Верба

Сергей Лысков

К моему стыду, не держал Великий пост – то работа, то дорога, да и знал, что не так просто прожить сорок восемь дней в ограничениях. И вот рискнул, даже купил кулинарную книгу – надо же как-то выживать на овощах и хлебе. Но когда все началось, честно, не ожидал, что буду бредить мясом, вкусом свежежареного стейка, хрустом котлетной корочки, сочностью хлебного мякиша в подливе из тушенной на медленном огне говядины; эти воспоминания как фантомные боли, и ты силишься, отворачиваешься от соблазна, заедая всё овощами, но мысли-то не уходят. Вот оно, первое испытание, простой отказ от привычной еды. Кто-то скажет – подумаешь, диета, но следом пришла слабость, за ней раздраженность, потому что боролся с собой, ворчливость и злоба; и ты бурчишь на всех, заедая стресс килограммами безвкусных блюд, но не это самое страшное – беда в том, что я стал искать повод нарушить пост.

Спас воскресный поход в храм: сладкий запах воска, проповедь батюшки и мудрые, умиротворенные люди. А рядом я, со своим стейком и желанием пожрать мяса. Стыдно и грустно одновременно за такое малодушие веры. Забыл представиться: Петр, друзья зовут Пеца, или Малой, хотя мне уже третий десяток; работаю строителем, среднего роста, русые волосы и карие глаза. Трудно описывать свой характер, так что скажу коротко: простой парнишка без злобы в сердце. Помню, как после той проповеди шел домой, любуясь клумбами с нарциссами, те украдкой, побаиваясь ночных заморозков, тянулись к солнцу. И думалось: почему пост весной? Ты уставший от холода длинных ночей, голодный до зелени и красок природы, вот-вот закипит любовь в венах и появится вкус у жизни, и как увязать эту энергию со служением Богу. Шел и думал: неспроста все так устроено, а в мыслях крутились слова батюшки, что тернистый путь к вере – самый правильный. Ну, допустим, терпение и труд – это понятно, но почему ограничения в еде? Какое отношение отварной картофель, капуста, буряк имеют к вере? На этот вопрос ответа не было. Впрочем, в обед, разламывая вилкой картошку, поймал себя на мысли, что со свекольным салатом она вкуснее обычного, я даже вымакал юшку из салатника.

– Видишь, как это работает, – поставив посуду в рукомойник, с ухмылкой сказал я, – нагулял аппетит и в охотку поел ненавистные овощи. – Правда, тут же добавил: – Ну или просто втянулся!

Однозначно второе, потому что без разнообразия время течет чуточку быстрее, – не знаю, с чем это связано; даже тяжелая работа ускоряется, когда она однотипна. С пищей – однообразие переросло во вкус. По принципу «Лучшего не будет, наслаждайся тем, что есть». И как только я это понял, стало полегче, а время полетело. Выходные сменялись буднями, и где-то в середине поста нас поставили на новый объект. Как это обычно бывает, появились деньги на долгострой, и руководство нагнало бригад для ударного темпа строительства. Привычная работа, будем возводить железобетонную коробку, один нюанс – прораб Стёпа, он же Степан Алексеевич, был ушлый малый, всегда норовил выехать за чужой счет. Трудно работать с такими людьми, экономность – качество хорошее, но когда это в ущерб твоим интересам, то беда. Рослый, лысый мужик примерно лет сорока, с густыми бровями и командным басом носил прозвище Дядя Стёпа, под стать литературному персонажу, но стоит отметить – он умел руководить и уговаривать. Мой бригадир Петрович, коренастый, всегда гладко выбритый, с уже седыми висками, редко брался за недоделанные кем-то объекты, но тут межсезонье, простой, одним словом, – золотые горы прораба Стёпы победили. Нехотя, но пришлось брать половину каркаса многоэтажки – работа монотонная, но привычная: ставишь сваи, делаешь опалубку, вяжешь арматуру и заливаешь все бетоном – если в теме, то вполне сносная нагрузка. Однако уже на третий день мы поняли, почему стройка идет так медленно, – постоянные поломки старой техники очень сильно тормозили процесс; представьте: поднимать шестиметровые прутья на этаж только потому, что кран в очередной раз сломался. Бригадиры бурчали, требуя наладить нормальную логистику, а прораб разводил руками и оправдывался:

– Второй этаж, тут рукой подать, – говорил он. – Делаю кран, не дави, Петрович, делаю!

И не возразишь – кран вроде есть, но помощи нет. Будешь стоять – не поставят в табель восьмерку. Вот поэтому вечером в горячей ванне, с трудом сжимая пальцы, я понимал, что не так уж это просто – совмещать тяжелую работу и пост. Думал, может, все бросить с ограничениями в еде? Работа важнее… Сколько еще будет воздержаний в моей жизни! Кто знал, что будет так трудно… Спасала усталость: голова только касалась подушки, как я проваливался в крепкий сон, напрочь забывая бунтарскую идею бросить дело на полпути.

– Малой, держи перчатки, – улыбаясь, сказал прораб. – Прорезиненные, хват хороший.

– Степан, мы половину дня тратим на подъем железа, – сквозь зубы буркнул бригадир, – а твой мастер третий день машину чинит.

– Услышал, дам нагоняя.

– Учти, – строго сказал Петрович. – Второй зальем, на третий без крана гвоздь не подыму и ребятам запрещу.

– Будет тебе кран, – кусая губы, выдал прораб Стёпа.

И работа вновь забурлила, отдых – только на чашку кофе. Стойки залили, ставим сваи, делаем опалубку, крепим листы фанеры, обвязываем проволокой арматуру, закрепляем сваркой держаки, дабы железо не сложилось при заливке, и городим опалубку по краям. Ну, естественно, не забывая про сигареты и кофе: на стройке как в армии – кто не пьет кофе и не курит, тот работает.

От усталости засыпал за мгновение… Ужин, душ, прилег посмотреть телевизор – и не заметил, как уже шесть утра. Работали без выходных, и такой ритм напрямую отражался на качестве. Бригадир бурчал и злился на медлительность, а я хоть и ел за троих, но силы таяли, как снег. И даже крепкий сон уже не помогал; от мыслей все бросить и вернуться к сытной еде. Смотрел на ребят и понимал, что они недовольны моей медлительностью, – и правильно, зарплата одинаковая, а работа разная, кто будет доволен? И если в начале гонки за сроками строительства я думал, что мысли уйдут, нужно лишь втянуться в режим, то за неделю до Пасхи было четкое понимание – нужно делать выбор. И хуже всего – выбор не в сторону веры.

– Завтра работаете? – с прищуром спросил прораб.

– Нет, праздник большой, – ответил Петрович. – Один день погоды не сделает. И так без выходных пашем.

– Хорошо, поставь Малого на уборку, – недовольно буркнул прораб. – Машину закажу, вывезем мусор.

«Ну вот, очередной выходной работать» – промелькнула мысль, и я печально выдохнул, но ребята оказались не слепыми: вероятно, по обедам из дома догадались, что держу пост, так что бригадир с улыбкой похлопал по плечу и наказал идти в церковь, посвятить вербу. А завтра они все выйдут и помогут с уборкой.

– Спасибо, мужики, – сквозь подступивший к горлу ком прошептал я.

Но парни только улыбались, словно так и должно быть. Никто не расспрашивал, почему решился, зачем умолчал при такой тяжелой работе, а просто приняли мой выбор – вот она, настоящая дружба. Но я отвлекся… На следующий день после душа и завтрака я пошел в церковь. Уже у ворот церкви меня прошиб холодный пот: ладно, я не купил вербу, это полбеды, куда хуже – мне нельзя причащаться. Кто дернул меня позавтракать?

– Ну не домой же идти из-за этого, – заметив продавцов вербы, прошептал я.

На траве вдоль забора на импровизированных настилах копной лежали ветки вербы. Обожаю, когда Пасха ранняя, тогда вся верба усыпана маленькими жемчужинками с приятным ворсом. Берешь в руки веточку, и столько нежности в этих мохнатых почках…

– Почем веточка? – спросил я продавца.

– Сколько не жалко, – с улыбкой ответил он.

Протиснув руку в карман, понимаю, что забыл деньги. Ключи от дома, пластиковая карточка, даже паспорт были в брюках, но ни рубля наличными.

– Вы карты принимаете? – стесняясь, спросил я и достал пластик.

Но продавец грустно развел руками, давая понять, что нужны деньги. Путь до ближайшего банкомата равносилен пути домой, только в банкомате может не оказаться мелких купюр – ну не отдавать же пятьсот рублей за веточку. Немного покрутив в руках вербу и решив, что надо идти домой, нехотя, но я положил несостоявшуюся покупку обратно.

– Постой, – крикнул продавец. – Тебе одна веточка нужна? – Я кивнул в ответ. – Держи, – сказал он и протянул вербу. – С праздником!

– И вас тоже, – прошептал я и, немного ошарашенный, отошел в сторону.

Пальцы перебирали мохнатые почки на ветке, а из храма доносились песнопенья. Посмотрев на небо, я перекрестился и зашел во двор. Эту суету можно сравнить разве что с ульем: люди – как пчелки, но каждый на своем месте, знает, зачем пришел и что делать. И даже в храме нет давки и суеты, мужики без головных уборов, а женщины в платках молча внимают мелодичному пению хора. И ты стал в сторонке и без мыслей в голове просто смотришь на пламя свечи. Все растворяется в этом танце огня: и тяжелая работа, и желание сытно пожрать, и дотошный прораб, да и все плохое сгорает, как воск.

Неожиданный взмах венчика – и капли святой воды окропили лицо, я вздрогнул, но тут же улыбнулся. Батюшка окропил мою веточку и продолжил путь по коридору из прихожан. Вытирая капли воды, вышел во двор храма; по небу плыли редкие тучи, в кронах зеленеющих деревьев щебетали птицы, тут и там живой рекой прихожане святили вербу – идеальный момент для знака свыше.