Музыка крыльев

Дэвид Алмонд

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения владельцев авторских прав.

Original title: Bone Music

Text copyright © David Almond, 2021

© Ольга Варшавер, перевод на русский язык, 2022.

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Манн, Иванов и Фербер», 2022

Посвящается Фрейе

Музыка крыльев: повесть

Она проснулась в ночи. Проснулась или спит? Что это за звуки? Зверь на луну воет? Ночная птица голос подаёт? Заблудшая душа по болотам бродит? Или всё-таки это сон? А может, она сама – призрак?

Что за дикие, что за странные звуки? Музыка?

Сильвия встала с узкой кровати и, приоткрыв тонкие шторы, осторожно выглянула в окно.

Никого. Повсюду тьма.

Тьма улицы под окном, тьма окрестных холмов, тьма леса за околицей. Лишь огни далёкого хутора, бледное сияние неба на горизонте, необъятность звёзд.

Странные звуки стали тоньше, лиричнее. Дудочка? Флейта? Птица? Музыка пронзила её насквозь. Закружилась голова. Она прищурилась, вгляделась во тьму.

Тьма.

Казалось, эта музыка снилась ей когда-то прежде, жила в ней прежде – однажды проникла и поселилась внутри неё, в каждой клетке. Она эту музыку уже слышала. Но как? Когда? Невозможно.

Прекрати, Сильвия, сказала она себе. Не сходи с ума.

Она снова взглянула вверх – на звёзды, на галактики, на огромные спирали и скопления света. Вселенная кружится, танцует, мчит сквозь время. Почему всё такое огромное? Почему она такая маленькая?

Как её занесло сюда, в это пустынное древнее место?

Музыка споткнулась, превратилась в неровную череду стонов и писков, словно не сумела уберечь мелодию. Откуда она исходит? Что за тень колышется на краю леса? Человек? Человек уходит с опушки и вот-вот скроется в чаще? Это сон или явь?

Музыка смолкла, но продолжала жить в ней – отбивать свой причудливый ритм.

В чёрных мерцающих небесах плыла крошечная точка. Звёздочка?

Какого чёрта, мама? Зачем ты меня сюда притащила?

Что за дикий край? Что за безумные звуки?

Нет ответов.

Она отошла от окна, снова легла.

Проверила телефон. Связи тоже нет.

Как же ей хочется в город! В город, где есть связь.

Прекрати, Сильвия, сказала она себе. Успокойся. Пару недель перетерпишь. Пару жалких недель.

Она закрыла глаза.

Мысли в голове кружились всё медленнее, медленнее.

Она заснула.

– О, дщерь пробудилась! Как спалось?

Утро. Мама на кухоньке, насыпает мюсли в плошки. На столе йогурт, миска с ягодами, кофейник. Мама берёт его в руки и, крутанув пару раз, наливает кофе, а сверху – спиралью – выписывает молочный узор. Из чашек поднимается восхитительный ароматный пар.

Мама подошла к ней. Обняла.

– Кажется, Сильвия у нас нынче не в духе?

Сильвия пожала плечами.

– Типа того.

Придвинув к себе плошку, она принялась перемешивать мюсли и ягоды – круг за кругом.

На полу коробки: они привезли всю еду с собой. Тут же – ящик красного вина^[1]. И мамины альбомы, карандаши, краски, кисти, ножи, палитры и холсты. У стены пара мольбертов. Незаконченная картина – на картине пустыня. Фотографии россыпью.

– Ты слышала что-нибудь? – спросила Сильвия.

– Что «что-нибудь»?

– Ночью. Типа музыки.

– Ничегошеньки не слышала. Спала как младенец.

– С чего бы вдруг?

– Тут настоящая темнота и тишина. Способствует.

– От папы нет вестей?

– За папу не волнуйся. Ему и без нас хорошо. Пьёт, наверное, со своими дружбанами в пятизвёздочном отеле. Так-так, замри на минуту!

– Что?! Мама, не вздумай!

Мама схватила карандаш и альбом – линия, штрих, ещё и ещё. Набросок.

– Подбородок чуть выше, – скомандовала она.

– Нет!

– Ну я же должна с чего-то начать. Иначе я вообще забуду, как это делается. Потерпи, а?

Сильвия нахмурилась.

– Да-да, хмурься, это выразительно, – сказала мама. – Теперь замри.

– Мама!

– Сильвия, успокойся. Если будут новости, они до нас долетят. Мы же не на Луне и не во Внешней Монголии, верно?

– Допустим.

– До Ньюкасла меньше часа езды! Какая была музыка?

Сильвия пожала плечами.

– Не знаю. Может, и не было никакой. Приснилось.

Она взглянула в окно. Бледные дома на другой стороне узкой улочки, солнечный свет, опушка леса, далёкий тёмный контур холма. Мимо пролетает чёрная птица, потом ещё одна, ещё. А теперь десятки птиц, намного выше – они там тупо кружат. И небо, небо, тупо-бескрайнее небо.

– Здесь всегда музыка, – сказала мама. – Волынщики, скрипачи. Может, танцы кто затеял.

Сильвия вздохнула.

Танцы? В этой глуши?

– Наверно я… – начала она и осеклась.

– Что? Есть план?

Сильвия снова нахмурилась. Да, точно. Надо понять, что ей тут делать. Идти пешком обратно в город? Она встала, сняла пальто с крюка на двери. Нашла шарф. Широко раскинула руки, потянулась. Мама продолжала рисовать.

– Вот как раз и проверю план, мам. Открою дверь и пойду. Куда глаза глядят. А потом вернусь.

– Прекрасный план, детка. Гуляй. Только ботинки надень.

Ботинки? Ни за что. Она сунула ноги в выцветшие голубые кеды.

Мама снова обняла Сильвию. И Сильвия не отстранилась.

– Нам обеим на пользу пойдёт, – сказала мама. – Несколько дней в красивом месте. Без этих детей!

– Ты же их любишь!

– Господи, конечно, люблю! Но отдыхать-то надо! От всего и всех.

Сильвия замерла, сжала кулаки…

– Прости, мам, – сказала она. – Тебе тут лучше, я понимаю.

– Спасибо, моя хорошая. А теперь вперёд. Изучай окрестности.

Сильвия распахнула дверь.

Повеяло холодом. Надвинулось небо – то самое, бескрайнее.

Она вздохнула.

– Не заблудись, – тихонько сказала мама и, положив руку на спину Сильвии, подтолкнула её за порог.

Ну деревня – она и есть деревня. Два ряда дощатых домов: в основном поблёкшие, почти белые, но есть и весёленькие, жёлтые и оранжевые, а ещё уродские фиолетовые. Возле каждого – садик за низким штакетным забором. На ветру раскачиваются цветы. Машин почти нет: она насчитала одну легковушку, пару пикапов да пару белых фур – они ехали транзитом, без остановки. Заброшенная телефонная будка. Длинный приземистый деревянный сарай с вывеской «Блэквудский общинный дом». Видимо, местный клуб. Выцветшая афиша: на ней намалёваны скрипка и несколько труб. А вот рекламный плакат:

ВОССТАНОВИМ ПРИРОДУ СЕВЕРА

Вернётся ли к нам рысь?

Художник изобразил на лесной тропе эту самую рысь: уши торчком, пятнистый мех, голова повёрнута к зрителю.

Поперёк плаката – надпись от руки:

Ага! Ждём в гости льва, тигра и медведя!

Сильвия усмехнулась и пробормотала:

– Ещё антилопу гну, слона, муравьеда и кенгуру.

Она двинулась дальше – по единственной улице с глубокими колдобинами.

Дошла до серой бревенчатой часовни. Сланцевая крыша местами раскрошена, окна забиты досками, на дверях замки. Фронтон украшает старинное распятие с видавшим виды Иисусом: он повис на руке, на единственном оставшемся гвозде, и неуклюже покачивается на ветру. Под ним на стене надпись:

Он умер, чтобы мы жили

Дальше улица сужалась и превращалась в тропу, которая вела к тёмному лесу. На другом краю деревни угадывались бескрайние, залитые светом просторы. Сильвия направилась к свету. Прохожие попадались редко. Возле одного крыльца сидел в шезлонге бледный, до хрупкости древний старичок в белой кепке. Он приветственно поднял руку.

Она кивнула в ответ.

– Думаю, ты из Алленов, – сказал он.

В его голосе слышался акцент. Не местный. Европейский.

– Из Алленов? – Она растерялась.

– Даже не сомневаюсь.

Разумеется, он был прав. Аллен – девичья фамилия её матери.

– Ну да, – сказала она. – Так и есть.

Он глотнул что-то из полосатой кружки, стоявшей рядом на столике.

На оконном карнизе у него за спиной были разложены камни.

– Я Андреас Мюллер. – Старик смотрел на неё добрыми слезящимися глазами. – С возвращением.

Задерживаться она не стала. Разговаривать не хотелось. Даже имени своего не сказала в ответ.

Она пошла дальше. За домами оградка, за ней выжженный клочок земли со старыми ржавыми качелями. На них раскачивался ребёнок – не то мальчик, не то девочка. Скрип-скрип, скрип-скрип.

Она подумала о Максин. Максин обещала звонить. Она взглянула на телефон. Связи нет. Ну понятное дело: откуда в этой идиотской глуши возьмётся связь?

Высоко над головой кружили и надтреснуто кричали птицы.

---