я останусь рабом – до самой смерти. Обычный невольник лелеет слабую надежду на то, что ему удастся сбежать или выкупиться из рабства, однако раб с гаэшем бежать не может, и хозяин никогда не отпустит его на свободу. Такие рабы слишком дорого стоят.
– Предложено двадцать тысяч. Кто даст двадцать пять? – Аукционист уже расслабился, решив, что товар уже практически продан. Двадцать тысяч – хорошая цена, значительно превышавшая его ожидания.
– Двадцать тысяч раз, двадцать тысяч два. Последнее предупреждение…
– Пятьдесят тысяч, – раздался чей-то звонкий голос с верхних рядов.
В толпе зашептались. Я напряг зрение, пытаясь разглядеть того, кто сделал ставку. Амфитеатр был большой, и поначалу покупателя я не увидел, но потом заметил, что остальные зрители повернулись, чтобы посмотреть на трех людей в черных одеяниях с капюшонами.
Аукционист от удивления ненадолго умолк.
– Черное Братство предлагает пятьдесят тысяч. Кто даст пятьдесят пять тысяч?
Человек по имени лорд Вар – похоже, раздосадованный – кивнул аукционисту.
– Пятьдесят пять тысяч. Кто даст шестьдесят тысяч? – Теперь, когда торги разгорелись, аукционист окончательно проснулся.
Одна из фигур, закутанных в черное, подняла красный флажок.
– Шестьдесят тысяч. – Аукционист кивнул им.
Одна половина толпы наблюдала за лордом Варом, другая уставилась на людей в черном. Аукцион только что превратился в спортивное состязание.
– Кто даст семьдесят пять тысяч?
Вар снова кивнул.
– Семьдесят пять. Кто даст сто? – Аукционист увидел, что люди в черном снова подняли флажок. – Братство дает сто. Кто предложит сто пятьдесят?
Вар кивнул.
– Сто пятьдесят. Кто даст двести? – Красный флажок снова поднялся. – Двести. Кто даст двести пятьдесят. – Вар нахмурился, но затем быстро махнул пальцами. – Двести пятьдесят от лорда Вара. Предложит ли Черное Братство пятьсот?
Братство предложило пятьсот.
У меня начался сильный приступ тошноты – и он был связан не только с болезнью. Найдется ли в мире другой раб, который стоит так дорого? Столь высокая цена ничем не оправдана – даже за музыканта, даже за мужеложца. Разве что…
Я прищурился.
А если они каким-то невероятным образом выяснили, кто я и что у меня есть? Я едва удержался от того, чтобы коснуться драгоценного камня, висевшего у меня на шее. Кандальный камень стоил таких денег – любых денег, – но я уже использовал единственное известное мне заклинание, чтобы скрыть его.
Да, я подчиняюсь гаэшу, но никто не заставит меня отдать то, про что никому не известно.
– Черное Братство предлагает полмиллиона. Кто даст семьсот пятьдесят тысяч? – дрогнувшим голосом спросил аукционист. Даже он был потрясен ценой, слетевшей с его языка.
Лорд Вар помедлил.