Вниз по лестнице

Роман Шмыков

Художественное оформление: Редакция Eksmo Digital (RED)

В оформлении использованы иллюстрации:

© koyu, ChrisGorgio / iStock / Getty Images Plus / GettyImages.ru

Его мама

Сегодня мама опять попросила купить много гречки. Я так давно не ел мяса, что уже тошнит от одного только вида этой крупы, постоянно застревающей в зубах. Мама в последнее время готовит только её и в кастрюле литров на пятнадцать, занимающей все четыре конфорки нашей маленькой газовой плиты. Вчера мама сильно разозлилась, когда я спросил про котлеты. Она кинула в меня книжкой, которую читала, сидя в своём любимом кресле. Я давно стал замечать, что это кресло становится мало маме. Её бока свешиваются с подлокотников как тесто, а руки она кладёт на свой живот как на опору, держа в толстых пальцах маленькую книжку. Она всегда что-то читает, если не готовит, и всегда что-то готовит, если не читает.

Я отправился в магазин со старой сумкой, с которой мама, когда была молодой, ездила на курорт. В детстве она там часто бывала с моей, уже умершей, бабушкой, но со мной не ездила ни разу. Она говорила, что это просто море, много воды и не видно горизонта, не на что смотреть. Я мог только представлять, как очутился бы у бескрайних морских просторов.

Продавщица сначала смеялась надо мной, когда я набивал гречкой дорожную сумку. Она думала, что это такая шутка. Потом решила, что я запасаюсь перед трудным временем, о котором говорили, возможно, в новостях по телевизору, а она проморгала. Она перестала гадать, когда узнала, чей я сын. Они были подругами когда-то, продавщица тётя Алина и мама, пока вторая не вышла замуж за моего папу. Я его не знал. Мама говорила, что он тот ещё уёбок.

Я вернулся домой с пятнадцатью упаковками самой дешёвой гречи, точно зная, что мой вечер будет занят её перебиранием. На кончиках пальцев обеих рук уже твёрдые мозоли, которые перестали кровоточить только на прошлой неделе. Я перебирал гречу и во рту ощущал её приевшийся вкус. Словно ешь ничто, камнем падающее в желудок. У меня часто изжога от гречи, но мама меня не слушает и советует запивать водой. Но от этого только хуже, и по ночам меня мучают особенно сильные приступы. Выделяется столько горькой слюны, что набирается почти полный рот, от чего приходится часто ходить в туалет. Мама сказала, чтобы я перестал так много мастурбировать, и мне было неловко не только убеждать её в обратном, но и вообще вступать в этот разговор. Обычно я опускаю глаза и ухожу в свою комнату, где пахнет гречей не так сильно, как в остальной части дома.

Мама сидела в кресле и читала новый детективный роман. Она тратила на книги много денег. Относительно много из тех, что у нас вообще были. Я ещё не работал, так как мне всего четырнадцать, и даже в разносчики газет меня не взяли, сказав, что из-за худобы просто не хватит сил. А в других местах разворачивали на самом пороге, увидев, что на моём лице буквально написано – несовершеннолетний. Меня это обижало, я готов был работать, но ничего поделать с этим не мог. Мы живём на мамино пособие по инвалидности. Мама никогда не говорила, что у неё за инвалидность, и мне оставалось только гадать.

Я накрываюсь одеялом и пытаюсь понять, почему мы живём именно так, как живём? В нашем старом деревянном доме за чертой города. Все наши соседи уже разъехались кто куда, и на всей улице остались дядя Вова с тётей Викой да мы с мамой. Мы к ним не ходим, и они к нам тоже. Их сын закончил школу и уехал в большой город учиться на инженера. Мама запретила мне ходить в школу после пятого класса, сказав, что ей нужна моя забота. И я стал её опекать. Кто, кроме меня? Тем более в последнее время у мамы сильно болят ноги и ступни. Я делаю ей припарки, но это не сильно помогает.

Весь вечер я перебирал гречу и решался попросить у мамы сменить хотя бы одну крупу на другую. Мама стояла ко мне спиной и варила в огромной кастрюле коричневую кашу. Она всегда по дому ходила в жёлтой ночнушке, достающей ей до колен. А из-за того, что на улицу она не выходит уже полгода, эта ночнушка стала её единственной и постоянной одеждой. Мама сильно набрала вес. Её живот раздулся и грудь обвисла. Ночнушка становится мала и закрывает всё меньше. Она поднимается над коленями, и я вижу больше…

– Блять, ну и кринж! – Федя читал вслух дневник, найденный в старом заброшенном доме. Мы пошли туда, чтобы увидеть приведение, о котором говорил Дима, думая, что сможет нас напугать. Дважды. Да, в первый раз мы повелись и вздрогнули от своих же отражений в зеркале, стоявшем в подвале на стройке. Но не в этот раз, придурок.

Дневник был пыльным, а страницы жёлтыми как внутренности яйца. Федя держал его кончиками пальцев, боясь полностью взять книгу за её липкую и грязную обложку. Коричневая, словно слепленная из глины, она походила на кожаную, но это явно не по зубам владельцу.

– Как думаешь, снова Дима? – спросила Вера, ожидая оба ответа одновременно.

– Хер его знает, – Максим не верил, что нам всё-таки удалось найти что-то интересное, хотя каждый из нас желал именно этого. – Я не верю. Дневник? Пффф. Страшилки для детей.

Федя закрыл дневник, издавший недовольный треск, и протянул его Максиму. Тот не сразу, но убрал его в свой портфель с таким лицом, словно помещал туда кусок собачьего говна в целлофановом пакете. Вроде не воняет, а всё равно не прикасался бы ни за что на свете.

– Уже темно, – Вера старалась скрыть свой внезапно подступивший страх. На всех нас накатила волна беспокойства при чтении этого отрывка. Абсолютно мерзко, и Веру, кажется, это задело сильнее всех. – Папа просил вернуться сегодня пораньше, и…

– Спокойной ночи малыши боишься пропустить? – Федя выдавил улыбку, но за ней всё равно прятался наш общий страх.

Мы стояли посреди пустого деревянного дома. Солнце уже пряталось за горизонт, покрывая оранжевым маревом стены пятиэтажек на окраине города. Потерявшие листву деревья колыхались на промозглом ветру. Было холодно. Я поднял воротник и опустил подбородок в свитер.

– Костя, а ты как считаешь? – Максим спрашивал, стараясь уложить дневник в свой портфель так, чтобы он не касался стенок. Глупо, но все понимали его желание.

– Думаю, стоит хотя бы дочитать до конца, – ответил я, кивком предложив выйти наружу. – Может, в конце что-то будет?

– Ага, отвечаю, там Дима фотку своего члена прилепил. – Выпалил Федя, расталкивая нас, чтобы выбраться первым. А ведь так хорохорился, делая вид, что отрицает подлинность этого дневника.

Мы хором вздрогнули, когда сквозь разбитые окна этого домика услышали шум на участке по соседству. Наверное, бродячие собаки. Мы разом оглянулись, встав в ряд. Четверо детей. Самому старшему из нас, Максиму, на прошлой неделе исполнилось пятнадцать. Мы сложились и подарили ему надувную куклу из магазина, что открылся в прошлом году. Он, узнав коробку по торчащему из чёрного пакета уголку, сразу замял его и кинул под кровать в своей комнате, чтобы его мама не увидела, что мы с такими дебильными улыбками вручили Максиму.

– Я дома почитаю сам, – сказал Максим, снова состроив такую мину, что и нам стало неприятно, – может, нарою что-нибудь.

– В дом больше не вернёмся? – Вера озвучила вопрос, который каждый из нас хотел задать и услышать утвердительный ответ. Мы переглянулись и почти одновременно кивнули. Смотря на дом, мы все ощущали нечто чуждое. Нам казалось, что мы не должны были приходить сюда. Да, тут бродили собаки, давно забывшие, что они должны быть лучшими друзьями человека, но люди в городе говорят, что здесь есть вещи куда страшнее бродячих псов.

Мы отправились по домам, первым проводив Максима как хранителя нашей общей тайны. Его дом стоял чуть дальше наших, но мы не договариваясь решили, что так будет правильно. Если это чья-то шутка, то ничего страшного, переживём, но если мы столкнулись с чем-то особенным, пусть даже немного пугающим, то нам стоит сохранить это только между нами.

– Не листай один, – сказал Федя, на короткий миг обретя серьёзность. Его глаза округлились, а торчащие из-под рыжих волос уши покраснели, – завтра после школы соберёмся и почитаем ещё.

Максим кивнул и спустил портфель с плеч, взявшись за лямки обеими руками. Мы попрощались с ним и проследили, чтобы Максим зашёл в подъезд и закрыл за собой двери, после чего проводили Веру. Она жила в частном секторе недалеко от супермаркета «Посейдон», который ещё до нашего рождения являлся самым большим рынком в радиусе двухсот километров. Мы остались с Федей вдвоём. Солнце совсем пропало, забрав с собой свет. Луна, как надкусанное круглое печенье, светилась в чёрном небе. В лучах фонаря мелькали капли моросящего дождя. Пришлось ускорить шаг, чтобы быстрее добраться домой. Мы с Федей жили в одном дворе и познакомились ещё до школы. Он был моим лучшим другом и одновременно той ещё занозой в заднице.

– До завтра. – Крикнул Федя, махнув мне рукой и резко свернув к своему подъезду. Я кивнул ему и перебежал двор, укутавшись потеплее от ветра. Я чуть не запнулся об кусты у дороги. Чёрт бы побрал тех, кто уже которую сотню лет знает о таком изобретении, как уличный фонарь, но ему что-то очень мешает установить хотя бы один в наш двор.

---